Жемчужница
Шрифт:
Изу действительно обнаружился у стола. И, кажется, даже не понял, что его потеряли, потому что стоял рядом с Маной, который ел какую-то странную тонкую лепешку и что-то негромко, но, видно, весьма интересно ему рассказывал.
— Изу, что… — выдохнул мужчина, едва ли не падая на колени перед ним, и мальчик тут же засветился душой-светлячком, заулыбался.
— Вы такие красивые были, когда танцевали там! — восторженно выпалил он — и бросился обниматься.
Тики ошалело простонал, сжимая его в ответных объятиях, и неуверенно посмотрел на тонко улыбнувшегося ему Ману.
— Ты почему тогда нам ничего не сказал, а? Мы же тебя потеряли, — нахмурилась она, взволнованно облизнувшись, и ребёнок виновато потупил взгляд.
— Вы танцевали, а я не хотел вам мешать, — сконфуженно пробормотал он, и его душа-огонек непонимающе всколыхнулась. Тики в ответ покачал головой, длинно выдохнув, и уткнулся носом мальчику в макушку.
— Ну разве ты можешь нам помешать, глупый?
— Вот-вот, рыбка, мы же боимся, что с тобой может что-нибудь случиться, — ласково погладила Алана Изу по руке и улыбнулась ему. — Так что не стесняйся что-либо спрашивать, хорошо? Тики же твой папа, как никак.
Малыш зарделся, прижался к Тики крепче и заулыбался.
— Хорошо, — старательно произнес он на имперском, хотя до этого говорил на родном языке. — Я не буду так больше делать. Просто… вы были и правда очень красивые.
Микк хмыкнул как-то очень… горько и поцеловал его в макушку, не переставая поглаживать по спине, а потом и вовсе поднял на руки и прижал к себе крепко-крепко, как только мог.
— Хороший мой… — пробормотал он едва слышно. — Я же так испугался, что потерял тебя, ну. А я же очень тебя люблю, Изу.
Мальчик обнял его за шею и рассмеялся, почти не слышный в общем гомоне, но оттого не менее яркий.
— И я тебя люблю, — совсем раскрасневшись, произнес он — и добавил: -…папа.
Мужчина хохотнул, снова напоминая девушке какого-то или тяжело больного, или только что вылеченного человека, и радостно закивал, когда мальчик поднял на него нерешительный взгляд.
Алана вообще-то заметила, что он очень редко звал Микка своим отцом. Вероятно, сказывалась непривычка, но мужчину всегда это огорчало, пусть он никогда об этом не говорил. И сейчас то, что Изу так повел себя…
Девушке ужасно хотелось оказаться на месте Тики. Чтобы малыш крепко обнял её и назвал мамой. Она не знала, какова причина, но факт был таков, что она жгуче нуждалась в этом.
Да и сам Изу… его душа казалась иногда загнанным в банку светлячком (Элайза рассказывала, что человеческие дети отчего-то любили ловить их в банки), особенно — когда смотрел на Тики издалека, и это было похоже на то, что мальчик просто не представлял, что со всем этим делать. Ребёнок словно не понимал, почему вообще все так получилось, и эта сконфуженность заставляла его светлую яркую душу дрожать и метаться чуть ли не в панике.
Алана вздохнула, закусив губу, и подумала, что хочет помочь ему. Ему — и Тики, который возможно, и понимал что-то, но не явно не до конца. Ведь теперь у Изу был отец, который искренне любил его, а у Тики был сын, который напоминал погибшего
А Алана была лишней — подобранной бешеной ведьмой, которой вряд ли посчастливится когда-либо узнать, что такое семья и материнство. Поэтому, наверное, и хотелось сейчас хоть немного понежиться во всем этом. Во всем этом тепле. А потом вернуться в свой ледяной риф, чтобы уже навсегда стать одинокой безумицей.
Изу вдруг посмотрел на Алану, и его душа испуганно метнулась к ней, будто стремясь закрыть собой, спасти, и девушка легко рассмеялась, отмахиваясь от негативных, ужасных, убивающих её мыслей.
Ушей коснулся ласкающий звук арфы.
И внутри все встрепенулось — девушка удивленно обернулась, с восторгом замечая женщину на площади в окружении нескольких мужчин с различными инструментами, и восхищенно вздохнула.
А потом Изу, схватив её за руку, побежал туда.
Не самая привычная к бегу все же, Алана двинулась за ним, пару раз споткнувшись второпях, и, когда Тики поймал ее за вторую руку, рассмеялась, потому что бег Изу сразу превратился просто в очень торопливый шаг, как будто мальчик не хотел расстраивать мужчину своей порывистостью.
Впрочем, Микк сам повел себя как мальчишка явно в угоду названному сыну — шел он практически вприпрыжку, и это девушку веселило только еще больше.
Они подошли поближе к выступающим, и Алана приобняла Изу за плечи, отчего тот тут же ласково потерся затылком о ее живот и вскинул на нее улыбающееся лицо. Тики осторожно притянул ее за талию к своему боку и как-то по-особенному вздохнул.
Как-то… мечтательно?
Алана вспомнила их недавний поцелуй — и сразу же облизнула губы, совершенно не представляя, что ей делать с накатившим возбуждением.
Полночь только подкрадывалась к ним, укутывая своим теплым объятием, и от этого было так хорошо, что почти больно.
Ведь вскоре все это кончится.
Алана прижалась ближе к теплому боку Тики и прикрыла глаза.
Музыкальный ансамбль играл что-то тягучее, абсолютно не танцевальное — но не менее прекрасное.
Словно колыбельную или что-то такое же медленное, расслабляющее, усыпляющее, и девушка прикрыла глаза, вспоминая, как Укра укладывала её в постель, как пела, как играла на арфе, как рассказывала сказки и пыталась развеселить ещё совсем маленькую Алану после очередного тяжёлого дня, полного насмешек и подозрительных взглядов. Сейчас это удивляло — удивляло, как тритоны и русалки смели смотреть на царевну, но, самое странное, царевной её считали в самую последнюю очередь.
Музыка лилась по воздуху, такая проникновенная и словно бы хрустальная, драгоценная, и Тики с Изу были такими теплыми, такими родными, что хотелось плакать от этого ощущения. Хотелось плакать оттого, что у неё вновь была семья. Пусть и всего на несколько недель.
Вдруг арфа смолкла, и Алана нахмуренно воззрилась на музыкантшу, с удивлением замечая, как курносая кудрявая женщина смотрит на неё. И — кивает на инструмент, словно предлагая попробовать.
Тики, увидев это, разулыбался и перевел на Алану вопросительный взгляд.