Жеребята
Шрифт:
– И не только в горах, - задумчиво ответила Сашиа.
– А что это за белогорский язык?
– О, это древний язык. На нем, как верят, говорили люди, жившие в заброшенных городах Нагорья Цветов... на нем написаны древние книги... кстати, мудрец Эннаэ Гаэ проповедовал на нем и вел диспуты с белогорцами - Белые горы уже в те далекие годы были местом, куда стекались люди, стремящиеся познать мудрость. И с тех пор так повелось, что, хотя любой человек может придти в Белые горы - аэолец, как я, фроуэрец, как Игэа, или даже
– Мы немного учили белогорский в нашей общине, - скромно сказала Сашиа.
– Но нам, конечно, не объясняли, откуда все это пошло. И "эалиэ!" мы тоже не изучали. Девочкам, как считается, не надо, изучать такие вещи...
У Игэа и Аэй.
– - Пусть будут долгими дни брата и сестры Ллоутиэ, встретившихся после долгой разлуки!
– провозгласил Игэа, поднимая свою чашу.
– - Аирэи Ллоутиэ обрел то, что искал, - добавила Аэй.
Миоци пригубил вино.
– - Как хорошо, что в дни Уурта у нас свой праздник, - заметил Игэа.
– Терпеть не могу праздновать ууртовы дни!
– - Тише, тише - дернула его за рукав Аэй.
– Прошлый раз ты просто сказал, что не привык их праздновать, и очутился... помнишь где?
– - Оставь, жена - тогда я сказал это при тииках...очень глупо. Сашиа, твой брат спас жизнь не только мне, но и всем моим домочадцам. Я его должник на всю жизнь.
– - Игэа, достаточно об этом, - прервал его Миоци.
– - Никогда не будет достаточно говорить об этом. По крайней мере, мне.
Игэа произнес эти слова с сильным фроуэрским акцентом, так что даже Миоци улыбнулся.
– - Ты неисправим.
– - Сашиа, ты, наверное, плохо помнишь своего брата?
– спросила Аэй.
– - Я видела Аирэи пять лет тому назад, потом только получала письма от него. А потом... потом меня продали в это имение и того письма, где он говорил, что принял обеты ли-шо-шутиика и едет в Тэ-ан, я уже не получила.
Сашиа смяла в пальцах угол скатерти. Аэй погладила ее руку:
– - Всесветлый сохранил тебя, послав тебе твоего спутника, Сашиа.
– - Что с этим человеком, Аирэи?
– спросил Игэа.- Тебе удалось что-нибудь узнать?
– - Он в тюрьме Иокамма. Его будут допрашивать завтра. Нилшоцэа убежден, что он - карисутэ.
Щеки Сашиа стали такими же белыми, как и цветы, устилавшие пол. Она поставила недопитую чашу на скатерть и оперлась на подушку. Аэй подвинулась ближе к ней и взяла ее за руку.
– - Через два дня - великий день Уурта, - донесся до сестры ли-шо-шутиика голос Игэа.
– Если они собрались принести человеческую жертву, они сделают это именно в этот день, когда силы светила начинают иссякать. Это древний жестокий обычай, но ууртовцы строго его хранят.
– - Нилшоцэа не согласится
– - Тебе плохо, Сашиа?
– спросила Аэй.
– Ты устала за сегодняшний день - оставим мужчин разговаривать, а я отведу тебя наверх, чтобы ты наконец, прилегла отдохнуть.
Когда они ушли, Игэа заметил:
– - Напрасно мы стали об этом говорить при твоей сестре. Она очень ... привязана к этому рабу. Он сделал ей много доброго. Да и мне он понравился - такого и среди свободных редко встретишь.
– - Я это знаю. Я в долгу перед этим человеком. Но помочь ему теперь очень сложно.
– - Но ты ведь попытаешься?
– горячо спросил Игэа.
– - Да, Игэа. Попытаюсь, - сдержанно и печально ответил Миоци.
В тюрьме .
Среди узников, прикованных к стене, произошло шевеление, когда в их смрадный каменный мешок приволокли еще одного заключенного. Кто-то жадно потянулся вперед, ловя ртом струю свежего воздуха, кто-то, будучи уже не в силах шевелиться, открыл глаза и смотрел на слабые отсветы дня в дверном проеме, кто-то стал просить воды.
Стражники привязали Каэрэ к большому ржавому кольцу в стене, среди полумертвых, стонущих, кашляющих людей.
Кто-то из полутьмы спросил неожиданно бодрым голосом:
– А ты что, тоже грабил на дорогах?
За Каэрэ ответил стражник:
– Он здесь потому, что не почитает Уурта.
– Правда?
– словно обрадовался кто-то еще из смрадной глубины, и захохотал, как ночная птица.
– Ты Шу-эну посвящен, что ли?
– толкнул Каэрэ в бок сосед, и его цепь зазвенела по полу.
Каэрэ не ответил. От скверного запаха его тошнило.
– Молчит!
– раздалось из темноты.
– А ты, часом, не карисутэ?
– Нет, - сказал Каэрэ, переводя дыхание. Отчего все подозревают в нем приверженца этого запрещенного учения?
– Не ври! Карисутэ нельзя отрекаться! У вас учение такое! Я уж знаю!
– закричал кто-то.
– Где же ты изучал их учение? На большой дороге?
– раздалось из другого угла.
– Не важно где, да вот и понимаю кое-что.
– Ты кое-что только в разбое и понимаешь, - возразили ехидно из угла.
– Ты, конокрад! Тебя-то наверняка к празднику Уурта выкупят дружки!
– Уж тебе-то это не грозит! A я Уурта не обижал - он меня тоже не обидит. Много коней Tемноогненному приносил. Уурту все равно, какую кровь в его жилы вливают!
– ответил голос из-за угла.
– Вот-вот - все равно! Такие бесчестные люди только ему и кланяются!
– Сам-то, смотри, честный нашелся! Сколько купцов-фроуэрцев зарезал?
– Да уж поболе, чем ты лошадей у степняков угнал!
– угрожающе захрипел узник.- Только никогда не говорил, что это во славу Шу-эна или Уурта. Вот и вся разница!