Жеребята
Шрифт:
– При тебе?
– Нет, великий служитель Темноогненного - тиики сказали мне, - Уэлэ заломил толстые пальцы.
– Пусть поклонится еще, - с усмешкой глядя на трясущегося Уэлэ, сказал Уэлиш и произнес:
– Ты, раб - скажи, что Уурт силен и поклонись ему в виде этого огня и камня.
– Я не буду этого делать, - громко ответил Каэрэ, выпрямившись.
"О Табунщик! Табунщик! Дай ему ума молчать, не понимай делай!"- донесся шепот Циэ из-за кустов. Ни Уэлиш, ни помертвевший Уэлэ, к счастью, его не услышали.
Уэлиш оттолкнул блюдо -
Уэлиш вытер свои пунцовые губы рукавом и с шипением (он еще не успел как следует прокашляться) спросил:
– Ты - карисутэ?
– Нет, - почти возмущенно ответил Каэрэ.
– Ты не почитаешь Уурта?
– Нет, не почитаю.
"Тише, дева Шу-эна - ты ему не помогай, себе хуже сделай. Не плачь. Проси Табунщика, чтобы его не убили тут же. Чудо проси-торопись!"
...Уэлиш слез с носилок, пнул ногой в дорогой кожаной сандалии лежащего на земле раба. За его спиной кто-то из тииков, улучив момент, жадно подбирал брошенные куски мяса с земли.
– Кто еще не почитает Уурта?
– Не знаю, - проговорил Каэрэ, подавив стон. Не хватало впутывать в это Сашиа и Циэ!
– Только он, только он такой!
– забoрмотал Уэлэ, к которому вернулся дар речи.
– Кому ты служишь, оборванец? Какому-такому богу? Вся слава иных богов меркнет перед огнем Уурта!
– Слава моего Бога - не меркнет ни перед каким огнем. Он сотворил и огонь, и небо, и землю - все.
Уэлиш судорожно вскинул руку вверх.
– Ты... что, посвящен Великому Уснувшему, что так вольно поминаешь его имя?
– Нет. Я же сказал - я служу Тому, кто все сотворил. Он не спит.
Уэлиш и тиики снова повторили свой странный жест. Каэрэ глядел на них с удивлением.
– Только посмей еще раз назвать его имя! Пойдешь со мной в Тэ-ан, ли-шо-Нилшоцэа разберется, карисутэ ты или нет. Но в жертву Уурту тебя как пить дать принесут. В цепи его до утра!
...Снова они сидели рядом - дядя Николас и он, Каэрэ - но уже не на земле, а в лодке, и в руках дяди Николаса были весла.
– Возьми - надо грести, - сказал дядя Николас.
– Видишь дорогу через море? По ней прошел Жеребенок Великой Степи.
И он указал на идущий до самого горизонта - и дальше, за пределы земли - след дельфина. Словно две волны навек остались стоять друг напротив друга, не колеблясь, не сходясь...
Он очнулся оттого, что кто-то поил его прохладной водой.
– Сашиа?
– прошептал он.
– Тише, тише... Услышат... пей!
– Я хотел сказать тебе, Сашиа, - проговорил он, сделав два или три глотка, - что ты веришь в неверных... ложных богов. Надо молиться только одному Богу, который все создал.
Девушка удивленно и печально смотрела на него,
– Бог... все сотворил, - попытался снова объяснить свою мысль Каэрэ.
– Да, - просто ответила она, смазывая его раны маслом.
– И солнце тоже, - продолжал Каэрэ с отчаянием.
– Да. И луну, и звезды, - вторила ему Сашиа, словно читала гимн.
Каэрэ втянул в ноздри воздух - целебное масло обожгло следы от плетей.
– Почему же вы поклоняетесь... этому... Шу-эну Всесветлому?
– Его почитают по-разному разные люди, Каэрэ, - отвечала Сашиа.
– Для кого-то он - младший из свиты Уурта Темноогненного. Так говорят те, кто молится у соединенных алтарей. Для кого-то он - явление Великого Уснувшего, его священный и таинственный знак. Всесветлый - имя Великого Уснувшего, данное для утешение людей - так говорят его жрецы...
– А ты, как ты сама думаешь, дева Всесветлого?
– спросил он ее.
Она не отвечала долго, а потом, снова напоив его водой, спросила шепотом:
– Ты не карисутэ?
– Да нет же, нет!
– немного раздраженно ответил он.
– Осторожнее! Услышат тебя... Сашиа...
– он неожиданно нежно произнес ее имя, и она вдруг заплакала, прижавшись к его груди.
– Они убьют тебя, Каэрэ, - прошептала она.
– Я не отступлю от своего бога, - ответил Каэрэ, вскидывая голову.
– Ни за что.
– Не отступай, - тихо и светло произнесла она, и поцеловала его.
Брат и жрец.
В тяжелом, сладком от благовоний Уурта воздухе все предметы в комнате казались окутанными дымкой. Ни единого дуновения ветра, яростно вздымавшего пыль за стенами дома рабынь-вышивальщиц, сюда не проникало.
Ли-шо-шутиик внимательно рассматривал образцы вышивок и клал их обратно на поднос, который почтительно держала старшая вышивальщица Флай. Тиик Уэлэ с удивлением наблюдал, как Миоци откладывал в сторону безукоризненно вышитые ритуальные головные повязки, нашивки, пояса, покрывала, ленты, теряя к ним интерес с первого же взгляда.
– - Принеси еще вышивки новых рабынь, Флай, - приказал он, когда поднос опустел.
– - Вот они, господин, - Флай поклонилась, и этим ей удачно удалось скрыть раздраженное недоумение - Миоци не увидел ее глаза.
Все тот же, томительный для тиика и Флай, многочасовой просмотр продолжился.
Наконец, задержав в руках расшитый золотом и бисером пояс и пристально вглядевшись в его узор, Миоци проронил:
– - Я хочу видеть ту, кто вышивала это.
Флай, облегченно вздохнув, подобострастно поклонилась и вышла. Вернулась она быстро, ведя за собой юную девушку, почти подростка, по самые глаза закутанную в ветхое черное покрывало.