Жеребята

Шульчева-Джарман Ольга

Расплавленный воск обжег ему пальцы. Он поднялся. Впереди белела покрытая штукатуркой стена - чтобы достичь ее, надо было пересечь зал. Почти бегом он бросился к ней - пламя свечи в его руке затрепетало и едва не погасло. Он задел ногой какой-то треножник и тот со звяканьем упал. Огаэ остановился, слушая удары своего сердца. Никто не окликнул его. Вдалеке с легким шипением догорали свечи. Тьма сгущалась.

Он стоял перед стеной, покрытой белой штукатуркой, и желтый круг от его свечи подрагивая, искажался в ее выбоинах.

"Здесь можно поговорить с Великим Табунщиком, который повернул Ладью вспять", - повторил про

себя слова Тэлиай Огаэ. Почему - она так и не смогла ему ответить. Так было принято - порой люди ставили у стены цветы и прикасались к ней рукой, порой - зажигали свечи. Раньше Огаэ думал, что это - одно из храмовых суеверий, о которых строго предупреждал его учитель Миоци, но Тэлиай рассказала ему, что сюда приходят не только поклонники Шу-эна Всесветлого - зажигать свечи о своих умерших родственниках, которых он перевозит за горизонт в страну забвения, но и те, кто верит Великому Табунщику. Огаэ был уверен, что с Великим Табунщиком можно здесь поговорить, он стоит рядом, за стеной, и непременно услышит. Он прижался лбом к штукатурке и шепнул:

– Великий Табунщик! Я - Огаэ, ученик ли-шо-Миоци. У меня был...есть...он умер, мой отец, Ты не мог бы...я просто слышал, что ты умер, а потом воссиял...вот...просто я подумал - ты же сильнее и Шу-эна, и Фериана, и У... раз ты воссиял?
– прошептал Огаэ.- Забери, пожалуйста, то есть я хотел сказать - пусть сотворит твоя рука... нет, я не то хотел сказать, понимаешь, я еще только учусь правильно молиться... меня учит ли-шо-Миоци, он очень хороший, он в тебя не верит, но ты не думай - он добрый...он меня взял навсегда к себе, и не в рабы, а просто в ученики...а когда папа умер, он сказал, что я ему как сын...я ему не сказал, что я пойду сюда, к тебе - он не позволил бы... а мне очень надо, потому что ты же знаешь - ты один воссиял, так что я хочу попросить..., - он сделал глубокий вдох, набираясь смелости, и выпалил: - Ты не мог бы сделать так, чтобы папа меня не забыл? Вдруг ты случайно пойдешь за горизонт...по делам...- торопливо добавил он.
– Ну, если случайно его увидишь, ты с ним поговори, и он все вспомнит! Он быстро меня вспомнит! Или... или забери его с собой - чтобы он не оставался за горизонтом...он любил тебя, а приходил сюда отрекаться только из-за меня...ты не думай, он тебя очень любил, и велел дедушке Иэ мне о тебе рассказать.

Огаэ вдруг густо покраснел - Великий Табунщик ведь и есть сам Великий Уснувший, он и так все знает, а он ему все рассказывает, да еще так бессвязно и сбивчиво. Он прижался лбом к белой стене. Свеча стекла на его руку горячими каплями и воцарилась тьма.

– Пожалуйста, - хотел прошептать Огаэ, но из его пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он сглотнул и попытался снова произнести имя того, к кому он пришел, и голос его прозвенел под сводом лодки-храма:

– Великий Табунщик!

Сноп золотого пламени на мгновение озарил храм, ослепив Огаэ. Он радостно воскликнул, не понимая зачем:

– Эалиэ! Эалиэ, эалиэ!

Клич белогорцев разнесся по освещенному последними предзакатными лучами солнца храму. Повергнутое на землю медное изображение женщины с ребенком озарилось светом, и Огаэ увидел, что голова ребенка, которого она держит на руках, вписана в перекрестье линий. Не понимая, что делает, он схватил кусочек угля и начертил такой же знак на побеленной стене.

– Ах ты

пакостное сэсимское отродье!
– крепкие руки сдавили его горло. Солнце уронило свой последний луч на мальчика и двух храмовых служек, и ушло за горизонт.

...Храмовые служки приволокли его на пустую рыночную площадь, где в беседке скучая, сидел за кувшином вина какой-то важный человек в черном плаще. Огаэ, полузадушенный и избитый, едва мог стоять и совсем не мог говорить - страх не отпускал его горла, даже когда служка разжал свои пальцы.

– Молился у стены самому Табунщику?
– переспросил человек в черном плаще и неожиданно хлестнул Огаэ тяжелой плетью. Тот не вскрикнул, а только судорожно втянул в себя воздух.

– Как твое имя?

Огаэ молчал, беззвучно раскрывая рот - он не мог произнести ни слова, как ни пытался.

– Какой-то побродяжка, - сморщил нос служка.

– Посадить его на кол, да и дело с концом, - сказал человек в черном плаще и махнул рукой стоявшем неподалеку стражнику.
– Забери-ка его.

Огаэ сначала не понял, что случилось, но когда стражник потащил его прочь из беседки, он осознал происходящее так ясно, как будто в голову ему ударила молния. Его казнят сейчас же, и как мучительно! Он бешено вырывался из рук стражника, но по-прежнему не мог кричать - голос пропал. Наконец, он укусил его за палец, и стражник отшвырнул его на землю, как лягушонка.

– Не справиться с одним мальчишкой, что ли?
– раздраженно проронил человек в черном плаще.

Огаэ, наконец, связали и стражник, взяв его за ноги, словно тушку зайчонка, понес на место на площади, где обычно проходили такие казни.

Площадь была пуста. Если бы только кто-нибудь его увидел, узнал, сказал учителю Миоци! Завтра утром Тэлиай придет на рынок и увидит...его. Стражник бросил Огаэ на твердую землю, человек в черном плаще повернулся к нему спиной и огромный красный круг на черной ткани отразился в расширенных от ужаса глазах мальчика. Это сокун! Храмовый воин Уурта! Последняя надежда, какой бы призрачной она ни казалась, погасла - сокуны не знают пощады.

Вдруг Огаэ ощутил, что за его спиной кто-то есть. Он не мог повернуться из-за веревок, но был уверен, что кто-то в это мгновение стал за его спиной - такой же мальчик, как и он сам, чтобы быть с ним до конца. Через мгновение он понял, что это был он - Великий Табунщик. Страх ушел, невидимая рука перестала сжимать горло.

– Я ученик ли-шо-Миоци, - громко и четко проговорил Огаэ.
– Отпустите меня к моему учителю.

Сокун резко обернулся и впился глазами в Огаэ. Мальчик-Табунщик стоял за его спиной, но сокун не мог этого видеть. Огаэ же знал - они были теперь вдвоем, и ему ничего не было страшно.

– Я - ученик ли-шо-Миоци, - начал он снова.

– Почему ты был в храме? Почему ты называл имя Табунщика?

– Я - ученик ли-шо-Миоци, - упрямо повторял Огаэ.

– Заткнись!
– крикнул сокун, и обратился к стражнику:

– Отведи мальчишку в тюрьму, и сообщи великому жрецу Шу-эна, о том, что его питомец шастает по неположенным местам... Я позже составлю доклад для ли-шо-Нилшоцэа...думаю, его заинтересует эта история.

...Когда в тюремный подвал вошел ли-шо-Миоци, Огаэ, уже освобожденный от веревок, бросился к нему, не разбирая дороги, мимо скованных узников.