Жеребята
Шрифт:
Ступени лестницы заскрипели. Огаэ юркнул под одеяло. Миоци, с зажженной свечой в руке, неслышными шагами вошел в комнатку и вгляделся в лицо ученика.
– Ты ведь не спишь, Огаэ?
Мальчик, поняв, что притворяться бессмысленно, открыл глаза и сел.
– Нет, учитель Миоци.
Как в ту далекую ночь, желтая луна опять заглянула в окно. Миоци поставил свечу на высокий табурет, и, присев рядом с Огаэ, дотронулся до его лба своей огромной ладонью.
– Не болен?
– спросил он, и в его голосе послышалась тревога.
Огаэ
– Ты что?!
– удивился Миоци.
– Мкэ ли-шо...
– Огаэ не мог говорить из-за нахлынувшей жалости к Миоци.
– Мкэ ли-шо... Я очень дурно поступил сегодня... Я огорчил вас...
Он испугался, что сейчас расплачется, и так оно и случилось. Миоци не рассердился.
– Тебе бы девочкой родиться, - сказал он неожиданно добродушно.
– Нет!
– испуганно замотал Огаэ головой - как будто Миоци мог настолько круто изменить его судьбу. Миоци улыбнулся.
– Хочешь посмотреть на звездный дождь?
– спросил он.
– Пойдем на крышу.
Он поднял Огаэ на руки - он давно уже так не делал. Мальчик рассмеялся от восторга. Они поднялись на крышу по ветхой лестнице и сели рядом на маленькой террасе среди цветов.
Звезды чертили по очистившемуся от туч небу тысячи ярких линий и гасли далеко в степях за рекой.
– Ты молился Великому Табунщику о своем отце, Огаэ?
– спросил Миоци.
– Как вы догадались?
– растерялся тот.
Миоци положил ему руку на плечо, обнимая, как равного. Они посидели молча.
– Ты уедешь на днях к ли-Игэа. Будешь жить у него, - вдруг сказал Миоци.
– Мкэ ли-шо!
– Огаэ вскочил на ноги, потом упал на колени - Миоци подставил руки и поймал его в охапку.
– Ты что?
– удивленно и немного сердито спросил белогорец.
– Я запретил тебе становиться на колени перед кем-либо, кроме Великого Уснувшего.
– Мкэ, не выгоняйте меня... выпорите меня... по-настоящему... но не выгоняйте меня...
Огаэ барахтался в объятиях Миоци, не сразу заметив грустную улыбку своего наставника.
– Огаэ, это вовсе не наказание. Я же не отправляю тебя к Игэа навсегда - всего лишь на несколько недель. До зимы. Я сейчас очень занят, мне некогда с тобой заниматься, а ты должен поскорее подготовиться к первому испытанию на младшего писца. Игэа подготовит тебя гораздо лучше, чем я.
– Нет, вы - самый.. самый лучший, учитель Миоци!
– выпалил Огаэ и разрыдался, уткнувшись в льняную рубаху Миоци.
– Огаэ!
– строго сказал Миоци, и повторил уже гораздо более мягко: - Огаэ, Огаэ! Так будет лучше...Ты совсем один целыми днями, видишь меня редко, поэтому тебя мучают печальные воспоминания, и ты начинаешь делать всякие глупости. У ли-Игэа ты не будешь чувствовать себя одиноко. Он и Аэй очень любят тебя. Когда у меня будет меньше дел в Иокамме, к зиме, я заберу тебя назад в Тэ-ан. И потом - я же буду навещать Игэа, и мы будем
– ... не должен знать, что такое слезы, - закончил за него Огаэ, всхлипывая.
Флейта .
К возвращению Зарэо к доме воеводы было много суеты, толкотни и беготни. Наконец, глава семьи с гостями вошел в убранный к празднику сад, и вскоре начались неторопливые застольные беседы.
Среди приглашенных был и ли-шо-Миоци. Он уже увиделся с сестрой и успел обменяться с ней кратким приветствием. Она хотела что-то сказать ему, удержав за край плаща, но от строго покачав головой, отстранил ее от себя и Сашиа, ссутулившись под покрывалом, засеменила на женскую половину.
Среди почетных гостей, кроме Миоци, были старшие воины из полка Зарэо и Иэ, который держался в стороне. Сыну Зарэо, подростку Раогаэ, еще не разрешалось сидеть за общим столом с мужчинами. Дочери Зарэо тоже не было видно нигде.
– Не могла бы твоя сестра сыграть нам на флейте?
– спросил воевода у жреца Всесветлого. По лицу Миоци пробежала тень.
– Я не прошу твою сестру увеселять нас, подобно флейтистке, - быстро добавил Зарэо.
– Просто хотелось бы, пока мы еще не пьяны и можем думать о высоком, услышать что-то из благородных белогорских гимнов. А твоя сестра одинаково искусно владеет и иглой, и флейтой.
Миоци неохотно согласился.
– Сашиа!
– позвал он ее, отставив кубок с родниковой водой.
– Да, брат?
Девушка, сидевшая в тени отцветающего дерева, вскочила и с готовностью подбежала к нему.
– Сашиа, я бы хотел, чтобы ты сыграла для ли-шо-Зарэо несколько белогорских гимнов.
Она задержала свой взгляд на лице Миоци - осунувшемся от бессонных ночей и долгих постов, но, встретив его твердый, непреклонный взгляд, отвела глаза.
– Что бы ты хотел услышать, брат?
– тихо спросила она.
– Мне все равно. Сыграй два или три гимна, а потом сразу же уходи. Я не думаю, что тебе следует присутствовать на пиру.
– Мне можно будет выйти и попрощаться с тобой, когда ты будешь уезжать, Аирэи?
– произнесла она с затаенной надеждой.
– Я позову тебя, - ответил он.
Она кивнула, хотела что-то еще спросить, но передумала и стиснула изо всех сил в ладонях свои косы под покрывалом. Только Миоци это заметил, больше никто.
Раогай, уже вышедшая из своих комнат и сидевшая около куста роз, в ответ на приказ отца небрежно протянула сестре ли-шо-шутиика флейту. Сашиа подошла к фонтану - в его брызгах разбивалось солнце, и десятки маленьких радуг сияли над ее головой. Раогай осталась стоять рядом с отцом, который, как ни в чем не бывало, продолжал разговор с Миоци. Раогай старалась не смотреть на великого жреца, делая вид, что любуется розами, но то и дело, не удержавшись, бросала исподволь на него быстрый взгляд выразительных, слегка раскосых глаз.