Жеребята
Шрифт:
– Когда?!- несказанно изумился Миоци.- Я не помню такого.
– Ну как же! Помнишь, моя мать брала нас обоих на праздники, пока этого не запретили? И сладких шариков из муки и меда ты тоже не помнишь?
– Помню...
– будто роясь в своей памяти, проговорил Миоци.- Что-то припоминаю. У вас еще полон был передний двор детьми степняков - они все время приходили из соседнего кочевья.
– Ты совсем не помнишь детства!
– воскликнул Игэа и добавил с долей сочувствия: - Да у тебя его ведь и не было... С ранних лет в Белых горах, с суровыми наставниками.
– Он нас обоих любил, - возразил Миоци.
– Ну, у меня-то была семья... мама, отец. Во всяком случае, даже когда нам запретили ездить на каникулы домой, я знал, что у меня где-то есть дом. А твоим домом стали горы и шалаш Иэ... Помнишь, как мы сидели рядом на утесе, повторяя гимны, а потом, когда темнело, смотрели на звезды?
– Да, - не сразу ответил великий жрец, и, словно спохватившись, добавил:- Еще я тебе хотел сказать - Огаэ очень...я бы сказал, очень впечатлительный. Он может расплакаться ни с того ни с сего. Думаю, что с возрастом это пройдет. Не высмеивай его за это.
+++
Миоци присел на корточки и внимательно посмотрел в глаза стоящего перед ним Огаэ.
– Я оставляю тебя на попечении своего лучшего друга. Слушайся ли-Игэа во всем. Если ты выучишь хотя бы одну треть трав, которые знает он, то экзамен на писца ты сдашь. Ты понял меня, Огаэ?
– Да, мкэ ли-шо.
Миоци положил ему на плечо свою огромную руку.
– Не грусти. Я надеюсь, мы скоро с тобой увидимся - через пять-семь дней. Ну, Всесветлый да просветит тебя...
– он, благословляя, погладил его по прямым темно-русым волосам.- Не забывай читать гимны Всесветлому, - добавил он и слегка погрозил ему указательным пальцем, - и не реви.
Последнее предупреждение пришлось как нельзя кстати.
Миоци выпрямился и взял поводья из рук раба. Огаэ продолжал стоять, не шелохнувшись, и не сводя взора со своего учителя. Казалось, все силы его маленького тела ушли на то, чтобы не разрыдаться при прощании, и он уже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже вымолвить слова.
– Ну, что же ты, - негромко, ласково произнес Миоци.
– Какой ты...
Он снова склонился и неожиданно для самого себя поцеловал его в лоб - он никогда не делал этого прежде. Огаэ вдруг чмокнул его в щеку. "Как отца", - подумал Миоци, и ему стало безмерно жаль Огаэ.
– Я скоро приеду, мой мальчик, - сказал он совсем тихо, ему на ухо.
– Я тебя не оставлю.
Аэй и Огаэ
... Огаэ долго смотрел вслед всаднику на вороном коне. Свежий ветер нес аромат далекой степи.
Аэй подошла к нему и взяла его за руку.
– Учитель Миоци уехал, - сказала она.
– Пора ужинать и ложиться спать.
Огаэ высвободил руку.
– Да ты уже совсем большой, - произнесла она удивленно и печально.
– А где мкэ ли-Игэа?
– спросил Огаэ, борясь с комком в горле.
– Он с новыми больными.
– Я хочу к нему.
– Не сегодня.
Огаэ опустил голову, закусил губу и поплелся вслед за Аэй по тропинке среди миндальных деревьев. К вечеру дневная
– Что это за жеребенок с тобой, госпожа Аэй?
– спросил кто-то.
– Это ученик ли-Игэа, - ответила она.
– Я - ученик ли-шо-Миоци, - вполголоса произнес Огаэ, но Аэй не услышала его.
– Тебя ли-шо-Миоци привез?
– ласково спросила высокая, похожая на Аэй служанка в просторной длинной рубахе с цветным поясом.
Огаэ кивнул. Она сунула ему горсть засахаренных орешков. Какой-то широкоскулый раб с кучерявой бородой дружески хлопнул Огаэ по плечу:
– Ученик ли-шо-Миоци, говоришь?
– Да, ли-шо-Миоци - мой учитель, - вызывающе громко сказал Огаэ, но Аэй снова сделала вид, что не слышит его слов.
Она подвела его к рукомойнику и, набрав в большой медный таз кувшин воды, помогла ему умыться. Он быстро вытерся свежим, хрустящим от чистоты полотенцем. Аэй улыбнулась и, склонившись к нему, поцеловала его в лоб.
– Жеребенок!
– ласково произнесла она.
– Я хочу тебе кое-то показать.
Она усадила его на циновку рядом с уже растопленным очагом и достала маленькую шкатулку из тайника под одним из многочисленных ковров на стене. Нахмурившийся Огаэ молча сидел на пятках - как на уроке в школе Зэ - плотно сжав колени, положив на них ладони и не шевелясь.
– Посмотри на это - сказала Аэй, слегка кивнув ему. Он и теперь не шелохнулся, и тогда она поднесла к самому его лицу золотой медальон.
– Знаешь, что это?
Огаэ покачал головой.
– Твоя мать подарила мне это, когда ты родился.
Потухшие глаза Огаэ распахнулись и загорелись удивлением.
– Ты родился на мои колени. Я была повитухой твоей матери, Аримны.
Аэй нежно и печально смотрела на него.
– У тебя уже сразу волосы были такие же густые и растрепанные.
Она положила медальон на его ладонь. Он был очень изящной, тонкой работы, и, наверное, стоил немало, но Огаэ не понимал этого. Он подумал о матери, которую не помнил. Она никогда даже не снилась ему - он почти никогда не думал о ней до этого.
– Ты можешь взять его себе, если хочешь.
– Взять себе?
– переспросил мальчик.
– Да, конечно.
– Спасибо, - с этими словами он хотел спрятать медальон за пазуху.
– Нет, - покачала головой Аэй.
– Так ты его потеряешь. Одень его на шею.