Жеребята
Шрифт:
Огаэ растер пальцами ярко-зеленый лист и сильный горький аромат тотчас же наполнил его ноздри. Он несколько раз чихнул и выронил траву.
– Запомнил?
– потрепал его по голове Игэа.
– Конечно, сухая пахнет не так сильно, но все равно этот запах ни с чем не спутаешь. Знаешь, Огаэ, надо научиться различать травы по запаху, а не только по внешнему виду. Это поможет тебе составлять настоящие бальзамы и мази.
С этими словами он положил траву в свою суму.
– Для первого раза мы довольно много бродили. Время перекусить. Солнце уже
Они сели под одиноким деревом посреди луга, и тень ветвей укрыла их от солнца. Игэа достал полотно, расстелил его (Огаэ поспешно помог ему) и разложил на нем хлеб, сыр, овощи и флягу с водой.
– Скучаешь по Аирэи... по учителю Миоци?
– понимающе спросил Игэа мальчика.
– Да, - честно ответил тот.
– Он будет тебя навещать, он обещал.
– А что такое "право гостя", ли-Игэа?
– спросил вдруг Огаэ.
– Отчего ты вспомнил?
– удивился Игэа.
– Просто так. Мы спорили с мальчиками, и никто толком не знал. Раогаэ тогда сказал, что надо спросить у вас - вы хорошо знаете все обычаи.
Игэа улыбнулся.
– Это старый, очень старый обычай, который чтут аоэольцы и фроуэрцы. Если гостя в доме оскорбляют, он вправе требовать смерти оскорбившего. Но он уже забыт. Его применили последний раз много лет назад - когда сын знатного фроуэрца хотел выкрасть на пиру дочь хозяина...
– Его казнили?
– Да, - кивнул Игэа.
– Ему велели ее выкрасть боги болот, кажется, странный бог Эррэ. И довольно об этом.
Игэа снова потрепал ученика по жестким волосам.
– Устал?
– Нет, ли-Игэа. С вами интересно.
– Вот как?
– рассмеялся Игэа.
– Да. А вы знаете про песнь цветов народа соэтамо? "Из земли умершее восстает..."
– Отчего ты спрашиваешь?
– спросил Игэа удивленно.
– Я просто помню эту строку... и слышал, что мкэн Аэй - наполовину соэтамо...
– Ты тоже наполовину соэтамо, дитя. Твоя мать - с островов Соиэнау... вот у тебя и осталась давняя память об этой песне.
– Моя мать была соэтамо?
– воскликнул Огаэ.
– Да, и поэтому у тебя широко расставленные глаза и широко распахнутое серце, дитя мое... Это - удивительный народ... их очень мало осталось...
– Что же это за песня, ли-Игэа?
– О, она очень большая, и я не помню ее всю. Думаю, ни один мужчина не помнит ее целиком - ведь этот обряд слвершают лишь женщины. Мужчины могут услышать только начало песни, с которой их жены, сестры и дочери уходят собирать весной цветы. Но твоя мать брала тебя, младенцем, с собой - она привязывала тебя к своей груди, цветным, красивым покрывалом.
Из земли умершее восстает,
чтобы жить жизнью новою, иною...
Есть надежда, когда надежды уже нет,
Процветет цветок, и не знаешь, как прекрасен он,
Пока
Пока видишь только черную землю,
Пока стоят деревья мертвые зимою,
Пока все не изменится,
Пока Он не придет...
– Так вы знали маму и отца, ли-Игэа?
– спросил Огаэ, целуя руку врача.
– Мы дружили, Огаэ. И я помню тебе совсем малышом.
Взгляд его упал на золотого коня на шее мальчика.
– Мкэн Аэй уже отдала его тебе?
– удивился он.
– Да, вчера.
– Это илэ, подарок, который делают повивальным бабкам, когда рождается первенец или долгожданный ребенок. Аэй и твоя мама, Аримна, были лучшими подругами, и этот подарок был особенно дорог для Аэй, как память об их дружбе.
– Тогда...тогда я отдам его мкэн Аэй, - заторопился Огаэ.
– Нет-нет, оставь его себе, - остановил его Игэа.
– Если мкэн Аэй отдала его тебе, значит, ей хочется, чтобы он был именно у тебя. Ты ведь, как говорят в народе, "родился на ее колени", она самая близкая женщина для тебя после Аримны, твоей матери. Такой обычай у соэтамо. Ты разве не слышал о нем?
Огаэ задумался, рассматривая золотого коня при дневном свете.
– Что это за амулет?
– наконец, спросил он.
– Это "Жеребенок Великой Степи", старинный знак. Ты разве никогда его не видел? Дома, у отца?
– Да!
– мотнул Огаэ головой, вспомнив.
– Да, у нас был такой ковер в большой комнате... Сокуны сорвали его со стены и сожгли...ну, когда пришли выгонять нас из дома...- после паузы добавил он.
Игэа положил лепешку на полотно и обнял мальчика освободившейся левой рукой. Они помолчали.
– Ешь, - сказал Игэа.
– Голоден ведь. Тебе отец не объяснял, что означает этот знак?
– Нет. Но я думал всю ночь... Ли-Игэа, это же... это же знак Великого Табунщика?
– Откуда ты знаешь о Великом Табунщике?
– воскликнул Игэа в сильнейшем волнении.
– Ло-Иэ рассказывал. Совсем немного. Я спросил его, что значит - "воссиял"...я в свитке прочел, там, после звездного неба, что Великий Табунщик воссиял из мертвых и повернул ладью вспять.
– Так ты прочел свой свиток... Вот как... Значит, ты знаешь о Великом Табунщике...
– словно размышляя вслух, проговорил Игэа.
– Немного, совсем немного. И я ничего не понял. Значит, это он и есть?
– Огаэ указал на золотого жеребенка.
– Нет, это его знак. Конь - главное жертвенное животное, самая первая жертва после создания мира. Великий Уснувший сам принес ее себе, как поется в древнем гимне, в жертву за мир и людей. Конь - знак его великой любви к людям, как и сияющий в небесах Шу-эн. Но порой Великого Табунщика изображают и как человека - ведь он стал человеком, и воссиял после того, как умер, подобно всем остальным людям.