Житие сестер обители Тёсс
Шрифт:
Прожив после случившегося еще немало дней, она сподобилась блаженной кончины, и ее благородная душа отправилась к Тому, Кто здесь исключительным образом уподобил ее Своему единородному Сыну, Господу нашему Иисусу Христу.
Когда мы всё это о ней написали, одна престарелая сестра сказала: «Тут не записано и сотой доли того, что с ней творил Бог» [196] . Мехтхильда также говорила незадолго до смерти, она-де почитает благодатным даром, большим всякого прочего, сотворенного Богом, вот что: она не припомнит, чтобы у нее было высокомерие по причине благодати, посланной ей Богом.
196
Когда мы всё это о ней написали ~ «Тут не записано и сотой доли того, что с ней творил Бог». — Очередное свидетельство о процессе составления сестринской книги Э. Штагель, сопровождавшемся на разных этапах заинтересованным обсуждением записанного.
После ее кончины Господь наш явно открыл, что причислил ее в вечности к избранным Им, — не иначе, как и во времени ее уподобил тем жизнью, возвышенной и совершенной. Представ по Его повелению одной из сестер, она заповедала обращаться к ней с верой и взывать ради любви, каковую она испытывала к V священным знакам любви, и особенно почитать эти знаки, ибо и Господь наш почтит того человека, который ее призовет. Он и обнаружил сие явственным образом, освободив
197
...из Фельтхайна... — Речь идет о местечке Фельтхайм, в описываемые времена соседнем с Винтертуром, а ныне входящем в состав этого города.
[XXV]
О блаженной сестре Юци Шультасин [198]
Была у нас также блаженная сестра, которую звали Юци Шультасин. В сей монастырь она пришла в юные годы и упражнялась в многочисленных добродетелях, о чем было бы слишком долго писать. Нам надлежит главным образом рассказать, как Господь естества творил в ней по [Своей] благодати сверхъестественным образом. Однако нельзя забывать о двух вещах, на которых не мешало бы немного остановиться: любовь и хранение сердца. Она так полно отреклась от всех своих родственников, что целых XXX лет не подходила к окну [199] . Благодаря любви у нее было столь сострадательное сердце, что, когда какой-нибудь человек являлся к ней в радости или в горе, она рыдала с ним вместе, словно ребенок.
198
Прозвание этой монахини происходит от сен. schultheize — «председатель общины, судья»; ср. нем. Schultheiss. Шультасин, таким образом, — родственница (дочь) шультаса.
199
...к окну. — В оригинале: zu dem fenster» (Tss. 69, 24). Имеется в виду разговорное окно (redvenster). См. примеч. 1 к гл. [IV] «Сестра Маргрет Виллин».
Сия блаженная сестра поведала нам в то время, когда думала, что ей жить уж осталось недолго, в похвалу Богу и нам ради решимости на добрую жизнь, как Бог совершал с ней многообразные чудеса. О них мы тут и напишем, что знаем. Хотя, сказать по правде, того, сколь полно, часто и много Бог давал Себя ей познать, никто не сумеет изречь на словах, как сие было в действительности. Ибо, как она уверяла сама, если бы кто-либо замыслил написать всё — пускай только о тех чудесах, каковые соделал с ней Бог, особенно в оные семь лет, — то сие не уместилось бы и в нашу богослужебную книгу.
Во-первых, пожелав сотворить с нею великую благодать, Бог наложил на нее тяжелую хворь, так что мы даже подумали, что она умирает. Но мысль о смерти была для нее вовсе невыносима и совсем ей не по сердцу, и она упрашивала многих добрых людей, чтобы те молили за нее Бога, да позволит Он ей дольше пожить. Еще же у нее возникло нечувствие на молитве, а также то, что во всём, что она должна была делать, появилось много забот и великих скорбей. На сие посетовала она одной очень доброй сестре. Та ее весьма милосердно утешила и увещала прислушаться к ее совету: читать всякий день XV «Pater noster» в память о страстях нашего Господа и обратить к Нему всё усердие, на какое способна, и Он придет ей на помощь. Она подвизалась в этом долгое время, и милосердием Божиим ее сердечная жесткость начала обильно претворяться в сладостность, что было для нее столь вожделенно, и ей стало казаться, что ее молитва была слишком мала. Оставив ее, она начала сначала и каждый день читала LX «Pater noster», LX «Laudate dominum omnes gentes» [200] и LX «Gloria patri» [201] , с воспоминанием о страстях нашего Господа, начиная с того, как Он взошел на гору, и даже до тех пор, как Он вознесся на небо [202] . К этому правилу у нее явилось сугубое усердие. Всё желанье и силу она обратила на то, чтобы ни единое суетное помышление не всходило ей на сердце и не приплеталось к слову молитвы. И ей порою казалось, что от чрезмерного напряжения она вот-вот умрет. Если она в чем-нибудь путалась, то начинала всё сызнова. И если тяжелая хворь или какое-то дело смущали ее во время молитвы и она не могла ее сотворить в дневные часы, то она ее совершала ночами. В сем упражнении Бог неизменно даровал ей новую благодать и особое постижение, так что в том и в другом она восходила к наивысшему и не могла подняться выше того. Особенно же у нее возрастала любовь — настолько, что она по доброй воле восхотела перенести все невзгоды, какие когда-нибудь довелось вынести людям. Для нее было бы счастьем претерпеть вместе с Богом те страсти, какие Бог претерпел ради нас. Вследствие такого усердия ей временами становилось столь скверно, что она помышляла в себе: живой ей ни за что не сдвинуться с места. Из-за этого ее порой посещал страх: если она умрет таким образом, то будет в том сама виновата. Сей заботой она поделилась с провинциалом братом Хуго, бывшим ее духовником [203] . И тот [ей] сказал: если бы сие с нею случилось по причине какого-либо внешнего упражнения, то он бы его строго-настрого запретил. Она возразила, что сие происходит не из-за чего другого, как только из-за внутреннего устремления и великой любви, каковую она питает к Богу. И он ответил ей и сказал: сие он позволяет, а если она умрет, то сам даст за нее ответ Богу, и прибавил: «Помрешь так помрешь». Она этим утешилась, и страх ее прошел вовсе. Так-то день ото дня прибавляла она в благодати и любви. Страдания же нашего Господа стали ей в сладость, ибо она увидела и поняла, какое благо проистекает ей, да и всем людям, от этих страданий. И ее радость стала столь велика, что ей показалось, что большей радости ей не надобно ни на земле, ни на небе.
200
Хвалите Господа, все народы (лат.).
201
...LX «Pater noster», LX «Laudate dominum omnes gentes» и LX «Gloria patri». — См. соответственно примеч. 19 к «Здесь начинается ее блаженное житие...», Пс. 116: 1 и примеч. 2 к гл. [XXI] «О блаженной сестре Гертруде из
202
...с воспоминанием о страстях нашего Господа, начиная с того, как Он взошел на гору, и даже до тех пор, как Он вознесся на небо. — Страсти Господа могли становиться предметом контемпляции в двух вариантах: от Рождества — до распятия и от взятия под стражу в Гефсиманском саду (у подножия Елеонской горы) — до кончины на кресте. В редких случаях рассматривался промежуток от взятия под стражу — до Вознесения с вершины Елеонской горы на сороковой день после Воскресения. В настоящем случае мы имеем дело с третьим вариантом (см.: Мф. 26: 36—46; Лк. 24: 50-51; Деян. 1: 9-12).
203
...с провинциалом братом Хуго, бывшим ее духовником. — Скорее всего, имеется в виду констанцский «наставник Писания» (Lesemeister) Хуго фон Штауфен (Hugo von Staufen), бывший длительное время духовником обители Тёсс (см.: Tss. 62). С меньшей вероятностью речь может идти о Хуго де Восмане, генерале Ордена доминиканцев (1333—1341 гг.).
Но тут Бог приуготовил для нее великое искушение. Ей начало мниться, представляясь очевидным и неизбежным, что ей не видать Бога вовеки. По этой причине ею овладело до того жгучее презрение к себе, что она не решалась даже взглянуть на небо и почитала себя недостойной того, что ее носит земля. Сие продолжалось с ней денно и нощно и так, что в том не было ни ослабления, ни перерыва, если только она по естественной необходимости немного не ела и не спала. Но даже и в тяжелой заботе и тесноте она никогда не оставляла упомянутой молитвы, благоговения, рвения, питаемого ею к Богу. И, прибавляя в Божией любви, приняла такое решение и волей своей утвердилась в нем окончательно: если бы ей довелось прожить до Судного дня, она и тогда бы не бросила своего делания и стремления к Богу, будь она даже не уверена в том, что Богу это угодно. Однако милостью Божией ей всё было ко благу, что бы ни встретилось. Что бы она ни увидела, ни услышала, от того ее любовь к Богу лишь возрастала, и она в своем сердце восхваляла Его непрестанно. Увидев радостного человека, она размышляла в себе: «Благослови тебя Бог! Справедливо — быть радостным, ибо Он для того тебя создал и определил, чтобы наслаждаться вечной отрадой и божественным ликом, коего я, несчастная, недостойна». Такую-то муку она испытывала с тех пор, как опускают «Аллилуйя» [204] даже до заутрени в Великий четверг. Наконец, ей стало столь скверно, словно у нее опять открылась горячка, и она, казалось, вот-вот разболеется, как уже недавно болела. Расхворавшись, она в тот день не совершала молитвы, как имела обыкновение творить ее в прочие дни. Ибо у нее был обычай — творить ее только в хоре, будучи даже настолько больной, что ее туда едва доводили. В силу привычки нигде более не исполнять своего правила, она в тот день его опустила по причине поразившей ее тяжелой болезни.
204
...с тех пор, как опускают «Аллилуйя»... — Пение «Аллилуйя» прекращается с вечерни субботы перед воскресеньем Септуагезимы (Dominica in Septuagesima), первой из трех подготовительных недель перед Великим постом, и не возобновляется вплоть до Пасхи. Этот обычай иносказательно именуется «Запирать, оставлять, хоронить Аллилуйя» (лат. Alleluia claudere, dimittere, sepelire).
Ночью, перед заутреней, она привстала на ложе и решила вновь сотворить молитву, но так ослабела, что совершить ее не сумела. Не желая бросать, она принялась читать ее еще раз и тут услышала голос, говоривший ей с великой любовью: «Успокойся и позволь Мне дать тебе знать, о чем подобает просить». Она ужаснулась, ибо боялась, что это обман, но голос повторил те же слова. И тогда она замолчала и прислушалась, а голос снова сказал: «Моли о своих забытых грехах, и о своих неисповеданных грехах, и о своих неизвестных грехах, и о грехах, которые Ты боишься назвать. Молись также о том, чтобы стать с Ним единой, как Он и Отец были едины, еще до того, как Он стал человеком. Молись, чтобы между тобой и Отцом не осталось никакого посредничества. Проси, чтобы как Он ныне присутствует и является вечной пищей всего христианства, так Он тебе соприсутствовал и был твоей вечной трапезой. Проси, чтобы Он Сам пришел к кончине твоей, всё совершил и утвердил в вечности». Из этих слов она стяжала великую и непомерную радость, обрела силы в сердце и в теле, но снова сочла себя недостойной благодати и радости и не могла быть вполне уверенной в том, от Бога ли это. А когда служили заутреню, она же, оставшись в своем покое одна, была в нерешительности, то ей снова послышался голос над головой. Он пел по-немецки настолько дивно и сладостно, что ни то, ни иное: ни голос, ни словеса — нельзя было сравнить ни с одной из телесных вещей. Она встала и попыталась прислушаться, не сумеет ли как-нибудь понять эти слова. Но голос стал удаляться, и она уже не могла различить ни единого слова, и, куда бы ни обращалась на звук, ей неизменно казалось, что он доносится из другого конца. И тогда ей подумалось: «Господи Боже, я не могу представить себе, чтобы это было чем-то еще, кроме как вечной Твоей благостыней, которой Ты хочешь меня убедить, дабы у меня не осталось никакого сомнения». И больше она не слышала голоса, но искушение у нее было полностью отнято... С этих-то пор с ней всякий день случались новые знамения. Она стяжала новое ведение Бога, так что познала все чудеса до конца, которые Бог когда-либо сотворил в Царстве Небесном и на земле.
Тем же голосом она искусилась во всём, так что стала сведущей и преуспела во всяком искусстве, будь то в Писании или во внешних делах, разбираясь в них лучше, нежели все мастера, которые им обучались каждому по отдельности. А еще несомненно уяснила себе, как вечное Слово стало плотью в девическом теле. И узнала не менее ясно, в какой любви Он всё сотворил, сколь велико было блаженство и благо людей по причине Его рождества, и созерцала воочию, как мы стали Его членами, присоединились и прикрепились к Нему, словно сучья к стволу.
Она также познала, какие дары [205] человек имеет в том, что касается красоты, мудрости и любой благодати, какая у него бывает еще, и что сии возвращаются в Бога обратно, когда человек умирает, и как они из Него истекали. Она познала, с каким умыслом Он заключал Ветхий и Новый Завет, как Он сие сотворил человеку на благо и во спасение, сообразуясь с наилучшим и наивысшим, так что никакой ангел, никакой святой и никакое творение не сумели бы отыскать высшего и лучшего способа, а равно как мы все друг другу подобны и суть, подлинно, нечто единое, и как один человек обязан другому всяким благом, как себе самому.
205
...какие дары... — В оригинале: «was gnaden» (Tss. 72, 37). См. примеч. б к гл. [II] «О блаженной сестре Ите фон Зульц», примеч. 1 к гл. [VIIIb] «Сестра Ита фон Тюнген» и примеч. б к гл. [XXIII] «О блаженной сестре Софии из Клингенау».
Ведение, какое она имела во всём, что Бог когда-либо творил и еще сотворит, было ей дано несомненно, о всякой вещи в отдельности, подобно ангелам в Царстве Небесном. И она видела всякую вещь так же явно, как ее надлежало бы видеть в вечности, после сей жизни. Едва каждое из этих узрений заканчивалось, оно миновало помимо того, чтобы ее сердце на нем могло задержаться либо извлечь из него хоть какую-то радость, словно бы его никогда не бывало.
Она также особо узнала, как Бог пребывает во всякой вещи и во всяком творении, что ничто не может исполниться, коль скоро в том Своей силой не присутствует Бог. То же и в телесных вещах.