Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Альфиери Витторио

прядь волосъ, онъ дернз^лъ одинъ волосъ сильне дрз^тгихъ. Ни слова ему не говоря, я вскочилъ быстре молніи и, схвативъ подсвчникъ, изо всхъ силъ ударилъ его въ правый високъ; кровь брызнула цлымъ фонтаномъ прямо на молодого человка, сидвшаго противъ меня, по дрз^г– гз^гю сторону довольно широкаго стола. Молодой человкъ, конечно, не могъ догадаться, что нечаянно выдернутый волосъ былъ единственной причиной моей внезапной ярости, ршивъ, что я сошелъ съ ума, онъ кинулся ко мн. Но разъяренный, оскорбленный и серьезно раненый Илья бросился уже на меня съ ^лаками. Ловко З^тскользнз^гвъ отъ него, я усплъ выхватить изъ ноженъ шпагз% которая лежала тутъ же на стул. Илья напиралъ на меня, я грозилъ ему остріемъ шпаги. Испанецъ задерживалъ насъ обоихъ; вся гостиница поднялась на ноги, прибжали слуги и такимъ образомъ было прекращено траги-комическое столкновеніе, весь позоръ котораго ложился на меня. Немного успокоившись, мы объяснились. Я сказалъ, что чувствуя, какъ меня дергаютъ за волосы, не могъ сдержаться. Илья отвтилъ, что онъ даже не замтилъ этого, а испанецъ заявилъ, что если я не былъ вполн сзьмасшедшимъ, то не былъ и въ достаточной мр

разумнымъ. Такъ кончилось это дикое столкновеніе, вызвавъ во мн стыдъ и угрызенія совсти, и я сказалъ Иль, что онъ правильно поступилъ бы, если-бъ убилъ меня. Ему не трз^гдно было это сдлать. Я очень высокаго роста, а онъ гораздо выше меня; его сила и храбрость вполн соотвтствовали его росту. Рана на его виск была неглз'бока, но кровь продолжала сильно сочиться изъ нея, и если бы я ударилъ его немного выше, то изъ-за выдернз'таго волоска убилъ бы человка, котораго очень любилъ. Этотъ зврскій припадокъ гнва привелъ меня въ ужасъ и, хотя Илья казался боле или мене успокоеннымъ, но еще не былъ расположенъ простить мн. Я не хотлъ выказать ему недоврія; черезъ два часа посл того, какъ рана была перевязана и все въ комнат приведено въ порядокъ, я легъ въ постель и оставилъ, какъ всегда, незапертой маленькую дверь, соединявшую мою спальню съ комнатой Ильи; я не послушался испанца, который совтовалъ мн не искушать такимъ образомъ человка оскорбленнаго и въ глубин дзшіи еще разгнваннаго. Я же нарочно громко сказалъ Иль, который уже легъ, что если ему вздз'мается, пз^тсть онъ придетъ и убьетъ меня ночью, какъ я того заслзокиваю. Но Илья, бывшій по меньшей мр такимъ же великодушнымъ, какъ его хозяинъ, ограничился въ своемъ мщеніи тмъ, что надолго сохранилъ два платка, пропитанныхъ кровью изъ его раны, и изрдка показывалъ ихъ мн. Трз^тдно понять такое смшеніе свирпости и великодзчпія съ его и съ моей стороны тому, кто не знакомъ съ нравами и темпераментомъ пьемонтцевъ. Когда впослдствіи я старался дать себ отчетъ въ этой з^жасной вспыльчивости, я легко з^гбдился въ томъ, что при горячности моего характера и постоянномъ сзфовомъ одиночеств достаточно было одного неосторожнаго прикосновенія къ волосз' на прическ, чтобы переполнить чашу. Впрочемъ, если я и билъ своихъ слзч'ъ, то не больше, чмъ дрз^ггой на моемъ мст; при этомъ я дйствовалъ не палкой или инымъ орз'жіемъ, а кзмаками, стзоюмъ, вообще первымъ попавшимся предметомъ, какъ бываетъ въ молодости, когда вступаешь въ борьбзц вынужденный подстрекательствомъ дрЗ’гихъ юношей. Но въ тхъ рдкихъ случаяхъ, когда это со мной приключалось, я даже одобрялъ тхъ слзтъ, которые давали мн сдачи, потомз^ что въ подобныхъ столкновеніяхъ не хозяинъ билъ своего слугу, а ссорились двое равныхъ между собой человка. Продолжая, такимъ образомъ, жить какъ бы въ медвжьей берлог, я и не замтилъ, какъ настз⁷пилъ конецъ моего короткаго пребыванія въ Мадрид; между тмъ, я не видалъ ни одного изъ тхъ рдкихъ сокровищъ, которыя могли бы возбз^т– дить мое любопытство: ни знаменитаго дворца Эскзфіала, ни Аранжз'эца, ни даже королевскаго дворца въ Мадрид, не говоря уже о его владльц. Главной причиной такой дикости моей было то, что я находился въ дурныхъ отно-

шеніяхъ съ нашимъ сардинскимъ посланникомъ. Я зналъ, его по Лондонз', гд онъ былъ тогда посломъ, во время моего перваго пребыванія тамъ въ 1768 г., и мы не чувствовали дрз'гъ къ другу симпатіи. Пріхавъ въ Мадридъ и узнавъ, что онъ находится вмст со дворомъ въ одной изъ королевскихъ резиденцій, я воспользовался его отсутствіемъ, чтобы оставить свою визитную карточк}’ и вмст съ ней рекомендательное письмо изъ госз’дарствсн-наго секретаріата, которое я по обыкновенію привезъ съ собой. Вернувшись въ Мадридъ, онъ захалъ ко мн, но не засталъ дома, посл чего мы не встрчались боле. Все это длало мой непріятный и раздражительный нравъ еще боле рзкимъ. Я покинулъ Мадридъ въ первыхъ числахъ декабря и черезъ Толедо и Бадаіозъ, не торопясь, направился въ Лиссабонъ, куда, посл двадцатидневнаго-пути, пріхалъ наканун Рождества.

Этотъ городъ представляется пз^гтешественникз% подъ-зжающему, какъ я, со стороны Тахо, великолпнымъ амфитеатромъ, почти не уступающимъ генз^эзскому, на обширне и разнообразне его; это зрлище наполнило мою дуиіз^ восторгомъ, особенно съ извстнаго разстоянія. Но удивленіе, восхищеніе стали уменьшаться по мр того, какъ мы приближались къ берегз^т, и окончательно уступили мсто печали, когда пришлось высадиться на набережной среди зшицъ, представлявшихъ изъ себя грз^тды камней,—развалинъ, оставшихся посл землетрясенія на мст прежнихъ жилищъ. Подобныхъ улицъ было еще очень много въ нижней части города, хотя прошло уже 15 лтъ посл этой прискорбной катастрофы.

7 мая 1772.

Воспоминаніе о моемъ пребываніи въ Лиссабон, гд я прожилъ лишь пять недль, вчно мн 63’детъ дорого, потому что тамъ я познакомился съ аббатомъ Томмазо ди-Калз’зо, младшимъ братомъ графа Валь-перга ди-ЛІазино, бывшаго тогда пьемонтскимъ посланникомъ въ Португаліи. Этотъ человкъ, рдко пріятнаго-

характера, утонченный въ обращеніи и очень образованный, сдлалъ мое пребываніе въ Лиссабон необыкновенно отраднымъ. Не удовлетворенный тмъ, что почти ежедневно обдалъ съ нимъ у его брата, я предпочиталъ проводить длинные зимніе вечера въ разговорахъ съ нимъ, чмъ гнаться за нелпыми свтскими развлеченіями. Я всегда выносилъ что-нибзщь изъ общенія съ нимъ: его доброта и снисходительность были безграничны; онъ обладалъ способностью облегчать мн тяжесть и стыдъ моего полнаго невжества, которое ему должно было казаться особенно несноснымъ и отвратительнымъ, ибо его знанія были громадны. Ничего подобнаго я не испытывалъ при знакомств съ дрз'гими учеными, которыхъ встрчалъ до сихъ поръ: побороть ихъ тщеславіе всегда было мн противно. Да и могло ли быть иначе? Единственное, что равнялось моему невжествз', была моя гордость. Однажды, въ одинъ изъ этихъ прелестныхъ вечеровъ, я почувствовалъ въ глубин дз’іни чисто лирическій порывъ къ поэзіи, полный восхищенія и энтузіазма; но это была лишь минутная вспышка, тотчасъ погасшая подъ пепломъ, гд дремала еще много лтъ. Достойпый и любезнйшій аббатъ читалъ мн одзг къ сз^гдьб—величественное произведеніе Гвиди, имя котораго я слышалъ впервые. Многія строфы въ этой од, особенно восхитительная строфа о Помпе, вызывали во мн невыразимый восторгъ настолько, что добрый аббатъ пришелъ

къ убжденію, что я рожденъ для поэзіи и сказалъ мн, что если бы я сталъ работать, я могъ бы писать отличные стихи. Но минута поэтическаго восторга прошла и видя, какой ржавчиной еще покрыты мои духовныя способности, я ршилъ, что это дло невозможное и пересталъ о немъ думать. Однако, дрз^гжба и пріятное общество этого единственнаго въ своемъ род человка, живого образа Монтэня, не мало содйствовали з’ііорядоченію моего нрава. Я еще не чзъствовалъ себя вполн излеченнымъ, но у меня понемногу снова появилась привычка читать и размышлять въ гораздо большей степени, чмъ за послдніе восемнадцать мсяцевъ.

Въ Лиссабон я бы не остался и десяти дней, не бз^гдь здсь аббата; мн ничего не понравилось тутъ кром женщинъ; все въ нихъ напоминаетъ о ІиЪгісиз абзрісі Горація. Но такъ какъ душевное здоровье мн снова стало въ тысячу раз}' дороже тлеснаго, я старался избгать честныхъ женщинъ.

Въ первыхъ числахъ февраля я выхалъ въ Севилью и Кадиксъ, увозя съ собой изъ Лиссабона лишь глубокое уваженіе и нжнучо дружбз' къ аббату де-Калз’зо, съ которымъ надялся когда-нибзщь встртиться въ Турин. Чудный климатъ Севильи очаровалъ меня также, какъ и оригинальный, чисто-испанскій видъ этого города. Я всегда предпочиталъ плохой оригиналъ хорошей копіи. Испанская и портз^тгальская націи являются почти единственными въ Европ, которыя до сихъ норъ сохраняютъ свои обычаи, особенно въ низшемъ и среднемъ классахъ. И хотя хорошее какъ бы растворено въ океан различныхъ злоупотребленій, тяготющихъ надъ обществомъ, тмъ не мене, эти народы, на мой взглядъ, являются прекраснымъ сырымъ матеріаломъ, изъ котораго можно выработать великія качества, особенно въ смысл военныхъ добродтелей; они въ высшей степени обладаютъ нужными для этого элементами—храбростью, настойчивостью, честностью, воздержанностью, терпніемъ, послз^шаніемъ и возвышенностью дз’-ши.

Я довольно весело закончилъ карнавалъ въ Кадикс. Но черезъ нсколько дней посл отъзда, по дорог въ Кордовз^г, я почзшствовалъ, что выношу изъ Кадикса нкоторыя воспоминанія, отъ которыхъ мн не легко будетъ отдлаться. Эти не очень славныя раны сдлали еще боле печальнымъ длиннйшее іутешествіе отъ Кадикса до Турина. Я хотлъ совершить его однимъ духомъ, прохавъ черезъ всю Испанію до того мста, откз'да я възжалъ. Благодаря мзокеству, настойчивости и постоянствз^г, то верхомъ, то пшкомъ, по грязи, со всякими неудобствами добрался я, наконецъ, до Перпиньяна, но въ очень плохомъ состояніи. Тз^ттъ я снова нашелъ почтовое сообщеніе и

продолжалъ путь гораздо пріятне. На всемъ этомъ обширномъ пространств лишь два мста понравились мн нсколько—Кордова и Валенсія, особенно провинція Валенсіи, по которой я прозжалъ въ конц марта, въ теплую и чудную весну, какую такъ любятъ описывать поэты. Окрестности, прогулки, прозрачныя воды и мстоположеніе города Валенсіи, ея дивное лазурное небо, какая-то влюбленная истома, разлитая въ атмосфер, женщины со сладострастными взглядами, заставлявшія меня проклинать красавицъ Кадикса,—таковы были особенности этой сказочной страны, которая больше всхъ дрз^тгихъ оставила во мн желаніе вернуться въ нее и чаще всхъ представляется моему воображенію.

Изъ Барселоны я вернулся черезъ Тортозу и, чрезвычайно затомленный такимъ медленнымъ путешествіемъ, принялъ героическое ршеніе разстаться съ моимъ прекраснымъ андалузцемъ. Это послднее путешествіе, продолжавшееся тридцать дней сряду, отъ Кадикса до Барселоны, ужасно утомило его; я не хотлъ изнурять его еще больше, заставляя довольно быстро бжать за почтовой каретой по дорог въ Перпиньянъ. Что касается другой лошади, кордовской, то она захромала между Кордовой и Валенсіей, и вмсто того, чтобы остановиться на двое сутокъ, что могло бы спасти ее, я подарилъ ее очень красивымъ дочерямъ одной хозяйки гостиницы, сказавъ имъ, что если он позаботятся о ней и дадутъ отдохнуть, то смогутъ продать за хорошія деньги; съ тхъ поръ я ничего о ней не слыхалъ. Итакъ, у меня осталась всего одна лошадь; не желая продавать ее, что было совершенно не въ моемъ характер, я подарилъ ее одному французскому банкиру, жившему въ Барселон, съ которымъ познакомился во время своего перваго пребыванія въ этомъ город. Если вы хотите знать, что представляетъ изъ себя сердце ростовщика, то вотъ вамъ примръ. У меня оставалось приблизительно триста пистолей испанскаго золота; по закону ихъ нельзя было вывезти и на таможн строго слдили за этимъ; я оказался въ затрудненіи и попросилъ банкира, которому только что подарилъ лошадь, дать мн чекъ на эту сумму, чтобы получить деньги въ Монпелье, черезъ которое лежалъ мой путь. Чтобы выказать мн свою благодарность, онъ взялъ сначала деньги, а затмъ выдалъ такой чекъ, что когда я сталъ получать въ Монпелье деньги луидорами, то оказалось, что я получаю приблизительно на семь процентовъ меньше, чмъ могъ бы получить взявъ съ собой и лично размнявъ свои пистоли. Но мн и не нужно было такого проявленія любезности банкировъ, чтобы составить мнніе объ этомъ разряд людей; они всегда казались мн самой низкой и гнусной частью человческаго общества. И тмъ они подле, чмъ больше хотятъ выглядть барами; задавая вамъ пышный обдъ, они не стсняются ограбить васъ въ своемъ банк и всегда готовы воспользоваться общественными несчастіями.

Наконецъ, торопя цною золота и ударами палки медленный шагъ муловъ, я въ два дня дохалъ отъ Барселоны до Перпиньяна; по дорог туда я прохалъ это разстояніе въ четыре дня. Я настолько привыкъ къ бы-стромз^т передвиженію, что разстояніе отъ Перпиньяна до Антиба пролетлъ не останавливаясь ни въ Нарбонн, ни въ Монпелье, ни въ Экс. Въ Антиб я сейчасъ же слъ на пароходъ, шедшій въ Генз^ю, гд я остановился только на три дня для отдыха, и затмъ въхалъ въ предлы родины. Я провелъ лишь два дня съ матерью въ Асти и, посл трехлтняго отсутствія, вернулся въ Тз^г– ринъ 5 мая 1772 года.

Прозжая черезъ Монпелье, я посовтовался съ однимъ знаменитымъ хирзфгомъ о той болзни, которучо захватилъ въ Кадикс. Онъ настаивалъ, чтобы я остановился въ Монпелье, но я предпочелъ довриться своемз' опыту и знаніямъ врнаго Ильи, который не разъ прекрасно вылечивалъ меня въ Германіи и въ другихъ мстахъ; итакъ, я оставилъ корыстолюбиваго хирурга и, какъ уже сказалъ выше, продолжалъ свое путешествіе со страшной быстротой. Но з'томленіе отъ этихъ двухъ мсяцевъ передвиженія значительно з'худшило болзнь. Вернз'вшись въ Тз'ринъ, я долженъ былъ зшотребить цлое лто на поправленіе здоровья. Таковы были главные плоды моего •второго трехлтняго пз^тешествія!