Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Альфиери Витторио

Между тмъ, я продолжалъ влачить время въ томъ же рабств, стыдясь самого себя, скучающій и скучный, избгая знакомыхъ и дрз^зей, въ лицахъ которыхъ слишкомъ ясно видлъ молчаливые з'преки моей постыдной слабости. Въ январ і774 года моя любовница захворала болзнью, причиной которой я легко могъ быть, хотя и не былъ въ этомъ вполн завренъ; такъ какъ ея болзнь требовала абсолютнаго покоя и тишины, я преданно сидлъ у ея ногъ, чтобы во всемъ ей прислзокивать; я оставался при ней съ утра до вечера, избгая даже разговаривать изъ боязни повредить ея здоровью. Однажды, во время исполненія этихъ скучныхъ обязанностей, я взялъ нсколько листовъ бумаги, попавшихся подъ рз’кз^г, и нацарапалъ сцену изъ трагедіи или комедіи, слз'чайно-и безъ всякаго плана, самъ въ точности не зная, что это бз^гдетъ; предполагалось ли тутъ одно, пять или десять дйствій,—я затрзщняюсь сказать. Это былъ діалогъ въ стихотворной форм между лицомъ, которое я назвалъ Фотинъ, Дамой и Клеопатрой, появляющейся посл того, какъ два дрзъихъ персонажа обо всемъ переговорили.. Такъ какъ нз’жно было выдз'мать какое-нибудь

имя для дамы, а оно не приходило мн на З’мъ, я назвалъ ее Лахезисъ, забывъ, что такъ звали одну изъ Паркъ. И теперь, думая объ этомъ, я тмъ боле поражаюсь своей неожиданной мысли, что въ теченіе шести лтъ не написалъ ни одного итальянскаго слова и даже очень рдко читалъ что-либо на этомъ язык. И вотъ, ни съ того-ни съ сего, самъ не зная почему, я вдрз'ГЪ ршилъ написать эти сцены по-итальянски и въ стихахъ. ¹)

Моя любовница выздоровла и я скоро позабылъ о своемъ курьезномъ сценическомъ отрывк, засз^тнувъ его подъ сиднье ея маленькаго кресла, гд онъ пролежалъ цлый годъ; такимъ образомъ, мои первыя драматическія попытки были, такъ сказать, высижены моей любовницей, которая большую часть времени проводила на этомъ креслиц, а такъ же и многими другими лицами, сидвшими на немъ. Но въ ма того же 74 года, почзъствовавъ скзжу и раздраженіе противъ этой рабской жизни, я внезапно ршилъ хать въ Римъ, въ надежд, что пз¹те-шествіе излечитъ меня отъ болзненной страсти. Восполь-

Прим. ред.

зовавшись ссорой, происшедшей между нами, и не говоря ни слова въ тотъ вечеръ, я на другой день сдлалъ вс нужныя распоряженія и, не побывавъ у нея, рано З'Тромъ слдующаго дня выхалъ въ Миланъ. Она з'знала объ этомъ наканун вечеромъ (ей, вроятно, сказалъ кто-нибудь изъ моего дома) и тотчасъ же поздно ночью¹ вернула мн, слдуя обычаю, мои письма и портретъ. Эта посылка меня смутила и я даже сталъ колебаться въ принятомъ ршеніи. Тмъ не мене, вознамрившись взять себя въ рзжи и не падать дз^хомъ, я отправился въ Миланъ. Вечеромъ я пріхалъ въ Наварру; цлый день меня мучила грубая страсть, преслдовало раскаяніе, тоска и стыдъ за свою подлость, я дошелъ до того, что, не внимая боле голосз^ разз’ма, перемнилъ ршеніе, отправивъ въ Миланъ францз’зскаго аббата-котораго взялъ себ въ спутники, съ моими слз^тгами; я веллъ имъ ждать меня тамъ. А самъ верхомъ, взявши проводникомъ почтальона и проскакавъ всю ночь, рано зггромъ очутился опять въ Тз^грин. Но, чтобы меня не зъидали и изъ боязни стать притчей во языцхъ, я не въхалъ въ городъ. Остановившись въ плохонькой остеріи въ пригород, я написалъ з’моляющее письмо своей разсерженной дам, прося ее извинить меня за это бгство и назначить мн свиданіе. Отвтъ пришелъ немедленно. Илья, оставшійся въ Тзфин, чтобы наблюдать за домомъ во время моего путешествія, которое должно было продолжаться цлый годъ, Илья, всегда залечивав-шій мои раны,—привезъ мн этотъ отвтъ. Мн было даровано свиданіе и, какъ бглецъ, прикрываясь ночной темнотой, я въхалъ въ городъ. Получивъ полное прощеніе, я на зар вновь направился въ Миланъ. Мы ршили, что черезъ 6-7 недль я вернусь въ Туринъ подъ предлогомъ поправленія здоровья. И вотъ, едва заключенъ былъ миръ, какъ очз^тившись опять на большой дорог, одинъ со своими мыслями, я вновь былъ охваченъ стыдомъ за свою слабость. Сндаемый угрызеніями совсти, жалкій и смшной, я прибылъ въ Миланъ. Тогда я поз»

налъ на опыт, неизвстное мн въ то время, глубокое и изящное изреченіе нашего пвца любви, Петрарки:

СЬе сііі бізсегпе ё іпіо сіа сііі иоіе.

Въ Милан я съ трзщомъ пробылъ два дня, фантази-РЗ^я и то мечтая о томъ, какъ бы сократить это проклятое пз^ттешествіе, то предполагая продлить его, не сдержавъ слова. О, какъ я мечталъ о свобод! Но освободиться не могъ и не з'млъ. Не находя нигд покоя, кром какъ въ передвиженіи, я поспшилъ ухать во Флоренцію черезъ ІІармз’, Моденз^г и Болонью. Не вытерпвъ во Флоренціи боле двз^хъ дней, я отправился дале, въ Пизз' и Ливорно. Тамъ я получилъ первыя письма отъ моей дамы, и не будучи въ состояніи доле переносить разлзжз', немедленно выхалъ въ Туринъ черезъ Леричи и Геную, гд оставилъ своего спз'тника—аббата и экипажъ, требовавшій починки. Я прискакалъ въ Туринъ черезъ восемнадцать дней посл того, какъ ршилъ покинз’ть его на годъ. Во избжаніе сплетенъ, я опять въхалъ въ городъ ночью. Нелпое путешествіе, стоившее мн, однако, многихъ слезъ!

Внутренно страдая, я съ невозмутимымъ видомъ сносилъ вс насмшки знакомыхъ и друзей, которые поспшили поздравить меня съ возвращеніемъ. Дйствительно, я напрасно вернзсіся; совершенно упавъ въ собственныхъ глазахъ, я предался такому унынію и меланхоліи, что если бы это продолжалось долго, я сошелъ бы съ ума или долженъ былъ бы произойти взрывъ; впрочемъ, вскор сбылось и то и другое.

Я не могъ высвободиться изъ этихъ низменныхъ цпей съ конца іюня 74 года, времени моего возвращенія изъ этого неудачнаго путешествія, до января 75 года, когда взрывъ былъ произведенъ силой моего скопившагося гнва.

Глава XV.

НАСТОЯЩЕЕ ОСВОБОЖДЕНІЕ. ПЕРВЫЙ СОНЕТЪ.

1775-

Однажды вечеромъ, по возвращеніи изъ оперы (нелпйшее и скучнйшее итальянское развлеченіе), гд провелъ нсколько часовъ въ лож своей любимой и ненавидимой дамы, я почувствовалъ такую усталость, что у меня возникло непреложное ршеніе порвать все. По опыту я зналъ з^тже, что пз^тешествія въ почтовой карет мало помогаютъ длз⁷ и что, наоборотъ, это ослабило бы и разбило окончательно силу моего

намренія. Я предпочиталъ дрз'гое испытаніе и льстилъ себя надеждой, что, можетъ быть, боле трудное з'дастся мн лз^чше, принимая во вниманіе врожденное зшорство моего желзнаго характера. Я ршилъ не выходить изъ домз⁷, который, какъ я уже говорилъ, былъ противъ ея дома, и наблюдать по цлымъ днямъ за ея окнами, видть ее, когда она выходитъ на улицу, слышать разговоры о ней, и въ тоже время ни за что не заступать соблазнз⁷, не поддаваясь ни прямымъ, ни косвеннымъ попыткамъ къ свиданію съ ея стороны, ни воспоминаніямъ, ни чему бы то ни было. Мн представлялось безразличнымъ, погибнз⁷ ли я въ этомъ испытаніи, или выйду побдителемъ. Объ этомъ ршеніи, какъ только оно было принято, я написалъ вкратц одному молодому человку, очень ко мн расположенному, желая, такимъ образомъ, отрзать себ от-ступленіе. Мы были съ нимъ сверстники и провели вмст отроческіе годы. Но послдніе мсяцы онъ пересталъ меня посщать, сочувствзш моему кораблекрз^тшенію з^т этой Харибды; не имя возможности исцлить меня, онъ не хотлъ также длать вида, что одобряетъ мою жизнь.

Въ двз'хъ строкахъ письма я сообщалъ емз⁷ о своемъ безповоротномъ ршеніи и прилагалъ свертокъ своихъ длинныхъ рыжихъ волосъ, какъ залогъ исполненія моихъ намреній: и кому, въ самомъ дл, могъ я показаться

въ такомъ вид?—это было бы позволительно лишь въ обществ крестьянъ или матросовъ. Я кончилъ посланіе просьбой поддержать меня своимъ присутствіемъ и мз'же-ствомъ. Я провелъ въ этомъ странномъ уединеніи первыя дв недли моей новой жизни, не допуская къ себ никого, цлые дни стеная и бснуясь. Нкоторые изъ дрз’зей на-вщали меня, и я даже читалъ въ нихъ состраданіе кт* своему положенію, такъ какъ, хотя я и не жаловался, мой видъ самъ говорилъ за себя. Я пробовалъ браться за чтеніе, но не могъ осилить даже газеты, и часто мн случалось прочитывать цлыя страницы только глазами или губами, не понимая ни одного слова. Иногда я здилъ верхомъ, выбирая для прогулокъ пустынныя мста, и это было единственное, что дйствовало успокоительно на мой духъ и тло. Это полоз'міе продолжалось больше двз’хъ мсяцевъ, до конца марта 1775 года. Внезапно оснившая меня въ то время идея понемногу отвратила мой з'мъ и сердце отъ этой единственной, доенной, изсз'шающей мысли о любви. Однажды, спрашивая себя въ прилив мечтательности, не настало ли для меня время отдаться поэзіи, я принялся съ большимъ трудомъ и въ нсколько пріемовъ за первый поэтическій опытъ въ четырнадцати строкахъ, которыя я счелъ за сонетъ и послалъ любезному и ученому отцз? Пачіаз^гди, время отъ времени по-ещавтемз^ меня и выказывавшему мн большое расположеніе, не скрывая при томъ, что весьма огорченъ моимъ образомъ жизни и ничегонедланіемъ. Этотъ превосходный человкъ постоянно давалъ мн совты прочесть то или иное на итальянскомъ язык.

Однажды среди другихъ книгъ въ витрин книгопродавца онъ замтилъ „Клеопатру", которую называлъ „высокопреосвященной", такъ какъ она принадлежала перу кардинала Дельфино, и вспомнилъ, какъ я говорилъ ему, что „Клеопатра" хорошій сюжетъ для трагедіи и что мн хотлось бы взяться за него. Я не показалъ ему своей недописанной пьески, о которой запоминалъ выше. Онъ кзшилъ этз' книжку и подарилъ мн.

Въ одинъ изъ свтлыхъ промежутковъ я имлъ терпніе прочесть ее и сдлать помтки; въ такомъ вид я отослалъ ее почтенному отцу. Мн казалось тогда, что мое произведеніе могло выйти мене слабымъ въ отношеніи общаго плана и обрисовки страстей, если бы когда-нибудь я ршился его продолжать, мысль о чемъ время отъ времени зчке приходила мн въ голову.

Отецъ Пачіауди, щадя мое самолюбіе, сдлалъ видъ, что находитъ мой сонетъ хорошимъ; думалъ онъ, конечно, иначе, и былъ правъ. Я самъ, спзютя нсколько мсяцевъ, занявшись изученіемъ нашихъ великихъ поэтовъ, научился цнить свой сонетъ, какъ онъ того заслуживалъ. Тмъ не мене, я очень много обязанъ этимъ похваламъ, которыя такъ мало заслужилъ, и тому, кто меня ими поддержалъ. Он вдохновляли меня сдлаться ихъ достойнымъ.

Еще за нсколько дней до разрыва съ возлюбленной, уже видя всю неизбжность его, я подумывалъ о томъ, чтобы извлечь изъ-подъ подушки кресла ту половину „Клеопатры", которая почти годъ пролежала подъ епзщомъ. Наконецъ, насталъ день, когда среди своихъ неистовствъ, пребывая почти всегда въ полномъ одиночеств, я подз'малъ объ этой рзжописи, пораженный сходствомъ междо положеніемъ Антонія и моимъ. Я сказалъ себ: „продолжимъ эту попытаз', передлаемъ трагедію, если это понадобится; нужно дать выходъ страстямъ, меня пожирающимъ, и нужно, чтобы ее поставили этой весной, когда прідетъ зазжая трзшпа актеровъ".

Какъ только эта идея пришла мн въ голову, я сразз^т почувствовалъ себя на пути къ исцленію. И вотъ я всецло во власти бумагомаранія—штопаю, мняю, урзываю, прибавляю, З’длиняю, бросаю и начинаю сначала,— однимъ словомъ, снова впадаю въ безуміе изъ-за этой злополз'чной „Клеопатры¹¹, столь несчастливо появившейся на свтъ,—но уже въ безз'міе иного характера. Я не стыдился совтоваться съ друзьями однихъ со мною лтъ, которые не пренебрегали, какъ это было со мной

в'ь теченіе многихъ годовъ, изученіемъ итальянскаго языка и поэзіи; рискз'я надость, я искалъ общества всхъ, кто могъ хоть немного помочь мн разобраться въ искусств, представлявшемъ для меня сплошныя потемки. И такъ какъ теперь я хотлъ лишь учиться и пытался довести до благополучнаго конца свое безразсудное и опасное предпріятіе, мой домъ преобразился мало по малз^ въ своего рода литературную академію. Но я далеко не всегда бывалъ понятливъ и прилеженъ и по натур—а также благодаря глубокому невжествз' моему — былъ упрямъ и не поелз'шенъ, вслдствіе чего мн часто приходилось впадать въ отчаяніе, з^ттомляться самому и з’томлять дрзтихъ, и все это понапрасну.