Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим
Шрифт:
Глава XIII.
СКОРО ПОСЛ ВОЗВРАЩЕНІЯ НА РОДИНУ Я ВЪ ТРЕТІЙ РАЗЪ ПОПАДАЮСЬ ВЪ ЛЮБОВНЫЯ СТИ.
ПЕРВЫЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОПЫТЫ.
Несмотря на то, что какъ на собственный, такъ и на чз’жой взглядъ, я не вынесъ ничего добраго изъ пяти лтъ странствованія, я сталъ гораздо благораззтмяе и мой крзтозоръ очень расширился. Поэтомз7, какъ только ширинъ снова заговорилъ со мной о дипломатической карьер, о которой я бы долженъ былъ хлопотать, я отвчалъ ему, что имлъ слз^чай видть разныхъ королей и ихъ представителей и не замтилъ среди нихъ ни одного сколько-нибудь порядочнаго; что я не хотлъ бы быть представителемъ самого Великаго Могола, а не то что послдняго изъ европейскихъ царей—нашего госзщаря; что если ужъ человкъ имлъ несчастье родиться въ подобной стран, остается только одинъ исходъ, т. е. жить въ ней на свои средства, если они есть, или создать себ достойное занятіе подъ покровительствомъ счастливой /независимости. Лицо моего собесдника вытянулось при моихъ словахъ, такъ какъ онъ
Мн исполнилось тогда двадцать три года. Я былъ достаточно богатъ для жизни бъ свободной стран; имлъ нкоторую опытность въ вопросахъ нравственныхъ и политическихъ, благодаря поверхностномз7 наблюденію
столькихъ странъ и народовъ; во мн было столько же тщеславія, сколько и невжества. Поэтому мн еще роковымъ образомъ предстояло совершить много ошибокъ, прежде чмъ найти достойный и полезный выходъ усердію моего пылкаго, нетерпливаго и гордаго характера.
1773-
Въ конц того года, когда я вернулся въ Туринъ, я нанялъ здсь великолпный домъ на чудной площади Санъ-Карло, который былъ обставленъ роскошно и со вкусомъ, и началъ вести полную удовольствій жизнь съ друзьями, которыхъ у меня оказалась множество.
8 мая.
Старинные товарищи по академіи и т, которые принимали участіе во всхъ продлкахъ моей юности, стали вновь моими закадычными друзьями; изъ нихъ человкъ двнадцать были связаны со мной тсной дружбой и мы учредили постоянное общество, члены котораго избирались и исключались лишь баллотировкой, и которое, благодаря всевозможнымъ шутовскимъ постановленіямъ, имло видъ настоящаго масонскаго общества, не будучи имъ. Единственной цлью этой компаніи пріятелей были развлеченія, общіе ужины; мы собирались разъ въ недлю, чтобы разсудительно или безразсудно поговорить о всевозможныхъ предметахъ.
Эти торжественныя собранія происходили у меня, такъ какъ мой домъ былъ лучше и больше, чмъ у другихъ, и потому, что я жилъ въ немъ одинъ, мы чувствовали себя свободне. Среди этихъ молодыхъ людей, которые вс были хорошаго происхожденія и принадлежали къ лучшимъ фамиліямъ города, были самые разнообразные люди: бдные и богатые, добрые, посредственные, умные, глупые, невжды и очень образованные. Благодаря этому смшенію, такъ удачно подобранному случаемъ, я не могъ (а если бы и могъ, то не захотлъ бы этого) первенствовать ни въ какомъ отношеніи, хотя
ни одинъ изъ нихъ не видалъ того, что я видлъ. Установленныя нами правила были безпристрастны, справедливы и обязательны для всхъ. Такое собраніе, какъ наше, могло бы одинаково хорошо основать равноправнзтю республику, какъ и правильно установленное шуточное общество. Случай и обстоятельства захотли, чтобы оно стало вторымъ, а не первымъ. Мы поставили довольно большой ларецъ, въ который черезъ верхнее отверстіе опускались всевозможныя рукописи, читавшіяся затмъ предсдателемъ нашихъ еженедльныхъ собраній, у котораго находился ключъ отъ ларца. Среди этихъ писаній встрчались иногда довольно оригинальныя и очень забавныя; авторы не подписывали своего имени, но оно большею частью угадывалось. Къ нашему общему, и особенно моему несчастью, вс эти произведенія были написаны если не на французскомъ язык, то французскими словами. Я былъ счастливъ, что могъ бросить въ ларецъ нкоторыя рукописи, весьма заинтересовавшія собраніе. Это были шз’тки, вперемежку съ философскими разсужденіями и дерзкими словами, написанныя на очень плохомъ, почти жалкомъ французскомъ язык, но он были всмъ понятны и могли легко имть успхъ передъ аудиторіей, которая была не искусне меня во французскомъ язык. Одну изъ нихъ я сохраняю до сихъ поръ. Я взялъ такой страшный судъ: Богъ требовалъ з' всхъ дзчпъ полной исповди въ ихъ жизни; я вывелъ здсь разныя личности, которыя сами описывали свой характеръ. Этотъ отрывокъ имлъ большой з'спхъ, такъ какъ не былъ лишенъ соли и правдивости. Тутъ были намеки Ь живые портреты, смшные и разнообразные, въ которыхъ можно было узнать цлый рядъ нашихъ соотечественниковъ обоихъ половъ, которыхъ азтдиторія моментально называла.
Этотъ маленькій опытъ, доказавшій мн, что я могу набросать на бзтмаг кое-какія мысли и этимъ доставить удовольствіе другимъ, внзтшялъ мн емз'тное желаніе и отдаленную надежду написать, когда-нибз’дь, что-либо
ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЬФІЕРИ.
10
боле значительное; но что бы это могло быть? Я еще не зналъ, и дарованія мои еще не пробудились. Такъ какъ у меня было призваніе лишь къ сатир, къ томз% чтобы изображать въ людяхъ и въ предметахъ комическую сторону, то, размышляя объ этомъ и взвшивая обстоятельства, я подумалъ, что мн будетъ совсмъ не трудно владть подобнымъ оружіемъ; но въ глубин души я очень невысоко цнилъ этотъ обманчивый и пустой жанръ. Преходящій успхъ, сопутствующій произведеніямъ этого рода, основанъ скоре на зависти и злоб людей, всегда готовыхъ порадоваться насмшк надъ ближнимъ, чмъ на дйствительныхъ заслзщахъ того, кто осмиваетъ. Но въ ту пору моя чрезмрная и постоянная расточительность, полная независимость, женщины, мои двадцать четыре года и мои лошади, число которыхъ увеличилось до двнадцати, вс эти препятствія, бывшія столь могзт– чей помхой для начинанія какого-либо полезнаго дла, заглушали и усыпляли во мн всякое желаніе стать писателемъ. Итакъ, продолжая жить въ бездйствіи, не имя, такъ сказать, ни единаго часа для себя, не открывая ни одной книги, я, естественно, долженъ былъ поддаться новой, очень для меня печальной, любви; посл безконечныхъ приступовъ тоски, стыда, горя, я вышелъ изъ этого испытанія съ истинной, сильнйшей и яростной жаждой знанія и дла, жаждой, не покидавшей
Это третье опьяненіе любовью было совершенно безобразно и продолжалось слишкомъ долго. Новый предметъ моей страсти была особа знатнаго происхожденія, но не обладавшая особенной репз'таціей въ свтскомъ обществ; она была з'же и не очень молода, вроятно, лтъ на 9— іо старше меня. Между нами еще раньше завязалась легкая
дружба, при первомъ моемъ выступленіи въ свт, когда я былъ лишь въ первомъ отдленіи академіи. Шесть или семь лтъ спз’стя наши квартиры оказались визави; она приняла меня самымъ ласковымъ образомъ. Я бездльничалъ, а моя душа была, вроятно, одной изъ тхъ, о которыхъ Петрарка сказалъ съ такимъ 43’вствомъ и правдивостью:
5о сіі сйе росО сапаре зі аііассіа
Ш’апіша §епіі1, диашГеІІа ё зоіа,
Е поп ё сЬі рег Іеі сШеза (ассіа.
Наконецъ, быть можетъ, мой добрый отецъ Аполлонъ избралъ этотъ странный пз– ть, чтобы призвать меня къ себ. Дйствительно, хотя я вначал и не любилъ этзг женщину, никогда и впослдствіи ее не з'важалъ, и даже невысоко цнилъ ея необычайнзчо красотз% тмъ не мене, какъ иоло-З'.мный вря въ ея безграничную любовь ко мн,—я въ конц концовъ, серьезно полюбилъ ее и цликомъ погрз^зился въ это 43'вство. Съ тхъ поръ для меня исчезли и развлеченія и дрз'зья, я даже сталъ пренебрегать лошадьми, которыхъ такъ любилъ. Съ восьми згтра и до ползчючи я былъ съ ней, недовольный этимъ, но не бзгдучи въ состояніи оторваться отъ нея: дикое и жестокое положеніе, въ которомъ я жилъ (или лучше сказать прозябалъ) приблизительно съ половины 1773 года до конца февраля 1775 года. Хвостъ этой кометы, столь фатальной и столь благодтельной для меня, проходилъ черезъ меня еще дольше.
Глава XIV.
БОЛЗНЬ И ВЫЗДОРОВЛЕНІЕ.
Гакъ какъ я бсновался съз– тра до вечера все время, пока продолжался этотъ романъ, мое здоровье скоро пошатнулось и въ конц 1773 года я дйствительно захворалъ ие затяжной, но такой страшной болзнью, что туринскіе-остряки—ихъ тамъ не мало—шзн'я говорили, что я изобрлъ ее только для себя. Она началась рвотой, продолжавшейся тридцать шесть часовъ подрядъ, а когда мой желудокъ совсмъ опустлъ, меня стала потрясать икота, похожая на рыданіе, со страшными корчами въ области діафрагмы, которыя не позволяли мн выпить глотка воды. Доктора, боясь воспаленія, пустили мн на ног кровь, что сейчасъ же прекратило спазмы желудка, но вмсто нихъ появились конвз'льсіи всего тла и страшное нервное возбз’жденіе. Въ такомъ припадк я то и дло зщарялся о кровать головой, если ее не держали, или рукой и особенно локтемъ. Я не могъ принимать никакой пищи и никакого питья; ибо едва только мн подносили что-либо, мною овладвала такая нервная дрожь, что ее ничмъ нельзя было унять. Если же меня старались удержать силой, по • изучалось еще хуже; и больной, обезсиленный посл четы-рехдневной полной діэты, я сохранялъ еще столько мускульной энергіи, что длалъ усилія, на которыя не былъ бы способенъ въ нормальномъ состоянія. Я провелъ такимъ образомъ пять дней, выпивъ не боле двадцатитридцати глотковъ воды, да и то неохотно. Нердко спазмы тотчасъ удаляли ихъ. Наконецъ, на шестой день конвульсіи немного умрились благодаря тому, что я ежедневно проводилъ пять — шесть часовъ въ очень горячей ванн, составленной наполовинз’- изъ воды, наполовину изъ масла. Какъ только открылась возможность глотать, я сталъ нить много сыворотки и очень быстро поправился. Но діэта продолжалась такъ долго, и я длалъ такія зюилія во время рвоты, что подъ грудобрюшной преградой, между двз’мя косточками, которыми она кончается, образовалось пустое пространство величиной въ яйцо, которое никогда съ тхъ поръ не заполнялось. Ярость, стыдъ и отчаяніе, въ которое меня приводила моя недостойная любовь, были настоящей причиной этой странной болзни и, не видя выхода изъ этого мерзкаго лабиринта, я надялся на смерть и ждалъ ее. На пятый день болзни, когда доктора стали особенно опасаться за мою жизнь, ко мн былъ допущенъ одинъ достойный мой дрзтгъ, гораздо старше меня, съ цлью но-будить меня сдлать то, о чемъ я сразу догадался по его виду и по вступительнымъ словамъ, то есть исповдаться и продиктовать завщаніе. Я предупредилъ его, попросивъ и о томъ и о другомъ, и это не смз^тило меня. Два или три раза въ молодости приходилось мн стоять со смертью лицомъ къ лидзг, и кажется, я всегда встрчалъ ее одинаково. Кто знаетъ, езчмю ли я принять ее такъ же, когда она предстанетъ предо мной неотвратимо? Нзгжно, дйствительно, чтобы человкъ замеръ, чтобы дать возможность другимъ, да и ему самому, оцнить себя по достоинству.
І774*
Оправившись отъ этой болзни, я снова поддался чарамъ любви. Но зато совершенно отказался отъ пріятныхъ обязанностей военной слзчкбы, которыя мн были всегда въ высшей степени противны, особенно подъ властью деспотизма, который несовмстимъ съ возвышеннымъ по нятіемъ отечества. Но все-таки, долженъ сознаться, что Венера въ данномъ слз'ча была для меня гораздо позорне Марса. Какъ бы то ни было, я отправился къ пол-ковникз' и, разсказавъ о состояніи своего здоровья, просилъ его принять прошеніе объ увольненіи меня со слз'жбы, которзто я, по правд сказать, никогда не исполнялъ; изъ тхъ восьми лтъ, когда я носилъ мз'ндиръ, пять я провелъ за границей, а въ теченіе трехъ остальныхъ при-сз'тствовалъ не боле .чмъ на пяти смотрахъ, которые происходили лишь дважды въ годъ въ провинціальной милиціи, гд я служилъ.