Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Альфиери Витторио

Это былъ человкъ большого з^тма, крайне оригинальный, достаточно образованный, съ желзнымъ характеромъ, добрымъ сердцемъ и пламенной, возвышенной дз^гшой. Извстное соотвтствіе нашихъ замкнутыхъ характеровъ сблизило насъ незамтнымъ образомъ, а искренность и пылкость нашихъ дз’іпъ довершили остальное. Такимъ образомъ, въ Гааг я почувствовалъ себя счастливйшимъ 'изъ смертныхъ: въ первый разъ въ жизни я ничего на свт не желалъ, кром дрз⁷га и любовницы. Я былъ любовникомъ и дрз⁷гомъ, и пользовался взаимностью съ обихъ сторонъ; моя душа питалась исключительно нж-ныыи чувствами: съ дрзтомъ я говорилъ о любовниц, съ ней же—о друг. Такимъ образомъ, я вшалъ тогда радости несравненныя и до тхъ поръ еще невдомыя моему сердпу, хотя оно

всегда искало ихъ, предчувств)’я ихъ въ будущемъ. Этотъ достойный другъ всегда давалъ мн самые мудрые совты. Онъ обладалъ особеннымъ искз’сствомъ (котораго я никогда не забуду) заставлять меня краснть и раскаиваться въ пустой и праздной жизни, которую я велъ, никогда не открывая книги, безконечно многаго не зная. Мое невжество сказывалось особенно въ томъ, что мн совершенно чужды были многіе великіе поэты, составляющіе гордость Италіи, а также, хотя и немногіе, но значительные ея прозаики и философы; между’ прочимъ, безсмертный Никколо Макіавелли, котораго я зналъ лишь по именп. Это геній, очерненный и искаженный предразсудками въ нашихъ школахъ, гд ограничиваются одной характеристикой, не знакомя учащихся съ его твореніями, и не давая себ труща прочесть и понять его. Другъ д‘Акуна подарилъ мн экземпляръ Макіавелли, который я до сихъ поръ храню; я неоднократно перечитывалъ его и сдлалъ въ немъ нкоторыя замтки; но это было много лтъ спустя. Какъ ни странно (я замтилъ это много позже), но никогда духъ мой съ такой любовью не жаждалъ работы и творчества, какъ въ т времена, когда мое сердце было полно любви. Безъ сомннія, любовь мшала мн примнять мои умственныя способности, но именно она способствовала ихъ иробу’жденію. Лучше всего я преуспвалъ въ литератур тогда, когда могъ отдать, въ вид дани, плоды своего творчества любимому’ и дорогому су’іцеств.

Но это блаженство въ Голландіи продолжалось недолго. Мужъ моей любовницы былъ богатый человкъ, сынъ губернатора Батавіи. Онъ часто мнялъ мсто жительства и, ку’пивъ незадолго передъ этимъ баронское помстье въ Швейцаріи, ршилъ провести тамъ осень. Въ август онъ похалъ съ женою на воды въ Спа, куда я дружески сопровождалъ ихъ, не вызывая его ревности. Возвращаясь изъ Спа въ Голландію, мы хали вмст до Местрихта, гд я былъ прину’жденъ покинуть ихъ—возлюбленная моя должна была хать съ матерью въ деревню, а мужъ ея направился въ Швейцарію, Я не былъ знаком ь съ ея матерью и не имлъ никакого удобнаго предлога или приличнаго средства проникнуть въ чужой домъ. Мое сердце разрывалось отъ тоски при этой

первой разлук, но оставалась еще слабая надежда, что мы вновь увидимся. И, въ самомъ дл, черезъ нсколько дней посл моего возвращенія въ Гаагу и отъзда мужа въ Швейцарію, моя подруга вновь появилась въ город. Счастье мое было безпредльно, но пролетло какъ единый мигъ. Десять дней я считалъ себя, и дйствительно былъ, счастливйшимъ изъ людей. Моя подруга не смла сообщить мн о своемъ отъзд въ деревню, а я не имлъ смлости спросить объ этомъ... Разъ утромъ ко мн явился другъ д’Акуна и сообщилъ, что ей пришлось ухать. Онъ передалъ мн письмецо, написанное ея рз'кой, которое было для меня смертельнымъ з^тдаромъ: она писала съ откровенной нжностью, что во избжаніе скандала не могла больше откладывать своего возвращенія къ мужу, который приказалъ ей немедленно вернз’ться. Другъ участливо посовтовалъ покориться необходимости и быть разсзщительнымъ, такъ какъ зло было непоправимо.

Я думаю, никто не поврилъ бы мн, если бы я описалъ вс безумства, которыя совершилъ въ припадк горя, доведшаго меня до отчаянія. Въ общемъ, говоря кратко, я хотлъ во что бы то ни стало умереть.

Не сказавъ объ этомъ никомз^1, и, притворившись больнымъ, чтобы избавиться отъ присз'тствія дрзта, я послалъ за хирзфгомъ, котораго попросилъ пз'стить кровь; когда онъ исполнилъ мое желаніе и зщалился, я сдлалъ видъ, что хчз' спать и, задернз’въ занавски, принялся срывать съ себя повязки, чтобы истечь кровью.

Но въ это время преданный и благоразз⁷мный Илья подбжалъ къ моей кровати и отдернулъ занавски: онъ прекрасно видлъ въ какомъ я состояніи и, кром того, былъ предупрежденъ моимъ другомъ. Застигнутый врасплохъ, смз^щенный и, можетъ быть, уже раскаявшійся въ своемъ мальчишескомъ поступк, я сказалъ ему, что перевязка у меня развязалась нечаянно. Сдлавъ видъ, что вритъ мн, онъ снова завязалъ ее, но затмъ з^гже не переставалъ за мной наблюдать. И даже

боле того—

онъ послалъ за д'Акуной, который сейчасъ же прибжалъ ко мн; они заставили меня встать съ постели и другъ Завелъ меня къ себ, гд продержалъ нсколько дней, ни на минз’ту не оставляя одного.

Мое отчаяніе было безпросвтно и безмолвно, такъ какъ стыдливость, или, быть можетъ, недоврчивость, не позволяли мн высказать его: я или молчалъ, или плакалъ. Но совты друга, легкія развлеченія, которыя онъ мн доставлялъ, смутная надежда вновь встртиться съ любимою и пріхать на бзщущій годъ въ Голландію и, вроятно, еще въ большей мр моя естественная девятнадцатилтняя безпечность—все это понемногу облегчило мое горе. И хотя дз^тша моя еще долго продолжала болть, я взялъ себя въ рз'ки черезъ нсколько дней.

Внявъ голосу благоразз^тмія, хотя и съ сердцемъ полнымъ печали, я ршилъ хать обратно въ Италію, такъ какъ мн было слишкомъ тяжело видть ту страну и т мста, которыя живо напоминали о счасть, также внезапно затраченномъ, какъ внезапно оно ворвалось въ мою жизнь. Мн было также очень тяжело разстаться съ другомъ; но, видя мою глз^бокую дз'шевную боль, онъ самъ з'говаривалъ меня хать, увряя, что пз'теше-ствіе, новизна впечатлній и время залечатъ все.

Въ половин сентября я вырвался изъ объятій д'Акуны, который захотлъ проводить меня до Утрехта; я похалъ черезъ Брюссель, Лотарингію, Эльзасъ, Швейцарію, Савойю, останавливаясь вплоть до Пьемонта лишь для ночевокъ. Меньше чмъ въ три недли, я добрался до Куміаны, гд была вилла моей сестры, куда прохалъ изъ Сз'зы прямымъ путемъ, миновавъ Тзфинъ, во избжаніе всякихъ встрчъ со знакомыми. Мн нужно было пережить остатокъ своего горя въ полномъ одиночеств. И во все время моего путешествія я видлъ лишь стны Нанси, Страсбурга, Базеля, Женевы и другихъ городовъ, которые прозжалъ; я не говорилъ ни слова съ врнымъ

ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЪФІЕРИ,

7

Ильей, который, приноравливаясь къ моему болзненной}' состоянію, повиновался мн по одному знаку п предупреждалъ вс мои желанія.

Глава VII.

ВЕРНУВШИСЬ НА РОДИНУ, Я ПРЕДАЮСЬ ВТЕЧЕНІК ПОЛУГОДА ИЗУЧЕНІЮ ФИЛОСОФІИ.

^г7⁶9-

Таково было мое первое путешествіе, продолжавшееся два года и нсколько дней.

Я провелъ шесть недль въ деревн съ моей сестрой, а затмъ вмст съ нею вернулся въ Туринъ. Многіе не узнавали меня, такъ я возмужалъ за эти два года. Такъ полезна оказалась для меня эта разнообразная, свободная и богатая впечатлніями жизнь. Прозжая черезъ Женеву, я накупилъ цлый сундукъ книгъ: среди нихъ были произведенія Руссо, Монтескье, Гельвеція и т. и. Вернувшись на родину съ сердцемъ, полнымъ меланхоліи и любви, я почувствовалъ необходимость занять умъ серьезной работой, но не зналъ на чемъ остановиться. Мое воспитаніе, такое небрежное вначал и законченное шестью годами праздной, разсянной жизни, сдлало меня неспособнымъ ни къ какимъ занятіямъ.

Въ нершительности относительно того, что предпринять,—остаться на родин или хать вновь путешествовать,—я поселился на эту зиму въ дом сестры; цлые дни я занимался чтеніемъ, гулялъ немного и не завязывалъ никакихъ новыхъ отношеній съ людьми. Я все еще продолжалъ читать только французовъ: мн очень хотлось прочесть „Элоизу“ Руссо и я много разъ начиналъ ее; но хотя и былъ исполненъ увлеченій и по-прежнему страстно влюбленъ, я все же находилъ въ этой книг столько преувеличенныхъ чувствъ, изысканности и

холоднаго анализа, а съ другой стороны такъ мало искренняго чувства и такъ много разсзщочности, что не могъ кончить перваго тома. Что касается политическихъ произведеніи Руссо, напримръ, его „Общественнаго договора", я не понималъ ихъ и потомз⁷ оставилъ въ поко.

Изъ Вольтера меня особенно очаровывала проза, стихи же его я находилъ сочными. „Генріадз⁷" я читалъ лишь •отрывками; «Двственницу» никогда не могъ дочитать, такъ какъ всегда имлъ отвращеніе къ непристойнымъ произведеніямъ. Были мн знакомы и нкоторыя изъ его трагедій. Монтескье, наоборотъ, я прочелъ два раза подрядъ, съ начала до конца съ большимъ завлеченіемъ, и не безплодно. Философія Гельвеція произвела на меня также глз’бокое, хотя и тяжелое, впечатлніе. Но любимой книгой, впродолженіе всей зимы дарившей меня огромнымъ наслажденіемъ, была «Жизнеописанія великихъ людей» Плутарха.