Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим
Шрифт:
занявшагося въ Рим ремесломъ льстеца, подобно кандидату, подбирающемуся къ прелатур. Я пошелъ на все, кланялся передъ всми, и остался въ Рим, благодаря снисходительности всхъ этихъ важничающихъ особъ и поддержк попишекъ, съ правомъ или безъ права вмшавшихся въ дла моей Дамы. Къ счастью, она зависла отъ своего шурина и отъ всей этой шайки лишь со стороны своего положенія въ обществ, а не по состоянію своему, довольно крупномз?, которое было помщено вполн надежно и вн предловъ досягаемости съ ихъ стороны.
Глава IX.
Я ВНОВЬ ГОРЯЧО ПРИНИМАЮСЬ ЗА СВОИ ЗАНЯТІЯ ВЪ РИМЪ. ЗАКАНЧИВАЮ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ПЕРВЫХЪ ТРАГЕДІЙ.
Едва успвъ свободно вздохнуть отъ мелкихъ ухищ-реній полурабскаго состоянія, въ которомъ приходилось жить, неописзюмо счастливый законной свободой, съ какой могъ видть возлюбленнз’іо каждый вечеръ, я вернулся цликомъ къ работ. Я вновь принялся за „Полиника" и вторично закончилъ его стихотворную обработкз^; затмъ безъ передышки перешелъ
Мысль объ этомъ пришла мн во время чтенія благородныхъ и возвышенныхъ одъ Филикайи, преисполнившихъ меня восторгомъ. У меня з^шло не больше семи
дней на эти оды, причемъ третья изъ нихъ заняла литъ одинъ день; он и понын существуютъ почти въ томъ же вид, какъ были задуманы. Такъ велика для меня, по крайней мр, разница между лирическими римованными стихами и блыми стихами діалога.
1782.
Въ начал 1782 х'ода, видя, какъ сильно подвинз'лись впередъ мои трагедіи, я сталъ надяться, что въ этомъ году смогу закончить ихъ. Съ самаго начала я ршилъ, что ихъ будетъ не больше двнадцати, и вс он з'же были созданы, обработаны, переложены въ стихи, большая часть ихъ была уже исправлена, и я продолжалъ безъ остановокъ работать надъ стихами остальныхъ. Я работалъ надъ ними все время въ томъ порядк, въ какомъ он были задуманы и приведены въ исполненіе.
Однажды въ феврал 1782 года мн попалась „Ме-ропа“ Маффеи, и чтобы увидть, пріобрлъ ли я что-нибудь въ смысл стиля, я прочелъ нсколько отрывковъ изъ нея, и былъ внезапно охваченъ негодованіемъ и яростью при мысли о томъ, какъ бдна и слпа Италія въ области театра, если эта пьеса смотрлась и ставилась, какъ лучшая изъ нашихъ трагедій, какъ единственно хорошая не только изо всхъ сзчцествовавшихъ въ то время, что я охотно признаю, но и изъ тхъ, какія могли быть созданы въ Италіи. Вслдъ за этимъ, какъ молнія, пронеслась передъ моимъ взглядомъ дрзч’ая трагедія съ тмъ же названіемъ, съ тмъ же сюжетомъ, но гораздо боле простая, горячая, захватывающая, чмъ эта. Такъ возникла она и завладла моимъ вооображеніемъ какъ бы насильно. Сумлъ ли я показать ее такой, какою она передо мною предстала, это ршитъ потомство. Если когда-нибзщь стихотворецъ имлъ нкоторое основаніе воскликнуть: Езі Оеиз іп поЬіз, я могъ также сказать это, когда задумалъ, обработалъ и переложилъ въ стихи мою „Меропу“, которая не давала мн покоя, пока не ползг– чила въ одинъ присетъ тройного воплощенія противно
моимъ привычкамъ относительно другихъ произведеній: я не длалъ длинныхъ промежутковъ между тремя различными ступенями работы. Такъ же было, по правд говоря, и съ „Сауломъ". Съ марта мсяца я погрз'зился въ чтеніе Библіи, но не придерживаясь строгаго порядка. Тмъ не мене, такого чтенія было достаточно, чтобы воспламенить меня поэзіей этой книги и не дать покою до тхъ поръ, пока я не излилъ въ библейскомъ произведеніи полз'чен-наго мной впечатлнія. Я задумалъ, написалъ и много времени спустя переложилъ въ стихи „Саула", который оказался четырнадцатой, и по моему тогдашнемз’ убжденію, послдней моей трагедіей.
Таково было напряженіе моихъ творческихъ силъ въ этомъ году, что если бы я не принялъ ршенія наложить на нихь узду, то еще дв библейскихъ трагедіи явились бы искз'шать мое воображеніе и, конечно, увлекли бы его. Но я былъ твердъ, и, находя, что, можетъ быть, и четырнадцать з^же слишкомъ много, остановился на этомъ.
Врагъ излишествъ, хотя по натзф и склонный къ крайностямъ, даже во время обработки „Меропы“ и „Сазгла“ я такъ сожаллъ уже, что превзошелъ намченное раньше число, что далъ себ слово не перекладывать ихъ въ стихи до тхъ поръ, пока совсмъ не закончу остальныхъ вещей; и въ случа, если бы я не получилъ отъ каждой изъ нихъ такого же, или еще боле живого впечатлнія, какъ при первой обработк, я ршилъ ихъ не. заканчивать. Но вс мои общанія, ршенія, все было безполезно; я не могъ поступить иначе, не могъ вернуться къ прежнимъ вещамъ, пока послднія не ползт– чили полнаго завершенія. Такъ родились эти дв трагедіи, боле непосредственныя, чмъ вс другія. Я раздлю съ ними славз% если он заслужили ее, и если она придетъ,—отнесзт на ихъ долю и большую мру порицанія, если будетъ и оно, ибо он пожелали родиться и занять мсто среди другихъ трагедій помимо моей воли. Ни одна изъ нихъ не стоила мн столько труда и времени, чмъ эти дв.
Такъ или иначе, къ концу сентября 1782 года вс че-тырнадцать трагедій моихъ были написаны подъ диктовку, переписаны, исправлены и переложены въ стихи. Но черезъ нсколько мсяцевъ я замтилъ и убдился, что он еще очень далеки отъ совершенства. Я считалъ ихъ совершенными, и до этого смотрлъ на себя, какъ на перваго человка въ мір. За десять мсяцевл. я переложилъ въ стихи
Въ нсколько пріемовъ я съ успхомъ читалъ з'же вс эти трагедіи въ различныхъ крз'жкахъ, въ смшанномъ обществ мужчинъ и женщинъ, ученыхъ и идіотовъ, людей чувствительныхъ къ языкз' страсти и невждъ. Читая мои произведенія я искалъ, по правд говоря, не
олько похвалъ, но и пользы. Я достаточно зналъ людей и свтъ, чтобы не доврять тмъ незначущимъ похваламъ, въ которыхъ никогда не отказываютъ читающему автору; вдь, онъ ничего не проситъ, а надсаживается въ кружк вжливыхъ и хорошо воспитанныхъ людей. Я дорожилъ этими похвалами въ мру ихъ настоящей цнности, и нич}'ть не больше; но совершенно иначе я цнилъ свидтельство, хвалебное или порицающее, которое въ противоположность свидтельству устъ я назвалъ бы свидтельствомъ сиднія, хотя выраженіе это и можетъ показаться неудобнымъ; но я нахожу его изобразительнымъ и врнымъ.
Поясню это: каждый разъ, когда вы собираете у себя двнадцать или четырнадцать человкъ, смшанное общество, какъ я уже говорилъ,—духъ собранія столь различныхъ людей въ общемъ очень приближается къ тому, который царитъ въ театральной публик. Хотя эта маленькая аудиторія не платитъ за мста, и хотя вжливость предписываетъ ей держать себя извстнымъ образомъ, тмъ не мене холодъ и скз'ка, которая овладваетъ ею во время слушанія, никогда не могз'тъ быть скрыты, и еще того мене могутъ замниться настоящимъ вниманіемъ,, горячимъ интересомъ, живымъ нетерпніемъ знать, чмъ окончится дйствіе. Слушатель не въ силахъ держать въ повиновеніи выраженіе своего лица, ни пригвоздить себя неподвижно къ сиднію; и оба независимые признака — степень вниманія и выраженіе лица—послужатъ автору надежными показателями того, воспринимаютъ или не воспринимаютъ его слушатели. За этими признаками я постоянно внимательно слдилъ во время чтенія, и мн всякій разъ казалось (если только я не обманывался), что въ теченіе двухъ третей того времени, которое нужно было для прочтенія цлой трагедіи, слушатели мои сидли неподвижно, были взволнованы, внимательны, и съ тревожнымъ напряженіемъ ждали развязки дйствія. Это доказывало, что даже при самыхъ извстныхъ сюжетахъ развязка не подразз'мвалась сама собою и оставляла
зрителя въ томленіи неизвстности до самаго конца. Однако, я долженъ тутъ же признаться, что при чтеніи для меня самого становилось очевиднымъ присутствіе длиннотъ и холодныхъ декламаторскихъ пассажей, которые наввали скуку и на меня, когда я читалъ ихъ другимъ; и я замчалъ молчаливую, но искреннюю критику тхъ мстъ въ благодатныхъ звкахъ, невольномъ кашл, въ безпокойныхъ движеніяхъ, которые проносились среди слз'іпателей и помимо ихъ воли произносили сз’дъ надъ произведеніемъ и предзгпреждали автора. Не стану даже отрицать, что посл такихъ чтеній мн надо было выслз'шать не мало прекрасныхъ совтовъ отъ литераторовъ, отъ просто свтскихъ людей и особенно отъ дамъ, когда дло касалось страстей сердца. Литераторы говорили о стил и правилахъ драматическаго искусства; свтскіе люди—о занимательности сюжета, о характерахъ и дйствіяхъ героевъ; тупицы же сослзокили мн службу по своему — своимъ едва скрываемымъ потягиваніемъ и храпомъ. Все вмст, по моему мннію, оказало мн немалую пользу. Выслушивая всхъ, запоминая все, не пренебрегая ничмъ, не презирая никого изъ моихъ критиковъ, хотя я уважалъ очень немногихъ изъ нихъ, я извлекъ затмъ изъ всего этого то, что было наиболе подходяще для меня и моего искусства. Къ этимъ признаніямъ присоединю напослдокъ еще одно: я прекрасно сознавалъ, что читая ползшублично свои трагедіи людямъ, которые далеко не всегда бывали къ нимъ доброжелательны, я легко могъ стать предметомъ насмшки. Но я не раскаиваюсь въ томъ, что постзчіалъ такимъ образомъ, если это послзгжило на пользу мн и моему длз\ Если же я ошибся, то эта нелпость стушзтется передъ гораздо большей: передъ тмъ, что я имлъ глз'пость напечатать свои трагедіи и ставить ихъ на сцен.