Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим
Шрифт:
Глава XXVII. і1 мая.
КОНЕЦЪ „МИЗОГАЛЛА". — ЗАВЕРШЕНІЕ МОЕГО СТИХОТВОРЧЕСТВА „ТЕЛЕВТОДІЕЙ“.—ВОЗСТАНОВЛЕНІЕ „АВЕЛЯ', ДВУХЪ „АЛЬЦЕСТЪ" И ПОЛИТИЧЕСКОЙ БРОШЮРЫ „ИТАЛЬЯНСКИМЪ ВЛАСТИТЕ-ЛЯМЪ“.—НЕДЛЬНОЕ РАСПРЕДЪЛЕНЕ ЗАНЯТІЙ,— ПРИГОТОВИВШИСЬ КО ВСЕМУ И СОСТАВИВЪ СЕВЪ ЭПИТАФІЮ, Я ЖДУ НАШЕСТВІЯ ФРАНЦУЗОВЪ, КОТОРОЕ ПРОИЗОШЛО ВЪ МАРТЪ 1799 ГОДА.
іі мая 1799.
Между тмъ, положеніе Тосканы становилось все опасне: французы выражали ей свою дружбу, хотя и въ предлахъ законности. Уже въ декабр 1798 года они закончили блестящее завоеваніе Лукки, откуда непрестанно грозили Флоренціи, и въ начал 1799 года занятіе этого города казалось неизбжнымъ. Я хотлъ привести свои дла въ порядокъ и быть готовымъ ко всему. Еще въ предыдущемъ году, во время одного изъ пристз'повъ скуки, я взялся за окончаніе „Мизогалла" и остановился на взятіи Рима,
Во всякомъ случа, я принялъ вс мры, чтобы жить безупречной, свободной и достойной зшаженія жизнью, или умереть, если это окажется нужнымъ, но сначала отомстивъ за себя.
Я описалъ мою жизнь, чтобы помшать кому-нибудь другому исполнить это хуже, чмъ сдлалъ я. То же самое побужденіе заставило меня тогда сложить эпитафію моей Дам и себ самому.
Позаботившись, такимъ образомъ, о поддержаніи своего добраго имени или, по крайней мр, о спасеніи его отъ позора, я ршилъ ране привести въ порядокъ свои работы, исправить ихъ, переписать, отдлить законченное отъ набросковъ, отбросить то, что не подходило къ моему возрасту и къ моимъ планамъ. Я приближался къ пятидесяти годамъ: пора было надть послднюю уздз' на порывы моей поэзіи. Стихи свои я собралъ въ одинъ маленькій томъ, содержавшій въ себ семьдесятъ сонетовъ, одну статью и тридцать девять эпиграммъ, которые можно было прибавить къ тому, что зтже было напечатано въ Кел. Посл этого я положилъ печать на свою лиру, оставляя ее тому, у кого будетъ на нее право, вмст съ одой въ подражаніе Пиндарз^, которую я назвалъ изъ пристрастія къ греческому языку „Телевтодіей“. Вслдъ за этимъ я закрылъ лавочку навсегда; если съ тхъ поръ я сочинялъ какой-нибудь жалкій сонетъ или чахлую эпиграмму, я уже не записывалъ ихъ, а если и записывалъ,
во всякомъ случа, не хранилъ, не сумлъ бы ихъ разыскать и не призналъ бы своими. Нз'жно было кончить сразу, кончить во время, добровольно, безъ принужденія.
Конецъ моей десятой люстры и поднявшаяся волна варваровъ—враговъ лирической поэзіи —были естественнымъ и удобнымъ предлогомъ для этого. И я воспользовался имъ разъ навсегда.
Что касается до переводовъ, за два предшествз'ющіе года я переписалъ и исправилъ всего Виргилія, посл чего призналъ его право на существованіе, хотя и не считалъ законченнымъ. Саллюстій мн вообще казался сноснымъ, и я его оставилъ въ прежнемъ вид; но нельзя сказать того же о Теренціи, обработанномъ только одинъ разъ, не просмотрнномъ и не исправленномъ, находившимся, словомъ, въ такомъ вид, въ какомъ находится и по сіе время. Я не могъ ршиться бросить въ огонь эти четыре перевода; не могъ такъ же смотрть на нихъ, какъ на законченные, такъ какъ они не были отдланы. И я ршилъ, во всякомъ случа, не спрашивая себя, будетъ ли у меня время довести дло до конца, переписать ихъ, свривъ съ оригиналомъ; я началъ это съ „Альцесты", тщательно переведенной съ греческаго во второй разъ для того, чтобы у нея не было вида перевода, сдланнаго не съ оригинала.
Три остальныя, хзщо ли, хорошо ли, были, по крайней мр, переведены съ текста и для просмотра ихъ мн нз'жно было гораздо меньше труда и времени.
„Авель“, обреченный остаться, не скажу единственнымъ, но одинокимъ произведеніемъ, лишенный собратьевъ, которыхъ я общалъ емзт, былъ отдланъ, исправленъ и казался мн удовлетворительнымъ. Я прибавилъ къ этимъ работамъ маленькую политическую брошюрку, написанную нсколько лтъ тому назадъ подъ заглавіемъ .Итальянскимъ властителямъ". Она также была исправлена, отдана въ переписку, и я сохранилъ ее.
Не изъ-за глз'паго, тщеславнаго желанія казаться государственнымъ человкомъ: въ немъ я не повиненъ. Эта статья родилась изъ вполн законнаго негодованія, возбужденнаго во мн политикой, дйствительно мене разумной,
Приведя, такимъ образомъ, въ порядокъ мое второе поэтическое наслдіе, я одлъ сердце броней и отдался теченію событій.
Чтобы завести въ моей жизни, если ей суждено будетъ продолжаться, порядокъ, соотвтствующій возрасту, въ который я вступилъ, и планамъ, которые я лелялъ съ давнихъ поръ, начиная съ 1799 г°Даі я сдлалъ для каждаго дня недли расписаніе регулярныхъ занятій и слдовалъ ему зтпорно до настоящаго дня, что намренъ продолжать до тхъ поръ, пока это позволитъ мн здоровье и жизнь. Въ понедльникъ и вторникъ, сейчасъ же посл пробз'жденія, я посвящалъ первые три утренніе часа изученію священнаго писанія, полный стыда, что не знаю какъ слдуетъ Библіи, и что могъ дожить до такихъ лтъ, не читавъ ее. По средамъ и четвергамъ я читалъ Гомера, этотъ другой источникъ вдохновеній, питающихъ литератзфу. ГІятнинз’, субботу и воскресенье въ теченіе всего года и позже посвящалъ изученію Пиндара, какъ самаго трзщнаго и самаго рискованнаго изъ греческихъ и всякихъ другихъ лириковъ, не исключая даже Іова и пророковъ.
Эти три послдніе дня я предполагалъ, какъ и сдлалъ это позже, отдать въ послдовательномъ порядк тремъ трагикамъ, Аристофану, еокриту и другимъ поэтамъ или прозаикамъ, чтобы увидть, могу ли я зтлу-биться въ этотъ языкъ—не говорю уже, знать его (чтб было бы химерой)—но, по крайней мр, понимать настолько хорошо, какъ латынь.
Этотъ способъ, придз’манный мною, мало-по-малу сталъ для меня очень удобнымъ, вотъ почему я говорю о немъ въ подробностяхъ, надясь, что въ этомъ самомъ вид или измненный сообразно съ каждымъ вкусомъ, онъ будетъ полезенъ для тхъ, кто посл меня пожелаетъ заняться такимъ изученіемъ. Библію я читалъ сначала по-гречески въ ватиканскомъ текст семидесяти толковниковъ, тзттъ же свряя его съ александрійскимъ.
Затмъ, сверхъ утреннихъ главъ, я перечитывалъ дв или три главы по-итальянски въ переводахъ Діодати, столь врныхъ еврейскому тексту. Я читалъ ихъ еще по-латыни въ Вз'льгат и, наконецъ, въ латинскомъ же подстрочник, сдланномъ съ еврейскаго оригинала. Посл нсколькихъ лтъ такого интимнаго общенія съ этимъ языкомъ, вьючивъ его азбз'кз7, я научился читать еврейскія слова, схватывать ихъ созвучія, большею частью мало пріятныя, странные для насъ обороты рчи, совмщающіе величіе съ варварствомъ.
Что касается Гомера, я началъ читать его по-гречески вслухъ, безъ всякихъ приготовленій, и переводилъ подстрочно на латинскій, никогда не останавливаясь на тхъ мстахъ, гд встрчалась какая-нибудь трзщность, т шестдесятъ-восемьдесятъ и, самое большое, сто стиховъ, которые я хотлъ вызтчить каждое утро. Изуродовавъ ихъ такимъ образомъ, я скандировалъ вслухъ ихъ на греческомъ язык. Затмъ читалъ древнихъ комментаторовъ, латинскія примчанія Бэрнеса, Клэрка, Эрнста. Затмъ бралъ печатный латинскій подстрочникъ и перечитывалъ его съ греческимъ оригиналомъ, пробгая глазами мои строчки, чтобы видть, гд и ночем}7 я сдлалъ ошибку, когда переводилъ первый разъ. Затмъ въ моемъ греческомъ текст, тамъ, гд комментаторъ забылъ освтить что-нибудь, я длалъ это самъ на поляхъ съ помощью дрзтихъ греческихъ словъ, соотвтственныхъ по значенію своемз7, которыми меня снабжали большею часть Эвсикій, Этимологиконъ и Фаворинъ. Вслдъ за тмъ я записывалъ вс странныя выраженія, слова,
фигуры, въ вид колонны, и пояснялъ по-гречески. Потомъ читалъ комментаріи Евстазія на эти же стихи, которые, такимъ образомъ, разъ пятьдесятъ проходили передъ моими глазами со всми ихъ толкованіями. Такой методъ изученья можетъ показаться скучнымъ и нсколько грубымъ. Но, вдь, и у меня самого лобъ былъ крпкій, и чтобы начертать что-нибудь на пятидесятилтней ткани, нуженъ совсмъ иной рзецъ, чмъ для двадцатилтней.
Пиндаръ въ предшествующіе годы былъ для меня предметомъ еще боле труднаго изученія, чмъ то, о которомъ сейчасъ шла рчь.