Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим
Шрифт:
Какъ только мы пріхали въ Парижъ, гд меня надолго задерживало изданіе сочиненій, я сталъ искать подходящаго жилища. Мн посчастливилось, и я нашелъ очень спокойный и веселый съ виду домъ, одиноко стоявшій на бульвар С.-Жерменскаго предмстья, въ конц улицы Монпарнассъ. Здсь было з’единенно, передо мной разстилался прекрасный видъ на даль полей и чистый воздухъ врывался въ мое окно. Все это напоминало мн мою виллу въ Рим у термъ Діоклетіана. Вс лошади были со мной, и я уступилъ почти половину ихъ возлюбленной, такъ какъ она нуждалась въ нихъ, а мн нз’жно было сократить свои расходы и развлеченія. Теперь я могъ безпрепятственно погрз'зиться въ трудное и скз'чное дло печатанія, на которое у меня и ушло три года.
1788.
Въ феврал 1788 года моя Дама получила извстіе о смерти мз'жа, настигшей его въ Рим, черезъ два года посл того, какъ онъ покинулъ Флоренцію. Въ этомъ не было ничего неожиданнаго, такъ какъ за послдній мсяцъ у него часто повторялись припадки.
дыхъ ея открытой, несравненной душ. Я не сомнваюсь что, несмотря на значительную разницу лтъ, онъ могъ бы найти въ ней если не возлюбленную, то врнаго друга, не оттолкни онъ ее грубостью и пьянствомъ.
Печатаніе моихъ сочиненій продолжалось весь 1788 г. Окончивъ редактированіе четвертаго тома, я принялся за составленіе статей, которыя хотлъ помстить въ конц тома для поясненія каждой трагедіи. Въ этомъ же году кончилось и печатанье въ Кел „Одъ“, „Діалога**, „Этруріи" и „Стихотвореній". Посл этого я въ слдующемъ году принялся съ еще большимъ жаромъ за работу, чтобы скоре покончить все. Въ август въ Париж были готовы шесть томовъ моихъ трагедій, а въ Кел мои дв статьи въ проз „О государ и литератур" и „О тиранніи". Посл этого я уже ничего не печаталъ въ Кел. Въ теченіе года мн попался на глаза мой „Панегирикъ". Замтивъ въ немъ нсколько недостатковъ, я ршилъ, исправивъ ихъ. переиздать его у Дидо такъ же тщательно, тмъ же шрифтомъ, какъ и мои остальныя произведенія. Я помстилъ въ тотъ же томъ оду на взятіе Бастиліи, очевидцемъ котораго я былъ, и заключилъ ее нсколькими словами, относящимися къ послднимъ событіямъ. Остались не напечатанными „Авель", къ которому я хотлъ прибавить еще нсколько другихъ трагеломедій, и переводъ Саллюстія, который я оставилъ, не желая боле встз’пать на опасный и непроходимый путь—лабиринтъ переводчика.
Глава XIX.
НАЧАЛО СМУТЫ ВО ФРАНЦІИ, ПРЕВРАЩАЮЩЕЙ МЕНЯ ИЗЪ ПОЭТА ВЪ БОЛТУНА.—МОЕ МННІЕ О НАСТОЯЩЕМЪ И БУДУЩЕМЪ ЭТОГО ГОСУДАРСТВА.
Съ апрля 1789 г. жилъ я въ непрерывномъ безпокойств, опасаясь, что постоянно вспыхивающіе, посл созыва Генеральныхъ Штатовъ, мятежи помшаютъ мн
довести до конца изданіе моихъ сочиненій, и посл столькихъ трудовъ и затратъ я пойду ко дну со своимъ грзг– зомъ почти уже при вход въ портъ. Я спшилъ какъ только могъ. Но не такъ постзчіали мастера у Дидо, превратившіеся въ политикановъ, въ свободомыслящихъ, цлыми днями читавшіе газеты и обсуждавшіе законы вмсто того, чтобы набирать, править и выпз’скать книги. Я думалъ, что сойду съ з'ма отъ безпокойства, и потомзг велика была моя радость, когда мои трагедіи, наконецъ, были закончены и упакованы, и ихъ отослали въ Италію и другія страны. Но радость эта была недолга. Событія все ухудшались. Съ каждымъ днемъ въ этомъ Вавилон становилось неспокойне и опасне, все боле и боле омрачались дз’мы о 63'дуіцемъ для тхъ, кто, подобно моей Дам и мн, къ сожалнію, вынз’жденъ былъ жить въ Париж и имть дло съ этими мартышками.
1790.
Вотъ уже боле года я молчаливо наблюдаю печальныя послдствія ученой безпомощности этого народа, который, какъ давно зоке такъ тонко замтилъ нашъ политическій пророкъ Маккіавелли, з'метъ болтать обо всемъ, не будучи въ состояніи правильно дйствовать и доводить начатаго до конца. Я глз'боко огорчался тмъ, что священное и высокое дло свободы было предано, подмнено и обезславлено этими полз'-философами; отвратительно было видть эти полу-истины, полу-преступде-нія, и въ общемъ лишь одну безполезность. При вид З'грожающаго вліянія войска и адвокатовъ, изъ которыхъ такъ нелпо хотли сдлать основу новой свободы, у меня было одно желаніе—скоре покинуть эту зловоннзчо больницу, скопище несчастныхъ и безз'мныхъ.
Я находился бы з^же далеко отъ нея, если бы лзтчшая часть моего сз'щества, къ несчастью своему, не была З’держана здсь своими влеченіями. Колеблясь среди нескончаемыхъ сомнній и страховъ, которые овладли моимъ отз'пвшимъ умомъ вотъ з'же годъ съ тхъ поръ,
какъ кончены мои трагедіи, я влачу жалкую долю, прозябаю скоре, чмъ живз” я истощилъ свои силы въ мннз'вшіе три года, которые цликомъ отдалъ исправленію и изданію своихъ сочиненій, и теперь не могз' и не з'мю создать себ достойное занятіе. Я полз^чалъ и продолжаю получать съ разныхъ сторонъ извстія, что изданіе моихъ трагедій не прошло незамченнымъ и достигло своей цли. Мн сообщаютъ, что он продаются и встрчаютъ одобреніе. Однако, эти извстія переданы мн дрзтзьями или людьми, которые желаютъ мн добра; поэтомз’ я не обманываю себя на этотъ счетъ. Я принялъ ршеніе не считаться ни съ хвалой, ни съ порицаніемъ, если они не обоснованы. А въ обоснованіи я желаю просвщенности и пользы для искусства и художника. Но подобныхъ обоснованій не встрчаешь, и до сихъ поръ я не слышалъ ни одного такого. Поэтомз'-то
Изъ шести произведеній, которыя я напечаталъ въ Кел, я хочу выпустить теперь въ свтъ лишь два первыя, т. е. „Свободную Америку" и „ Непризнанною добродтель"; остальныя я сохраню до мене бурнаго времени, когда никто не соблазнится желаніемъ сдлать мн отвратительный и, думаю, незаслз'женный упрекъ въ томъ, что я вторю голосу этихъ бандитовъ, говоря то же, что они говорятъ, но никогда не длаютъ, чего они не сумли бы, никогда не могли бы сдлать. Тмъ не мене, я напечаталъ все, такъ какъ мн представлялся случай, о которомъ я разсказалъ; и еще потому, что я з’бжденъ, что оставить посл себя рзгко-
писи совсмъ не одно и то же, что оставить книги. Книга, дйствительно, додлана и закончена лишь тогда, когда она напечатана съ самымъ великимъ тщаніемъ, просмотрна и корректирована з^ типографскаго станка самимъ авторомъ. Разз^мется, книга можетъ быть вовсе не закончена и даже совсмъ не сдлана, сколько бы старанія ни положить на вншность ея изданія. Это слишкомъ очевидно. Но и для настоящаго произведенія эти условія необходимы.
Когда я довелъ до конца это дло, я ршилъ начать лежащую передъ читателемъ повсть своей жизни. Я принялъ такое ршеніе подъ вліяніемъ темныхъ предчзгвствій и на основаніи сознанія (безъ стсненія признаюсь въ этомъ), что сдланное мною въ теченіе послднихъ четырнадцати лтъ достойно вниманія. Я началъ свою ра-ботз' въ Париж въ возраст 41 года и нсколькихъ мсяцевъ, и тамъ же 27 мая 1790 года заканчиваю настоящій отрывокъ, который, повидимомз’, 63'детъ самымъ значительнымъ. И вторично я не станз' переписывать этой болтовни, врядъ ли даже будз^ въ нее заглядывать, пока мн не минетъ шестидесяти, если только доживз– до этого возраста, времени, когда, вроятно, зоке закончится моя поэтическая карьера. Тогда съ холодной мзщростью, которз'ю приносятъ съ собой з’ходяіціе въ прошлое годы, я снова проврю эту повсть и прибавлю къ ней отчетъ еще о новыхъ десяти или пятнадцати годахъ, которые я, вроятно, посвящу творчеству или самообразованію. Если я окажусь способнымъ примнить свои силы еще къ двз’мъ или тремъ родамъ литератз’ры, которымъ я бы хотлъ отдать остатокъ своихъ способностей, я присоединю тогда годы, посвященные этомзг длу, къ разсказу о четвертомъ період своей жизни—пор зрлости. Если же нтъ, то продолжая эту исповдь, я начну разсказъ о пятомъ період—безплодныхъ годахъ старости и вторичнаго дтства, который изложу въ самыхъ краткихъ словахъ, какъ ничтожный и безполезный предметъ, если только сохраню достаточнзчо ясность ума и сз'жденія.
Но если я умру раньше, что всего вроятне, то прошу всякаго благоволящаго мн человка, въ руки котораго попадетъ эта повсть, дать ей то примненіе, которое онъ сочтетъ наилучшимъ. Если она будетъ напечатана въ ея теперешнемъ вид, то, надюсь, будетъ видно, что хотя она и писалась съ большой поспшностью, однако, склады-лась подъ живымъ впечатлніемъ одной только правды. А это приноситъ съ собой простоту и незаконченность. Чтобы кончить повсть о мн самомъ, будущему другу останется лишь сообщить время, мсто и родъ моей смерти. О нравственномъ состояніи, въ которомъ застанетъ меня послдній часъ, онъ сможетъ смло уврить читателя отъ моего имени, что я слишкомъ хорошо зналъ этотъ лживый и пустой міръ, чтобы унести съ собой сожалніе о чемъ-нибудь, кром моей Дамы. Сколько я ни просуществую еще, я стану жить отнын лишь для нея и въ ней, и потому только одна мысль можетъ потрясти и испугать меня,— мысль о возможности потерять ее. И у Неба я прошу лишь одной милости—дозволенія з'йти первымъ отъ невзгодъ здшней жизни.
Впрочемъ, если неизвстный дрзтгъ, который станетъ обладателемъ этой рукописи, сочтетъ за лзшшее сжечь ее, онъ постз’питъ не хзгже. Я только объ одномъ прошу его: если онъ захочетъ обнародовать ее не въ томъ вид, какъ я ее написалъ, пусть ограничитъ свои измненія сокращеніями разсказа или какими угодно поправками стиля въ направленіи его изящества, но пусть не добавляетъ къ нему ни одного факта и, такимъ образомъ, не видоизмняетъ т, которые я самъ разсказалъ. Если, пристз-пая къ изложенію своей жизни, я прежде всего имлъ вполн достойное намреніе бесдовать съ собой о самомъ себ, обнарзокить себя приблизительно такимъ, каковъ я есть, и показать себя наполовину обнаженнымъ передъ тми, кто хочетъ или захочетъ въ будз'щемъ по настоящемз' узнать меня,—то я, во всякомъ случа, дз'шою. не мене всякаго другого, способенъ выразить на двухъ или трехъ страницахъ квинтъ-эссенцію прожитыхъ сорока