Жнец и Воробей
Шрифт:
— Всё в порядке? — спрашиваю я. Её рука дрожит.
— Да.
— Ты уверена…?
Ее взгляд мечется к двери и обратно ко мне. Её глаза настолько темные, что кажутся черными, но в них я вижу все оттенки страха и боли, как и у всех женщин, которые просят у меня помощи. Я уже знаю, что она сейчас скажет, когда наклоняется и шепчет:
— Я видела тебя в цирке. Ты же гадаешь на Таро, да?
Я киваю.
— Воробей, — это почти молитва. Звук надежды, который я научилась узнавать. Секретная связь, рожденная страданием, которое сильнее кровных уз.
Вспоминаю
Перетасовываю карты.
— Если у тебя есть минутка, могу быстро погадать перед душем, — я нахожу нужную карту на ощупь, по порванным краям, по замятому уголку. Достаю ее. — Туз Кубков, — говорю я. — Это значит, что нужно слушать свой внутренний голос. Что он тебе говорит? Чего ты хочешь?
Надежда зажигается в глазах Наоми, и мое сердце начинает биться быстрее.
— Взлететь, — шепчет она.
Я улыбаюсь. Хоть дух Наоми изранен, он ещё не сломлен. Я вижу это по ответной улыбке.
Вытягиваю следующую карту. Не такая ожидаемая. Это не Смерть. И не Рыцарь Мечей. Не вестники хаоса. Это Звезда. Надежда на горизонте. Потому что за убийством всегда может быть жизнь. Всегда есть шанс на возрождение.
Наоми шепчет мне свои секреты. Рассказывает о мужчине. О том, кто её унижает. Издевается. Угрожает и причиняет боль. Контролирует. От которого ей не сбежать в одиночку. Она просит меня о помощи. И мое сердце сжимается от боли. Потому что я знаю, что могу помочь, даже если на это понадобится время.
Я машинально провожу большим пальцем по татуировке на запястье.
Может, меня бросили здесь, заперли в клетке. Может, мне и подрезали крылья. Но летать я всё ещё могу.
4
—
ПРИНЦЕССА ПРЕРИЙ
РОУЗ
В кемпинге «Принцесса Прерий» почти пусто, когда такси высаживает меня на гравийной дорожке. Водитель терпеливо ждет, пока я с трудом вытаскиваю из машины алюминиевые костыли и кое-как вылезаю наружу. Здесь всего несколько автодомов. Видимо, не очень-то популярно разбивать лагерь на плоском, заросшем травой поле возле Хартфорда, с его-то населением в 3501 человек. Такси уезжает, и я остаюсь одна со звуком детских голосов с площадки. Все трое детей буравят меня взглядом, от которого становится не по себе. Скрип старых качелей, как грустная мелодия в этом забытом богом месте. Я останавливаюсь и вяло машу рукой. Все трое резко и синхронно прекращают качаться. В ответ не машут.
— Да уж… — шепчу я. — Это пиздец как странно.
Одна девочка наклоняет голову, словно прислушивается, хотя она никак не могла меня услышать с такого расстояния, и потом все трое начинают качаться одновременно.
— По крайней мере, теперь я знаю, как умру, — сглатываю внезапно подступивший к горлу ком и ковыляю по неровному гравию, чувствуя пульсацию в ноге. Мой автодом выделяется на фоне остальных. Старая Дороти может и разменяла третий десяток, но она чертовски хороша: хромированные бамперы, покраска на заказ — стая
— Да брось, это просто временные трудности. Скоро ты снова будешь колесить по стране, — шепчу я, перекрикивая стук костылей. — Ты и одна отлично справишься. Не будешь же ты бояться каких-то там детей-убийц. Ты же сильная и независимая женщина.
И я почти верю в это. До тех пор, пока не останавливаюсь у двери своего дома на колесах.
— Черт.
Здесь жарко, как в аду, и все, чего я хочу — это завалиться внутрь и, если честно, разрыдаться в подушку. Проблема в том, что я не знаю, как это сделать на костылях, ведь дверь находится в полуметре от земли и узкую внутреннюю лестницу. Я никогда не задумывалась о покупке нормальной складной лестницы. Зачем она мне?
Мои плечи опускаются. Я опираюсь всем весом на костыли, и мое тело протестует.
Пытаюсь прогнать слезы, когда слышу звук приближающейся машины. Быстро смахиваю слезы большим пальцем и с новой решимостью хватаюсь за костыли. Нельзя, чтобы кто-то глазел. Добираюсь до двери, вставляю ключ в замок и поворачиваю его. И в этот момент чья-то большая рука тянется над моей головой и открывает дверь.
Я вздрагиваю и чуть не падаю, когда оборачиваюсь. Солнце бьет в глаза, не позволяя разглядеть мужчину. Он успевает схватить меня за руку.
— Прости, — говорит он, и его голос кажется до боли знакомым. Он тут же отпускает мою руку и отступает на шаг. — Не хотел тебя напугать.
— МакСпайси…? — я щурясь смотрю на него, а затем перевожу взгляд на стоящий неподалеку «Ford F-250». В кузове стоит мой мотоцикл. — Что ты тут делаешь?
— Судя по всему, пугаю тебя до чертиков. Прости, — отвечает он и бросает взгляд на открытую дверь и узкую лестницу, ведущую в мой дом, после чего хмурится. А когда он снова смотрит на меня, от его пристального взгляда по моей коже бегут мурашки. — Я слышал, что тебя выписали сегодня утром, а не после обеда, поэтому решил завезти мотоцикл и узнать, как ты. Как себя чувствуешь?
Я могла бы и соврать, но у меня нет на это сил. Почему-то хочется быть честной с ним. Возможно, дело в том, как он смотрит на меня, не отводя взгляда, как держит открытой дверь и как словно готов подхватить меня, если я споткнусь.
— Последние несколько дней были просто ужасны, — произношу я тише, чем хотела бы.
Лицо доктора Кейна смягчается. Он немного ослабляет хватку на двери, и она со скрипом открывается чуть шире.
— Да, могу себе представить.
— Я справлюсь.
— Не сомневаюсь.
— Правда? Говоришь так, будто сомневаешься.
Он смотрит на автодом и пожимает плечами.
— Ступеньки какие-то ненадежные… — когда его внимание возвращается ко мне, на губах появляется слабая улыбка, а глаза на ярком солнце кажутся почти небесными. — Вот в тебе я ни капли не сомневаюсь. Ну, в том, что ты сама сможешь о себе позаботиться, конечно.
Я прикусываю губу, подавляя усталую улыбку, хотя он не заметил бы. Его взгляд мечется между темным салоном автодома, гравием под ногами и его машиной, словно он только и ждет, чтобы уехать.