Жнец и Воробей
Шрифт:
Недостаточно скоро.
И теперь, когда Хосе Сильверия стоит у изножья моей кровати, сжимая шляпу в обветренных руках, я сталкиваюсь с суровой реальностью того, что на самом деле означает «недостаточно скоро».
— А как насчет подставки для бутылок? Или шариков с дротиками? Я могу делать что-нибудь подобное, клянусь, — говорю я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучало отчаяние. Судя по тому, как Хосе вздыхает и теребит поля своей шляпы, у меня не получается.
— Роуз, ты едва держишься на ногах. Сколько времени тебе нужно, чтобы дойти отсюда до туалета?
Я хмурюсь. Десять минут — не самый лучший ответ, поэтому
— Мы не можем больше оставаться в Хартфорде, иначе опоздаем на шоу в Гранд-Айленде. Я не могу взять тебя с собой, Роуз. Тебе нужно остаться и вылечиться.
— Но…
— Я знаю тебя. Ты не заботишься о себе и никому не отказываешь, когда тебя просят о помощи. Джим будет таскать оборудование или складывать коробки, а ты будешь прыгать на одной ноге, пытаясь сделать всё за него.
— Неправда.
— А помнишь, когда ты сломала пальцы в той аварии два года назад?
Я съеживаюсь и сжимаю левую руку в кулак, чтобы скрыть искривленный мизинец.
— Ну и что такого?
— Не ты ли предложила помочь починить занавеску и в итоге всадила скрепки себе в руку?
— Это никак не связано. Первое произошло случайно. Другое… тоже случайно.
Хосе вздыхает и одаривает меня теплой улыбкой, которая принесла ему заслуженную репутацию очаровательного директора цирка «Сильверия».
— Мы всегда будем рады твоему возвращению. Когда ты поправишься. Но сейчас тебе нужно восстановиться, — Хосе кладет руку мне на здоровую лодыжку. У него всегда добрые глаза с морщинками и теплыми оттенками красного дерева. Даже когда он разбивает мне сердце. — Ты вернешься, как только тебе разрешат. Это же не навсегда. Ненадолго.
Я киваю.
Его слова эхом отдаются в моей голове, как будто мое подсознание отчаянно пытается уцепиться за них и принять реальность. Но даже при мысли о том, как долго может продлиться это «недолго», у меня сжимается грудь и щиплет глаза. Я была с «Сильверией» так долго, что почти убедила себя, что забыла свою прошлую жизнь. Я была всего лишь ребенком. Мне было всего пятнадцать, когда я присоединилась к труппе. «Сильверия» — это мой дом. Моя семья. И хотя я знаю, что он прав, я не могу не грустить. Я чувствую себя брошенной.
Пожимаю плечами и улыбаюсь Хосе, но когда шмыгаю носом, на его лице появляется грусть.
— Да, ясно. Я всё понимаю, — говорю, прочищая горло и приподнимаясь чуть выше, стараясь не морщиться, когда нога натыкается на пенопластовом блоке, который удерживает её на весу над матрасом. — Со мной всё будет в порядке. Догоню вас, когда смогу.
Хосе одаривает меня улыбкой, но глаза у него грустные. Они даже немного слезятся, и от этого трещины в моем сердце становятся больше.
— Джим поставил твой фургон в кемпинге «Принцесса прерий», недалеко от города.
— Звучит просто шикарно, — невозмутимо отвечаю я.
— Там много припасов, и мы на всякий случай заправили генератор.
Я киваю, боясь произнести хоть слово.
Хосе переводит дыхание, вероятно, готовясь перечислить тысячу причин, по которым этот неожиданный отгул «отличный шанс», и что я уже давно не брала отпуск, но замолкает, когда в палату входит доктор Кейн.
И, ох, черт возьми, он в десять раз сексуальнее, чем я помню. Он такой красивый, что я почти забываю жгучую боль из-за того, что труппа оставляет меня. По крайней мере, до тех пор, пока я не осознаю, что выгляжу как мешок с дерьмом. У меня даже
Его глаза сужаются всего на мгновение, потом выражение лица принимает серьезный вид.
— Извините, что прерываю. Я доктор Кейн, — говорит он, протягивая руку Хосе.
— Хосе Сильверия. Спасибо, что так заботишься о моей Роуз, — выражение лица доктора Кейна невозможно прочесть, когда он протягивает Хосе листок. А Хосе? Я уже знаю, что он сейчас скажет. На его лице написано восхищение.
— Роуз — мой pequeno gorrion. Мой маленький воробушек. Одна из моих лучших артисток.
— В цирке, — быстро говорю я. — Я работаю в цирке.
— А… Это…
— Скажи, ты женат, доктор Кейн?
Я подавляю стон. Доктор Кейн прочищает горло, явно сбитый с толку, хотя мне трудно поверить, что он не слышал подобные вопросы раньше.
— На своей работе, — отвечает он.
Хосе усмехается и качает головой.
— Понимаю, каково это. Раньше я был таким же.
— До сих пор, — говорю я. — Кстати, разве тебе не пора? Лучше иди, иначе поедешь по темноте.
Какая-то часть меня не хочет, чтобы он уходил. Больше всего на свете я хочу, чтобы он сел и рассказал мне истории о том, как он в юности работал в цирке, как превратил затухающее шоу в потрясающее представление. Я бы хотела, чтобы он спел мне колыбельную. А потом бы я проснулась в своей постели и поняла, что последние несколько дней были лишь сном, который скоро забудется. Но нужно сорвать пластырь с раны. Чем дольше Хосе остается со мной, тем больше вероятность того, что я почувствую эту пустоту в своей груди, которая, думаю, никогда по-настоящему не заполнится, как бы я ни старалась укрепитьеё разрушающиеся края.
Мне трудно будет смотреть, как Хосе уходит. Он протискивается между доктором Кейном и кроватью, подходит ко мне и целует в щеку. Когда он выпрямляется, выражение его лица смягчается, а морщинки, расходящиеся веером от уголков глаз, становятся глубже ри улыбки. У меня щиплет в носу, но я сдерживаю подступающие слезы.
— Береги себя, pequeno gorrion. Отдохни немного. Столько, сколько тебе нужно.
Я коротко киваю ему, и потом Хосе поворачивается, протягивая руку доктору Кейну.
— Спасибо за помощь, доктор Кейн.
Доктор принимает предложенное рукопожатие, хотя выглядит не очень уверенно, будто слова Хосе его задели. Не успеваю понять его выражение лица, как Хосе заключает его в объятия, хлопая по спине. Шепчет что-то Кейну, и взгляд доктора устремляется на меня. Его голубые глаза, как лазер, пронзают меня насквозь и достигают той глубокой, темной дыры внутри, которая начинает ещё сильнее разрушаться. Доктор Кейн едва заметно кивает, а Хосе в последний раз хлопает его и отпускает. Он оборачивается в дверях и подмигивает мне. И всё. Хосе ушел, а рана кровоточит слишком сильно, чтобы я могла скрытьеё за привычной маской безразличия.