Звезда Альтаир
Шрифт:
— Для вас, дорогой друг. Его составил известный астролог Нимкант Гуру-Чарн. Я был поражен, когда увидел полное совпадение.
Вяткин поднял темные глаза:
— Какое совпадение?
— Вот здесь, на отдельной бумаге, указан ключ ко всем надписям Нимканта Гуру-Чарна. Ваша судьба — под знаком звезды Альтаир из созвездия Орла. Судьба Мирзы Улугбека — тоже.
— Я не знал этого! Но звезда Альтаир символизирует препятствия?
— Да. И счастливое их преодоление.
Работа продолжалась. Высота холма от подошвы до вершины оказалась около тридцати аршин. Ширина
Василий Лаврентьевич припомнил еще отцовскую методу искать грунтовые воды с лозой. Для этого вырубалась из свежего дерева, лучше всего из орешника, рогаточка-развилка. Не толстая, в мизинец. Как у мальчишек для стрельбы из рогатки, только ножки развилки оставлялись подлиннее, этак с пол-аршина. Ножки брались в ладони и легонько придерживались большими пальцами. Человек с развилкой шел медленно, замирая на каждом шагу, волоча ноги. И в иных местах ветка вдруг напрягалась и в руках аж подскакивала! Это она «чуяла» воду, или железо, или пустоты в земле… Василий Лаврентьевич любил, начиная свое поисковое или раскопочное дело, прикинуть «на лозу». Так он ходил по Афрасиабу, так решил и здесь испробовать. Братишка Абу-Саида Магзума Абулхайр полез на дерево.
— Ты не на то полез, полезай-ка, Абулхайрджан, вон на ту орешину, — поправил его Вяткин, стаскивая с себя рубаху и надевая на голое тело свою троглодитскую безрукавку. Потом он сел и разулся.
— Не простудитесь! — предостерег его Таджиддин-хаким, — земля еще холодная.
— В другой раз мы этого хорошего доктора с собою сюда не возьмем, — обращаясь к Эгаму-ходже, сказал Вяткин, — он по своей профессиональной привычке никому не позволяет ничего делать. Он считает, что самое полезное для человека — покой. Так, что ли, Таджиддин-ака?
Все засмеялись. Но когда Василий Лаврентьевич пошел «с лозой», все, даже ко всему привычный Эгам-ходжа, постарались отойти от него подальше. Им казалось, что здесь колдовство.
Откуда палка знает, что находится под землей? Только храбрый Таджиддин-хаким, настрогав палок, втыкал их в землю там, где вяткинская лоза отмечала пустоты и всякие аномалии.
— Ему помогает пари? — шепотом спрашивал Эсам-ходжа.
— Нет, — объяснил ему врач тоже шепотом, — просто жизненная сила самого Василя-ака чувствует землю. Если он возьмет в руки железку, я думаю, будет то же самое.
Приступили к рытью шурфов. Колодцы копали глубокие, до шести аршин каждый. Взошло солнце, стало жарко. Поснимали халаты, только Вяткин не расставался со своей душегрейкой. Абу-Саид Магзум тщательно просматривал землю. В ней было много битого кирпича, извести, щебенки, гипса, золы сгоревших перекрытий да обломков желтых и синих облицовочных кирпичиков. Подобрали две сильно окислившихся монеты. Но даже опытный нумизмат Эгам-ходжа, через руки которого прошли чуть ли не все коллекции среднеазиатских монет Эрмитажа, не смог их сразу определить.
— Завтра
— Да. Теперь у нас уже есть некоторый опыт, — ответил Эгам-ходжа.
— Вообще-то опыт довольно печальный, денег для раскопок так и нет.
Они сидели в музее и обсуждали планы на ближайший месяц. Снова стало холодно и снежно, будто опять наступила зима. Зацветшие персики стояли присыпанные снегом, завязавшиеся плоды миндаля гибли. Земляные работы пришлось приостановить. В музее потрескивали печки, топились легкими дровами из тополя.
— Я писал Бартольду; деньги, может быть, пришлет Русский комитет по изучению Средней и Восточной Азии. Но это зависит не от одного профессора Бартольда. Там есть и члены комитета, как-то они еще посмотрят на все.
— Все-таки копать будем, хотя бы и без денег. Заложим пока втроем пробные участки, а к тому времени, может быть, вы получите ответ из Петербурга.
— Хорошо было бы получить «Открытый лист» из Петербурга. Но выдает такое разрешение Императорская археологическая комиссия. А там меня не жалуют. Если они прознают, что мы открыли местоположение обсерватории, сейчас же своих пришлют раскапывать ее. Такой лакомый кусок они никому не уступят.
— Тогда выход один: копать без разрешения и держать все это пока в тайне.
— Тайна, — засмеялся Василий Лаврентьевич, — вокруг-то — люди!
— Ну, скажем, мы заняты на Афрасиабе. Кто там будет так уж интересоваться? А когда найдем что-нибудь, судить нас будет поздно. Все равно открытие останется за вами.
— Решено — копать! А там будь что будет. Завтра пятница? Начнем рыть траншеи. Вот видите, Эгамджан, — Вяткин подвел друга к прикрытой шторкой панораме холма Тали-Расад. — С трех сторон по верхушке холма, от краев площадки, надо прорыть канавы. Не может быть, чтобы ни одна из них не коснулась остатков постройки. А когда мы найдем хотя бы часть стены, мы сумеем представить себе и все остатки сооружения под холмом.
Но утром в пятницу, едва забрезжило, прибежал Абулхайр Магзум. Вяткин набросил халат, отворил ему калитку.
— Василь-ака, помогите! Ночью пришли полицейские, все в доме перерыли, арестовали Эгама-ходжу и Эсама-ходжу и увели. Парпи до смерти перепугана, она бросила дом и ушла к отцу, жена Эсама-ходжи складывает вещи, собирается бежать к своему отцу в Андижан. Дети плачут, брат мой всех уговаривает. Пойдемте скорее, вы скажете, что надо делать.
— Беда! Вот беда! Ты ступай пока к Лизе-апа, она даст тебе молоко и хлеб, поешь. А я пока оденусь, и мы с тобой пойдем в музей.
В музее среди пяти десятков ящиков, заполненных глиняными и фаянсовыми черепками, с изразцами, металлом из старых раскопок, с новыми и старыми дорогими книгами, подаренными для вновь открываемой Публичной библиотеки, необходимо было разыскать два ящика, принадлежащих лично Эгаму-ходже, — в них хранилась купленная им тайная типография, которая могла бы печатать листовки и прокламации арабским шрифтом.
Василий Лаврентьевич ворочал один ящик за другим. Вспотевший, изнемогающий от усталости, хрупкий Абулхайр, как мог, помогал ему из последних сил. А ящика со станками и шрифтами так и не было. Вяткин начинал беспокоиться.