21 интервью
Шрифт:
Минчин: «Мальборо» [6] в последние годы жуткую халтуру выставляет, это как-то объясняется?
Шемякин: Тем не менее «Мальборо» есть «Мальборо», она постоянно работает с теми художниками, которые никогда с ней не порывали, все уже весьма и весьма в возрасте. Даже когда в галерее находится три-четыре таких художника, как Фрэнсис Бэкон, мексиканец Дамайя…
Минчин: Ботеро…
Шемякин:…Ауэрбах – это уже о многом говорит. Тем не менее и они не всегда выставляют совсем удачные выставки.
6
Крупнейшая
Минчин: Ваше мнение о галерее Нахамкина? Он вам много денег должен остался?
Шемякин: Нет, мы с ним нормально, мирно расстались. Проблема была в том, что он «стал слишком широко шагать и – штаны порвались». Его набор художников стал настолько широким и зачастую сомнительным по качеству, что мне пришлось с этой галереей расстаться. Несмотря на то что я с большой симпатией отношусь к художникам не очень сильным, не совсем себя нашедшим пока в искусстве… Как однажды очень остроумно заметил Ростропович: знаешь, я обожаю балалайку, обожаю русские кабаки, как там играют, но, к сожалению, я там играть бы никогда не смог. Или выступать в одном ансамбле…
Минчин: Вы у него были лучший художник, собственно с вас и началось его появление на «живописной» карте Нью-Йорка, до вас о нем вообще никто не знал, это была местечковая, маленькая галерейка.
Шемякин: Да, но потом туда пришли такие серьезные художники и скульпторы, как Эрнст Неизвестный, Олег Целков. Была собрана довольно интересная и любопытная группа художников. Но он стал разбавлять ее и разбавлять и разбавил до того…
Минчин: Что заварки не осталось!
Шемякин: Точно сказано. Галерея стала трещать по всем швам. Как вы знаете, он это дело сам покинул, занимается бизнесом в России, продает, по-моему, лес, спички. Его зять, который унаследовал как бы галерею, но поменял имя, занимается выставками художников, живущих в России, сугубо связанными с соц-артом или с таким явным политическим подтекстом. Делает довольно интересные выставки очень молодых талантливых ребят, и будем надеяться, что его галерея будет еще держаться на плаву.
Минчин: У вас было три дома: Петербург, Париж и Нью-Йорк. Ну, с Петербургом не будем ничего сравнивать. А как вы сравниваете столицы Европы и Америки?
Шемякин: Париж – я сейчас снова связан с французскими галереями, готовлюсь к очень большой выставке «Арт Дюмон». В принципе, тянет, конечно, в Европу. Прожив 11 лет в Америке и став американским гражданином, все-таки понимаешь разницу в психологии европейца и американца. Художнику, безусловно, необходимо получить американский опыт: здесь много интересного, открываются необычайные горизонты, новая технология, потому что американцы обожают все новое. Но когда здесь наступает экономический спад, здесь довольно сложно и галерейщикам, и художникам. Потому что в основном американцы смотрят на изобразительное искусство только как на вкладывание денег.
Минчин: К сожалению…
Шемякин: К сожалению. И плюс у американцев существует так называемый «европейский комплекс», то есть это молодая страна, без долгой истории, зачастую довольно безвкусная…
Минчин: «Гамбургерная» культура, как я называю.
Шемякин: Да. Поэтому они очень сильно доверяют критикам, мнение критика – здесь решающее, доверяют маркам галерей. В то время как французы, не имея подобных комплексов, считая себя прямыми наследниками Людовика XVI, считают свой вкус безупречным и, если им что-то понравилось, их совершенно не интересует, что сказали о данном художнике критики. Последние почти не играют никакой роли в Европе, особенно во Франции. Здесь же критик может убивать художника молчанием, что они часто и
Минчин: Какие циклы и серии вы создали в Нью-Йорке? Вы довольно «цикличный» художник?
Шемякин: Сложно сразу вспомнить – за все эти годы. Наиболее существенной и значительной работой было продолжение и развитие «Карнавала Санкт-Петербурга», «Чрева Парижа», серия, которую я начал во Франции, но здесь довел до громадных размеров – 24 метра в длину, моя серия «Туш» – 3 метра в высоту. Потом большая восьмилетняя работа над памятником Петру I, который установлен в Петропавловской крепости, и второй, несколько видоизмененный вариант скульптуры стоит в парке-музее Мишле под Парижем. И большая серия скульптур, над которыми я сейчас продолжаю работать. Памятник для музея, посвященный гибели миллиона еврейских детей. И большая серия, которая уже выставлялась, – «Фантомы и Бухенвальд».
Минчин: Как-то вы мне показывали работы по трансформации африканских масок.
Шемякин: Да, это большая серия, которую я здесь осуществил, – вся она находится в музее университета Сан-Франциско, она так и называется «Трансформация». Это был мой подарок университету, почетным доктором которого я являюсь.
Минчин: Ваше стремление в 80-х к общению с советскими вызвала много шума. Чем объясняется это стремление?
Шемякин: Интерес в основном проявлялся со стороны советских, частично это было вызвано работой комитета, который я создал по спасению советских военнопленных из Афганистана. Естественно, те люди, которые с большим почтением относились к моему искусству, они начали еще в те годы, когда только-только возникала «перестройка», проделывали большую работу вместе со мной, чтобы показать мое творчество в России.
Минчин: Вы подарили свои работы Горбачеву. Почему тогда не Рейгану – он, кажется, ценит искусство больше, чем Горбачев?
Шемякин: Я не сказал бы этого. Во-первых, Горбачев для меня – это грандиозная личность, историческая, которого я не могу даже сравнивать с Рейганом. Во-вторых, я не забуду нашу встречу в Кремле с Горбачевым, когда он еще был президентом моей родины. Он сказал мне: «Я совершаю преступление (у него находятся две мои работы, одна масло и вторая акварель, которую я подарил его супруге), нормально, по законам мы должны все подарки сдавать, но в данном случае мы с женой решили стать преступниками и сказали: мы отдадим все, что нам дарили во всех странах и всюду, но с картинами Шемякина мы не расстанемся».
Минчин: Немного сплетнический вопрос, хотите ответьте, не хотите… Уезжая из Питера, вы были публично неизвестны, и таким образом – общаясь с Советами – пытались вернуться в Россию и получить известность. То есть в этом нет ничего плохого… вы бы вернулись рано или поздно…
Шемякин: Известность в Америке, известность во Франции и известность в России – это довольно разные вещи. Тот факт, что я молодой, 27-летний парень был изгнан из своей страны, и, когда меня изгоняли, один из крупнейших чинов КГБ мне сказал: «Михаил Михайлович (какой там „Михаил Михайлович“, когда любой участковый в те времена мог взять тебя за шиворот и встряхнуть пару раз), мы долго следим за вами, наблюдаем и считаем, что вам на сегодняшний день нечего делать в этой стране; уважая вас как художника, мы считаем, что вам лучше покинуть, поскольку шансов у вас оставаться на свободе очень мало, и мы предлагаем вам попытать счастья за рубежом. И надеемся и верим, что вы будете со щитом, а не на щите. Кстати, мы с дочкой собираем ваши работы, я ваш большой поклонник, а так как мы вам не даем вывезти ни одной своей работы, то было бы неплохо, если бы несколько картин вы подарили мне, я был бы счастлив пополнить ими свою коллекцию».