69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

Кирсанов Владимир

Кстати, будущий брак режиссера Александрова с советской звездой Любовью Орловой, как известно, оказался своеобразным творческим контрактом двух киногениев, хотя, конечно, и был проникнут предельным уважением друг к другу. Первый успех комедий Александрова пришелся как раз на время художественного «простоя» Эйзенштейна, который ревностно отнесся к успеху бывшего ученика и друга. По легенде, на просьбу помочь вывезти на международный фестиваль «Веселых ребят» Эйзенштейн ответил: «Ассенизатором не работаю, говно не вывожу…»

…Еще некоторое время Эйзенштейн жил в одной комнате с единственным гимназическим другом Максом Штраухом. К 1924 году кровать артиста Штрауха пришлось отгородить ширмой – он женился.

Возможно, попыткой

наладить хотя бы быт с женщиной были отношения Эйзенштейна с Перой Аташевой, киножурналисткой, с которой режиссер познакомился во время работы над «Броненосцем…» Аташева стала подругой-сиделкой, она мечтала иметь от Эйзенштейна детей и очень страдала от того, что Старик (так она его называла) не может дать ей любви в ответ. Их связь оставалась невинной всю жизнь, даже после того, как в 1934 году они официально оформили свой брак… Но и тогда только что вернувшийся из-за границы после пятилетнего отсутствия Эйзенштейн предпочел жить отдельно от супруги. В конце 1930 года место Аташевой займет ассистентка Елена Телешева. Этот союз станет причиной насмешек столичных сплетников: «Он любит женщин-гренадеров», – шептали недоброжелатели, намекая на физические параметры Телешевой.

Теоретическую основу своей упорной девственности Эйзенштейн находит в учении Зигмунда Фрейда: «Без Фрейда – нет сублимации, без сублимации – я простой эстет a la Оскар Уайльд…» С учением Фрейда и выводами немецкой сексологической науки Эйзенштейн знакомится в начале 1930-х в Европе. В Берлине он с интересом окунается в жизнь ночных клубов для гомосексуалов и пристально вглядывается в облик немецких трансвеститов. Посещает институт Магнуса Хиршфельда и, судя по всему, встречается с самим Хиршфельдом. В результате он убеждается, что путь воздержания и сублимации, выбранный им, более правильный, чем дорога раскрепощения своей сексуальности… Сразу после немецких впечатлений Сергей признается Мари Сетон, что окончательно утвердился во мнении: «гомосексуализм – это регрессия», и соглашается на «бисексуальную тенденцию только в интеллектуальной области».

…Но что делать с сотнями гомосексуальных рисунков Эйзенштейна, которые станут достоянием архивов после его смерти? Однополая и бисексуальная часть составляет примерно половину образцов «непристойного письма» режиссера. Огромные вздыбленные члены намечены всего несколькими линиями – очень схематично, без гомосексуального фетишизма к мужскому достоинству. Нужно сказать, что и противопоставить этот схематизм нечему – женские половые органы в набросках Эйзенштейна больше напоминают перевернутые глаза… Боязнь сексуального раскрепощения, преследовавшая режиссера всю жизнь, проявлялась и в тайных граффити на полях рукописей и обрывках бумаг. Как правило, на гомосексуальных рисунках Эйзенштейна (он рисовал их всю жизнь и особенно активно в последние годы перед смертью) присутствуют два партнера, которые принадлежат друг другу. Эйзенштейн всегда занимает позицию вуайериста: все, как тогда, в революционные 1920-е… Интимная жизнь его приятелей проходила рядом за ширмой в общей комнате.

Период исканий объяснения своей сексуальности, который пришелся на 1930-е годы, когда Эйзенштейн, в основном в зарубежных интервью, говорит об этой стороне жизни любого творца, оказался самым беспомощным в художественном смысле. «Да здравствует Мексика!» (1935) была смонтирована без участия Эйзенштейна. «Бежин луг» так и не был снят из-за запрета властей.

Шедевры создавались тогда, когда Эйзенштейн вновь выбрал путь сублимации и выплеснул свою сексуальность на поля рукописей в гомосексуальные рисунки, которые производил во множестве, но тут же рвал на мелкие клочки…

Героический эпос «Александр Невский» (1937), опера «Валькирия» (1940) в Большом, две части «Ивана Грозного» (1944, 1948), феминизированный Басманов (апокрифический любовник царя), Михаил Ромм в пробах на роль Елизаветы… Бесконечная череда гомосексуальных образов,

которые Эйзенштейн, всю жизнь боровшийся в себе с Оскаром Уайльдом, оставил в своих фильмах.

«Между амазонкой и скорбной влюбленной…». Анна Баркова (16 июля 1901 – 26 апреля 1976)

Поэтесса Анна Баркова, чье творчество воспринималось в 1920-е годы как революционная альтернатива молитвенной лирике Анны Ахматовой, около тридцати лет жизни провела в сталинских лагерях. Пройдя сквозь тюрьмы и ГУЛАГ, она в полной мере осознала свою гомосексуальность и нашла духовное оправдание своего лесбиянизма в полемике с «Людьми лунного света» Василия Розанова. Над этой книгой Баркова много размышляла в своих дневниках конца 1950-х годов. «В отношении к сексу и браку он (Розанов) в чем-то, безусловно, прав. Я понимаю это. Но правота его меня, человека «лунного света», чертовски раздражает…»

Анна Баркова выступала против маскулинизации «лунных женщин» и стремилась доказать, что лесбиянка способна оставаться просто женщиной. Первый и единственный прижизненный сборник стихов Барковой так и был озаглавлен «Женщина». Он вышел в Петрограде осенью 1922 года с предисловием большевистского наркома просвещения Анатолия Луначарского. Анна Баркова, которой Луначарский обещал «большое будущее…», была настоящей «красной Амазонкой» начала 1920-х годов.

О детстве Анны Барковой известно настолько мало, что мы даже не знаем полных имен ее родителей. Скромные сведения извлекаются из автобиографического эссе «Обретаемое время» (1954). Известно, что Анна была пятым и единственным выжившим ребенком в семье. Где-то в возрасте десяти лет она лишилась матери. Отец пристроил дочь в Иваново-Вознесенскую женскую гимназию, где работал сторожем и, судя по всему, имел близкие отношения с начальницей учебного заведения.

В тринадцать лет «полоумная <…> девчонка», «бронзово-рыжий, курносый, с золотыми косами» ребенок, впервые влюбилась в гимназическую учительницу. «Мне всего тринадцать лет. Я – гимназистка. И я люблю женщину. Она, разумеется, гораздо старше меня. Она моя учительница и немка. Я – русская. И уже около года продолжается так называемая «первая мировая война». …Все это чудовищно».

Первый биограф Барковой Леонид Таганов полагает, что женщина, которую боготворит подросток, – это преподавательница литературы некая Вера Леонидовна, позже уволенная из гимназии за неформальные отношения с воспитанницами. Там же в гимназии лет в пятнадцать Анна Баркова начала вести «Дневник внука подпольного человека», который позже, несмотря на три ареста, неоднократно возобновляла. Дневники забрали при первом же аресте. Судя по поздним записям, они содержали рассуждения Барковой о сексуальности и ее полемику с концепцией однополой любви Василия Розанова…

В 1956 году в записных книжках Анна Баркова признается: «С самого раннего детства в половом чувствовала угрозу и гибель. С восьми лет одна мечта о величии, славе, власти через духовное творчество. Не любила и не люблю детей до сих пор, сейчас мне 55 лет. И когда мне снилось, что я выхожу замуж, во сне меня охватывал непередаваемый ужас, чувство рабства». Уже в пятнадцать–шестнадцать лет, в попытке избавиться от необычной сексуальности, Анна Баркова задавалась вопросом, как соотносятся сексуальное наслаждение и удовольствие с ощущением власти и славы? И полагала, что первое, физиологическое, – «кратковременно», а второе, идеологическое, – «длится бесконечно». Сделав такие выводы, она все же задумывалась: «Нет ли и в любви инстинкта власти?» Но если эта власть существует, то – понимала она - сама хотела бы стать только субъектом этой силы, но никогда не смогла бы повиноваться ей – чьей-то любви. Но вот быть любимой – это значит повелевать и порабощать… Главное, чего боится в интимных отношениях Анна Баркова, – это испытать слабость и привязанность к другой.