Атаман Устя
Шрифт:
Сказавъ ему еще недавно, что у нея къ нему, можетъ быть, любовь двичья, она обманула его. Въ ту минуту, боясь, что онъ себя застрлитъ, она почувствовала что-то вдругъ… но это была жалость простая, а не то чувство, что было къ Тарасу. Вотъ теперь опять будто ничего въ ней къ Орлику нту, кром пріязни простой.
— Что-жь? Никогда, стало быть, и никого по-двичьи не полюблю? спросила себя Устя. — Нтъ, сдается, что могла бы, могла бы, но не такого, какъ Ордикъ!
На лстниц раздались шаги и вошелъ Петрынь, робко озираясь кругомъ: онъ предчувствовалъ,
Устя сидла на скамь у окна и озлобленнымъ взглядомъ встртила Петрыня. Онъ сталъ предъ атаманомъ и невольно опустилъ глаза отъ его испытующаго и грознаго взгляда.
— На насъ команда выслана! рзко выговорила Устя.
Петрынь мелькомъ, косо глянулъ ей въ лицо, изображая удивленье и будто не понимая словъ.
— Команда? Не слыхалъ. Какая то ись… пробормоталъ онъ, скашивя глаза въ сторону.
— Та, что послалъ намстникъ посл твоего доноса.
— Что ты, Господь съ тобой, атаманъ. Опять ты на меня; я знаю, что меня вс здсь не взлюбили и облыжно на меня все валятъ. Что ни случись — я у васъ виноватъ.
— Ахъ, ты, Каинъ! Ахъ, ты, продувная душа! — невольно вырвалось у Усти отъ того голоса и лица, какіе себ состроилъ Петрынь.
Казалось, онъ сейчасъ заплачетъ отъ обиды.
— Отпусти меня, атаманъ, на волю. Богъ съ вами со всми, заговорилъ Петрынь. Пойду я въ другую какую шайку.
— Отпустить… Ахъ, ты…
И Устя расхохоталась злобно… Ей въ эту минуту казалось, что она способна застрлить этого человка, хоть и безоружнаго.
— Будь милостивъ, отпусти, шепталъ Петрынь.
— Ступай. Ты не запертъ.
— Одинъ? А Малина? Нтъ, будь милостивъ.
— Проводи, молъ, меня самъ до команды… А? Такъ, что-ли? снова разсмялась Устя глухимъ, безчувственнымъ смхомъ.
И будто что-то случилось въ ней мгновенно — она быстро встала, сцпила свой мушкетонъ со стны и направила его на Петрыня.
Парень поблднлъ, но, казалось, остервенился, а не испугался.
— Устя! не смй! Я могу тебя… Брось!
И Петрынь шагнулъ было, поднимая руку, чтобы вырвать мушкетонъ.
— Ни съ мста! крикнула Устя, приложившись и цля. Стой, какъ столбъ, и отвчай. Ты продалъ насъ въ Саратов? Не отвтишь — ухлопаю. Ну… палить?
Петрынь зналъ Устю давно, и ея взглядъ, голосъ и лицо сказали ему ясно въ это мгновенье, что она сейчасъ положитъ его на мст, если онъ промолчитъ хоть полминуты.
— Ты ли продалъ? Послднее мое слово!
— Я! выговорилъ Петрынь черезъ силу… Да почему… почему, Устя?.. Полюби меня, и я самъ за тебя сейчасъ на смерть пойду. Что я, за деньги, что ли, доносилъ. Никогда. Вотъ теб Богъ Господь! перекрестился Петрынь. Одна моя къ теб любовь, обида твоя, Орликовы вс смшки да прибаутки — вотъ что меня погнало въ Саратовъ.
Петрывь залился слезами и упалъ на колни. Устя отвела мушкетонъ отъ плеча и закачала головой. Она вся горла какъ въ огн, отъ бшенства, посл признанья
— Ну, что-жъ теперь съ нимъ длать, воскликнула она громко, какъ бы себ самой.
— Все любовь моя натворила, Устя! плакался парень.
— Ахъ, ты, брехунъ! Не бреши попусту… Каинъ! вн себя проговорила она, замахиваясь невольно прикладомъ оружія, которое было въ рукахъ. — Ну, говори, поганый, сколько ихъ послано?
— Полроты съ капраломъ.
— Ты общался имъ помогать, привести, что ль, ночью? меня, что-ль, убить? Говори, что ты имъ общался! Ну, да что съ тобой. Дло сдлано — не поправишь. Ну, пошелъ.
— Помилуй, прости; я заслужу, молилъ Петрынь. — Я выйду къ нимъ и заведу ихъ въ другое мсто, запутаю ихъ въ горахъ и трущобахъ…
Устя двинулась на шагъ впередъ и выговорила чуть слышно отъ душившаго ее гнва:
— Вставай! иди покуда не къ команд, а въ чуланъ… Ввечеру ршимъ на сход, что съ тобой длать.
— Атаманъ, помилосердуй. Меня они зарубятъ! Отпусти меня… прости… завопилъ ІІетрынь, и слезы снова полились изъ его глазъ.
— Вставай!! Ну!! Или я сейчасъ положу какъ пса какого… Иди въ чуланъ… Ну…
— Атаманъ! взмолился отчаянно парень, ползая на колняхъ.
— Иди! Мн недолго. Весь зарядъ въ лицо выпущу. Иди! уже тише, но повелительно вымолвила Устя.
Петрынь, какъ потерянный, всталъ и двинулся въ сосднюю горницу. Направо виднлась, не доходя до лстницы, дверка. Петрынь обернулся и хотлъ снова взмолиться, но Устя направила въ него мушкетонъ.
— Послдній разъ сказываю! Какъ передъ Богомъ! выговорила она тихо и приложилась въ упоръ.
— Да вдь изъ чулана — все одно на убой выпустите. Такъ ужь лучше отъ твоихъ рукъ мн… отчаянно воскликнулъ Петрынь и снова упалъ на колни. Лучше изъ твоихъ рукъ мн смерть. Кончай. Изъ твоихъ мн слаще.
— Или изъ моихъ, щенокъ!! вскрикнулъ, показываясь на верху лстницы, Малина. Атаманъ, что укажешь съ нимъ…
— Въ чуланъ его! приказала Устя.
Въ одну минуту Малина прыгнулъ къ Петрыню и ухватилъ его за воротъ. Парень, при вид безоружнаго каторжника, вскочилъ на ноги и съ остервенніемъ бросился на него… Устя отступила съ невольной гадливостью въ лиц. Завязалась борьба — какъ бы ловкаго кота съ тяжелымъ волкомъ. Но слабосильный парень тотчасъ былъ смятъ подъ ногами взбшеннаго каторжника. Къ одну минуту Малина отворилъ дверь чулана и, легко швырнувъ туда Петрыня, заперъ дверь на замокъ.
— Ну, и сиди до завтра. А завтра я за головой съ топоромъ приду, крикнулъ онъ и, обернувшись къ Уст, прибавилъ, — что, атаманъ, видно, увровалъ наконецъ. Или онъ теб открылся въ своихъ пакостяхъ безъ обиняковъ, самъ. Мн отсюда не слыхать было вашей бесды.
— А ты здсь былъ давно?
— Давно. Встимо. За мной Ефремычъ послалъ, какъ узналъ, что этотъ поганецъ на допрос у тебя. Я и прибжалъ. Безъ меня ты съ нимъ бы не сладилъ. Все бы ломался на вс лады, а тамъ бы и шаркнулъ на тебя вотъ эдакъ же, какъ сейчасъ.