Атаман Устя
Шрифт:
— Ишь, заливается! Кукуреку-у-у! разсмялся Малина, уже медленно шагая назадъ домой, саженяхъ въ двухъ-стахъ отъ парня.
Когда Петрынь прибжалъ къ крыльцу атамана, Ефремычъ былъ уже на ногахъ.
— Чего орешь, полуночникъ?
Петрынь проскочилъ мимо старика въ кухню и заперся и засовъ. Затмъ въ темнот онъ повалилъ что-то, и грохотъ поднялъ на ноги и старую Однозубу, которая съ-просонья нчала вопить:
— Ай, пожаръ; ай, горимъ; ай, Мати Божья; ай, свтики, помогите…
Ефремычъ ругался и ломился въ запертую дверь, такъ какъ ему съ-просонья показалась штука
Наконецъ атаманъ появился внизу.
— Отворяй сейчасъ, Петрынь! раздался его строгій приказъ, и Петрынь, найдя съ трудомъ засовъ, отворилъ дверь.
— Ой, навожденье, Господи Іисусе, помилуй. Крестная сила, оборони! вопила Однозуба.
— Молчи, старый чортъ! крикнулъ атаманъ; огня давай!
Скоро освтилась кухня, но не скоро объяснилъ Петрынь въ чемъ дло, такъ какъ онъ началъ съ того, что повалился Уст въ ноги, моля о пощад.
— Зачмъ подослалъ окаяннаго? Что я теб сдлалъ? Лучше изъ своихъ рукъ убей! молился Петрынь, заливаясь слезами. — Отпусти меня на свободу; я уйду и во вки ты обо мн не услышишь.
Наконецъ, унявъ Петрыня и заставивъ себ все объяснить какъ слдуетъ, Устя насупилась:
— Ладно, завтра разсужу самовольничанье Малины; а теперь иди, ложись на ночь у лстницы.
Петрынь, обрадованный, поднялся за атаманомъ наверхъ и легъ въ первой горниц на полу.
— Стало, атаманъ не гнвается! думалъ онъ; сибирный самъ надумалъ. Но зачмъ? чего ему нужно? деньги, полагалъ, найдутся на мн.
IV
На утро Орликъ, по порученью атамана, призвалъ каторжника и строжайше приказалъ ему выкинуть баловство изъ головы и не смть трогать Петрыня.
— Что онъ теб? сказалъ эсаулъ. — Ограбить, что-ль, хотлъ.
— Чего у него грабить? отозвался ухмыляясь Малина;- у него одни портки, да и т на меня не влзутъ. А онъ Іуда, онъ насъ продалъ; вотъ что мн.
— Это не твоя забота; атаманъ свдаетъ измну, самъ разсудитъ.
Малина небрежно общалъ «щенка» не трогать, а разв такъ только поучить малость, чтобы не баловался и не оралъ по ночамъ.
Однако этому общанью сибирнаго — не убивать Петрыня, атаманъ и эсаулъ настолько мало доврялись, что Петрынь былъ оставленъ въ дом Усти. Трусливый парень боялся теперь отойти даже на нсколько саженъ отъ крыльца. Когда Однозуба попросила его въ сумерки помочь ей дотащить блье до рчки, то Петрынь замахалъ руками.
— Господь съ тобой! наскочитъ Малина — и аминь!
— Со мной не тронетъ, не посметъ, заявила Ордунья; небось.
— Должно быть, не посметъ? Что ты ему?
— Тронетъ тебя, я атаману доложу, глупый.
— Тронетъ… Онъ такъ тронетъ, что на мст останешься. Такъ что-жъ мн въ твоемъ доклад, дура?
Прошло нсколько дней.
Между тмъ двое посланцевъ Усти — Черный, ушедшій въ Камышинъ къ Хлуду, и разстрига Саврасъ, отправленный въ одинъ свитъ оволо Саратова тоже для развдокъ — ожидались ежедневно обратно съ встями.
Въ скиту, куда направился Саврасъ, начальствовалъ раскольникъ,
Устя надялся, что Саврасъ отъ старца Серафима узнаетъ непремнно про доносъ или измну Петрыня, если таковая была. У Серафима даже въ канцеляріи намстника былъ свой человкъ, который его не разъ отъ бды спасалъ, во-время предупредивъ о готовящихся распоряженіяхъ.
Чрезъ четыре дня посл ночного покушенія Малины, судьба Петрыня сразу ршилась. Вмсто Савраса пришелъ въ поселокъ послушникъ изъ скита и, опросивъ, гд набольшій устинцевъ, повдалъ атаману громовую всть: Саврасъ прислалъ его сказать, что на Яръ изъ Саратова двинута команда съ офицеромъ.
Извстіе было не пустой слухъ. Иванъ, или, какъ онъ назвался, Ванекъ, самъ видлъ солдатъ и едва убжалъ. Команда по дорог зашла въ ихъ скитъ, все разграбила и сожгла, старцевъ перепорола и разогнала, «распужала по лсу», такъ какъ ей отвести въ острогъ никого изъ нихъ указу не было, а указъ былъ по пути только разорить скитъ, а путь команды къ рчк Еру слану, на разбойный притонъ Усти! Саврасъ, наскочивъ на солдатъ въ скиту, былъ пойманъ, выпоротъ и, когда его допытали, что онъ, разстрига, Устинъ Яръ знаетъ — взяли въ провожатые, а онъ, Ванекъ, взялъ переда, по приказу Савраса, чтобы предупредить атамана.
Устя сильно смутился и понурился. Пришедшій Орликъ переспросилъ снова гонца. Ванекъ, малый лтъ не боле 16-ти, былъ чрезвычайно разуменъ и толковитъ; недаромъ при старц Серафим служилъ въ кель. Ванекъ все подробно отвчалъ Орлику.
— Сколько ихъ въ команд?
— Боле полсотни будетъ — до семи десятковъ; а врно не знаю…
— Вс при ружьяхъ?
— Вс, кром обозныхъ; при нихъ дв телги да бричка; да у насъ что награбили еще — на нашу телгу склали и повезли.
— А офицеръ — молодой, старый? допрашивалъ Орликъ.
— Онъ не офицеръ, а такъ, стало быть, начальникъ, объяснилъ Ванекъ. — Я видалъ въ город офицеровъ — не то; онъ будто солдатъ тоже, но только изъ дворянъ, и годовъ ему двадцать, не боле. Кажись, что такъ вотъ сказывали: карпалъ.
— А на много-ль ты ихъ обогналъ-то? Гд они по-твоему теперь?
— За три дня отсюда будутъ, а то и дальше; я бгомъ дралъ, а они, сказывали, по десяти верстъ въ день, боле не уйдутъ; карпалъ-то сказывалъ: куда спшить! А я вдь бгъ сюда, что заяцъ махалъ.
Нсколько часовъ просидли вмст атаманъ и эсаулъ, совщаясь и раздумывая; было очевидно, что посылка на нихъ команды — было дломъ доноса.