Атаман Устя
Шрифт:
— Ладно, говорю, буде! Скажи только мн: теперь-то ты что длать хочешь?
— Ничего, странно произнесъ Петрынь.
— Не собираешься опять въ Камышинъ, либо въ Саратовъ? ухмыльнулся атаманъ ядовито.
Петрынь смутился отъ взгляда и голоса атамана и пробормоталъ:
— Зачмъ? Куда? Зачмъ мн…
— То-то. Коли отлучишься безъ спросу, то знай, пошлю Малину въ догонку, чтобы онъ тебя на дорог пугаломъ положилъ.
Петрынь зналъ эту воровскую поговорку: убить путника и зарыть около дороги, посл чего народъ всегда этого мста боится и обходитъ крестясь.
— Спасибо. Не придется вамъ меня похерить —
— Ну, теперь ступай…
Петрынь вышелъ отъ атамана и, лукаво усмхаясь, спустился внизъ по лстниц.
Онъ отправился въ хату, гд лежалъ раненый Лысый. Сначала Петрынь, какъ другъ и товарищъ Усти, жилъ внизу дома атамана, но затмъ, когда проявился новый эсаулъ Орликъ, и Устя стала пренебрежительне относиться къ нему, то начались частыя ссоры между ними, и однажды, въ минуту нетерпнія, она приказала молодцу уйти жить въ какуюлибо изъ хатъ въ поселк. Петрынь поселился одинъ въ хат на краю Яра, а затмъ въ нему же помстили и Лысаго.
Появленіе Петрыня въ Яр, посл долгаго отсутствія, облетло поселокъ тотчасъ. Узналъ объ этомъ и клейменый каторжникъ.
— Добро пожаловать! усмхнулся гнусливо Малина. — Не зналъ я — обида, что бляну мы разгромимъ и ситцу раздобудемъ, а то бы не уговорился съ Чернымъ на рубахи. Надо бы на одн гривны уговоръ вести. Обмахнулся, нечего длать. Ну, будутъ дв лишнія рубахи про запасъ лежать, якобы у двки на приданое лежатъ. А глупъ парень. Ну, зачмъ пришелъ… Напакостилъ въ город, и сиди тамъ. А онъ теперь сюда самъ въ руки ползъ. Дурень. И волкъ не жретъ овцу, гд зарзалъ, а уходитъ.
III
Въ ту же ночь отчаянные вопли всполошили весь поселокъ. Привыкли устинцы и самъ атаманъ слышать иногда крики среди ночи, когда подерутся двое и ползутъ на ножи, но все-таки на этотъ разъ многіе повскакали съ просонья на улицу; самъ атаманъ проснулся и слъ на кровати.
— Петрынь? Его будто голосъ! подумала Устя.
Дйствительно, вопилъ на весь поселокъ никто иной, какъ Петрынь.
Долго въ эту ночь лукавый малый не смыкалъ глазъ отъ сумятицы на душ, отъ дурныхъ предчувствій, отъ боязни того обстоятельства, что атаманъ не поврилъ его сказк объ ограбленіи храма и пребываніи въ острог. Петрыня мучилъ вопросъ, что будетъ съ нимъ, что длать ему: оставаться ему нсколько дней въ Устиномъ Яр или тотчасъ бжать отъ бды въ тотъ же Саратовъ. Онъ явился теперь въ надежд провести еще ловче атамана и шайку, чтобы исполнить затмъ молодцовате свою ехидную, давно задуманную месть.
— А коли бжать тотчасъ — не то ужъ будетъ, думалось ему. Однако посл колебаній Петрынь все-таки поршилъ на ум встать и тотчасъ же, выйдя изъ хаты, бжать изъ Яра, не дожидаясь утра.
— Если Малина за мной приставленъ тайкомъ отъ атамана сторожить меня — избави Богъ.
Эта мысль остановила его, и въ этомъ волненіи ему не спалось; къ тому же рядомъ съ нимъ все вздыхалъ и охалъ часто раненый Ванька Лысый.
Вдругъ среди ночи Петрыню почудилось, что кто то пробрался мимо окна его хаты, будто ползкомъ по земл. Онъ прислушался и различилъ осторожный шорохъ за дверьми. Кто станетъ соблюдать эту осторожность съ доброю цлью? невольно подумалось Петрыню. Или же просто предчувствіе повяло ему холодомъ на сердце!.. Такъ или иначе, но Петрынь вскочилъ со своей лавки и среди темноты горницы переползъ въ уголъ
Дверь тотчасъ же отворилась, кто-то просунулся въ горницу и замеръ, прислушиваясь… По особому сиповатому и свистящему дыханію, Петрынь отгадалъ сразу, кто явился среди ночи въ хату; клейменый каторжникъ, одинъ, дышалъ и соплъ съ этимъ присвистомъ въ рваныя ноздри.
Петрынь затрясся всмъ тломъ, прижимаясь въ угл хаты.
— Атаманъ прислалъ умертвить! подумалъ онъ.
Малина тихо двинулся и началъ шарить въ темнот…
Лежащій Ванька Лысый попалъ ему подъ руки, и онъ умышленно ткнулъ его… Лысый простоналъ и повернулся.
Малина, очевидно, узналъ голосъ раненаго и двинулся дальше… Руки его попали на скамью, съ которой соскочилъ Петрынь.
— Ахъ, дьяволъ, теплая!.. громко выговорилъ Малина и шагнулъ на средину горницы, будто готовый ловить бглеца. Въ ту же минуту онъ выскочилъ вонъ изъ горницы, сообразивъ, что Петрынь на дорог около хаты. Парень, полумертвый отъ страха, не зналъ, что длать; зубы его стучали, какъ отъ холода, а между тмъ потъ выступилъ на лбу.
— Что длать? будто не онъ самъ думалъ, а около его уха все спрашивалъ кто-то посторонній. Понявъ, что каторжникъ снова вернется съ улицы въ хату и накроетъ его въ угл,- онъ, обождавъ мгновенье, перешелъ къ двери и прислушался; въ нсколькихъ шагахъ, за плетнемъ, слышался гнусливый голосъ Малины.
— Щенокъ поганый, почуялъ и удралъ изъ подъ носу! Ахъ, щенокъ!
Петрынь ршился и, надясь, что Малина не увидитъ его за кустами и плетнемъ, — выскочилъ на улицу и пустился бжать. Не примтить бы, конечно, сибирному бгущаго среди ночи, да еще и босикомъ, но на бду Петрыня, выскочивъ опрометью, онъ спугнулъ у самаго порога спавшую курицу. Птица шаркнула изъ своей ямки, бросилась и закудахтала, какъ если бы ее рзали… Малина кинулся къ хат и увидлъ среди кустовъ мчащуюся фигуру парня. Не стерплъ неудачи зврь и заоралъ дико, бросаясь со всхъ ногъ въ догонку.
— А-а, лядащій, почуялъ! Врешь… И я блохой прыгать умю.
И оба полетли по поселку… Малина машистыми шагами и прыжками началъ настигать парня, а Петрынь сталъ на бгу орать съ отчаянья на весь Устинъ Яръ.
Оставалось шаговъ десять каторжнику, чтобы совсмъ настигнуть парня и съ маху — какъ онъ хотлъ теперь отъ злобы — всадить ему въ спину длинный и отточенный ножъ, который онъ стиснулъ въ кулак.
Но на счастье Петрыня, уже слышавшаго на бгу сиповатое дыханіе каторжника за самой спиной, — вдругъ что-то грузно шлепнулось объ землю и покатилось за нимъ, зашуршавъ по дорог. Малина кувырнулся и съ ругательствами не сразу поднялся на ноги. Это спасло Петрыня.
Споткнувшись на что-то въ темнот, Малина ударился грудью объ пенекъ и расшибся такъ, что другой бы не сразу и на ноги всталъ, а полежалъ бы, да поохалъ съ полчаса на земл.
Однако каторжникъ не продолжалъ своей травли, а остановился и засоплъ сильне и отъ ушиба, и отъ досады.
— Добро, поскудный, до завтрева; ты не изъ журавлей — въ небо не улетишь, забормоталъ онъ и двинулся назадъ по направленію къ своей хибарк, которая была въ другой сторон.
Петрынь, ошалвшій, уже не чуя за собой погони и понявшій, что Малина кувырнулся со всего маху, — все-таки бжалъ, какъ заяцъ, къ дому атамана и съ перепуга еще раза два визгливо прооралъ среди ночного безмолвья и сна.