Атаман Устя
Шрифт:
Атаманъ тотчасъ же отрядилъ, конечно, Ваньку Чернаго и теперь нетерпливо ждалъ его возвращенія.
— Что это за дло будетъ? спрашивала Устя раза по три въ день у своего эсаула.
Орликъ повторялъ одно:
— Дло худое; зря Хлудъ не пошлетъ.
— А Петрыня все нту. Сгинулъ! говорилъ атаманъ.
— Проявится, небось, шутилъ Орликъ. Только это будетъ въ послдній разъ; надо его похерить, хочешь не хочешь.
Наконецъ, однажды въ сумерки, Устя, сидя у себя въ горниц и разбирая по складамъ свою чудесную книжку: «Арапетъ», услыхала внизу голосъ Ефремыча.
— Ахъ,
— За что? За то, что чуть подъ плети не угодилъ! отвчалъ знакомый голосъ.
Устя сразу поднялась и пошла къ лстниц на встрчу пришедшему.
Это былъ Петрынь.
— Ишь, щенокъ поганый, разжирлъ!.. бранилась внизу Ордунья. — Кабы въ острог сидлъ, такъ рыло бы у тебя повысохло, а вишь, какой — словно котъ съ масляницы…
— Петрынь! крикнула Устя.
По лстниц поднялся и вошелъ молодой малый, худощавый, но высокій и довольно красивый.
— Здорово, Устя… заговорилъ онъ вкрадчиво и льстиво, небось, вы тутъ положили, что я нарзался и сгибъ; анъ вотъ я.
Устя, не двигаясь, молчала и смотрла ему прямо въ глаза испытующимъ взглядомъ, упорнымъ и строгимъ. Брови ея сомкнулись на переносиц, поднялись высоко въ вискахъ, а глаза, какъ два луча, свтились, упираясь въ улыбающееся, притворное лицо вошедшаго.
— Рыло въ пуху! подумала двушка, сразу увидя и прочитавъ въ лиц парня обманъ, игру и неумло скрываемое смущеніе.
— Иди, сухо вымолвила она и, повернувшись, пошла впередъ. Петрынь послдовалъ за ней. Глаза его, глядвшіе теперь въ спину идущаго впереди атамана, на одно мгновенье будто вспыхнули не то гнвомъ, не то злорадствомъ; но когда Устя сла на свое мсто у стола, а Петрынь опустился тоже на скамью между столомъ и окномъ, лицо его снова ухмылялось.
— Ужъ и радъ я, что вернулъ. Что было-то со мной, Устя; диву дашься, какъ разскажу все.
— Диво дивомъ, а судъ судомъ! отрзалъ атаманъ.
— Что судъ? Ты послушай; не за что судить; я въ острог былъ, чуть было подъ плети не угодилъ.
— Гд? Въ Камышин? умышленно спросила Устя равнодушнымъ голосомъ, вызывая его на ложь.
— Нтъ. Гд? Какой теб Камышинъ?
— Гд-жъ ты былъ?
— Въ Саратов, въ самомъ. Я къ теб посланца вдь гонялъ оттуда. Нешто посланецъ не бывалъ въ Яр отъ меня?
— Нтъ.
— Скажи на милость, обманулъ; я вдь ему два рубля далъ. Ахъ, мошенникъ! Такъ ты въ неизвстности обо мн все время была?
— Былъ! рзко и сердито выговорила Устя.
Петрынь мгновенье молчалъ и глядлъ удивленно, не понимая гнва, но затмъ онъ вспомнилъ и спохватился:
— Ахъ, прости, атаманъ.
— Такъ наболтался по свту, что ужъ и память отшибло! строго выговорила Устя.
— Прости, и то правда. Давно не видалъ, давно бесдовать не приходилось, вотъ и сталъ я путать. Такъ ты въ неизвстности былъ, гд я?
— Встимо. Я думалъ, ты въ Камышин.
— Я и пошелъ тогда въ Камышинъ, но на дорог повстрчалъ молодца-коробейника. Покажись мн у него мшокъ съ добромъ — я на него…
— Грабить! усмхнулась Устя, — такъ я и поврилъ.
— А что же? отчего?
— Ты!
— Что-жъ, что въ первый… Ты же, да и вс вы меня все хаили, что я добычи никогда не доставлю. Вотъ я и поршилъ, когда будетъ случай… Вдь тоже обидно, родная, слушать всякія…
— Опять? воскликнула Устя вн себя, поднявшись съ мста.
— Прости, атаманъ! взмолился Петрынь.
Устя сла и выговорила гнвно:
— По третьему разу я тебя въ свой чуланъ на три дня запру.
— Прости, атаманъ — отвычка.
— А мн-то что-жъ? грозно произнесла Устя. — Ты при народ брякнешь: «родная» либо «голубушка»; лучше тебя ухлопать до бды.
— Не буду, ни единаго разу не обмолвлюсь. Я объ теб все въ мысляхъ въ острог, тебя по женскому поминалъ, — вотъ и срывается. Прости, ни единаго больше не обмолвлюсь.
— Ладно. Вотъ увидимъ. Ошибешься не взыщи, сказала Устя спокойно, но холодно.
— Я и самъ не пойму атаманъ… какъ это? Никогда прежде не бывало со мной, жалобно молвилъ Петрынь.
— Ну, разсказывай… Какъ вмсто Камышина въ Саратовъ попалъ… Ближній свтъ вдь! презрительно и отчасти съ горечью разсмялась Устя, начинавшая вполн врить подозрніямъ Орлика и Хлуда.
Петрынь передалъ длинное повствованье, видимо, приготовленное и заученое. Молодецъ, будто бы имъ встрченный, оказался не коробейникъ, а тоже разбойникъ. Они побились, но ни тотъ, ни другой не одолли, и они помирились. Разбойникъ предложилъ Петрыню выгодное дло: вмст ограбить церковь въ богатомъ сел Измайлов, куда онъ шелъ. Село это выше Устинова Яра на Волг, лишь въ ста верстахъ отъ Саратова. Петрынь, будто бы ради того же намренія отличиться, согласился, думая сбыть продажей всякую золотую и серебряную утварь въ Саратов и принести Уст разные подарки… Дошли они и церковь ограбили благополучно, но въ городъ не попали, а были настигнуты и захвачены мужиками на дорог, а затмъ доставлены въ острогъ.
— Село Измайлово знаю, прервала Устя рчь парня, — на рчк Холодушк. Знаю. Богатое село.
— Богатое. Страсть.
— Только вотъ что, Петрынь, сурово вымолвила Устя, — тамъ храма нту.
— Какъ нту… проговорилъ тотъ, слегка смущаясь.
— Онъ сгорлъ объ прошлую зиму! оттягивая слова, произнесла Устя, строго глядя ему въ лицо.
— Что ты, Богъ съ тобой… я же… я же видлъ…
— Нтъ, ты не видалъ!! Не бреши попусту.
Наступило молчаніе.
— Ну, Петрынь, что-жь? На этомъ всему и конецъ?
— Что же теб?
— Правды я отъ тебя не добьюсь, гд ты былъ и что длалъ, какой у тебя умыселъ, воровской или же такъ — одно баловство со зла на меня? Ничего не скажешь?
— Я же теб все повдалъ, а ты не вришь, сказалъ Петрынь заискивающимъ и жалобнымъ голосомъ.
— Ладно, такъ и знать будемъ! холодно произнесла Устя, будто отрзала, будто безповоротно ршила что-то на ум относительно молодца.
Петрынь понялъ этотъ оттнокъ голоса атамана.
— Побойся Бога, Устя. Что-же я то… чмъ я виноватъ; вс молодцы у тебя отлучаются и пропадаютъ бывало по три мсяца, и имъ за это ничего, а я вотъ…