Атаман Устя
Шрифт:
— Это кто такой?
— О чортъ, дуракъ! Да Устя же! Атаманъ! взбсился ддъ. Про кого же я сказываю?
— Ну, ну… повинился Лысый. Я значитъ… того…
— Тарасъ его, стало, взялъ. Обходился съ нимъ ласково. — Съ Петрынемъ они — что теб братья родные. Тарасъ держалъ у себя его, въ походы мало бралъ, что и Петрыня, будто ровно обоихъ берегъ. Но вотъ разъ, подъ Дубойкой, какъ наскочили наши брать да разорять расшиву на рк, да нарвались на многолюдство и горячая драка завязалась у молодцовъ съ купецкими батраками — Устю кто-то и създилъ шашкой по голов. Рубецъ и до сю пору видать. Видлъ небось?
— Рубецъ? Видлъ. Не здорово.
— Вотъ какъ его поранили тогда, Тарасъ за нимъ ходилъ, какъ нянька, либо мать родная. Онъ лежалъ, а опосля все дома сидлъ, покуда не прошло совсмъ; а Тарасъ отъ него не отходилъ. И вотъ тутъ темное дло вышло. Собрался Устя въ Астрахань къ знахарю, вишь, башку показать. Съ нимъ Петрынь! А за ними увяжися и атаманъ Тарасъ. Мы сидимъ, ждемъ, а ихъ нту… Мсяцъ, все нту… Пріуныли молодцы. А тамъ пріхали Устя съ Петрынемъ и говорятъ: Тарасъ нарзался на начальство, взятъ, а намъ бжать веллъ. Прошелъ мсяцъ, другой, узнаемъ мы, Тарасу голову отрубили. А у насъ атаманомъ объявился ужь не сынъ его, а Устя. Понялъ?
— Понялъ, отозвался Лысый и закачалъ головой.
— А понялъ какъ Тарасъ въ острогъ и подъ топоръ потомъ угодилъ? воскликнулъ Блоусъ.
— Понялъ.
— Анъ врешь Не понялъ. Потому, это дло по сю пору никто еще не разобралъ. Тарасъ былъ не дурень какой. А его, Иване, Устя съ роднымъ сыномъ — продали. Съ головой выдали воевод. Во свидтеляхъ были на его разбойныя дла и душегубства. А загубивъ — вернулись, и Устя атаманомъ самъ, сталъ. Ему ничего еще, а Петрыню на томъ свт за отца будетъ не гоже.
— Да, не гоже. Отецъ вдь, родитель.
— Такъ вотъ ты, Иване, въ примръ Тараса себ и не ставь. Его продали. Да еще родной сынъ! заключилъ рчь Блоусъ и поднялся. Прости. Я запоздалъ. Заругаютъ. Старикъ взялъ кадушку съ рыбой и удочки и тихо побрелъ въ поселокъ. Ванька Лысый съ ружьемъ двинулся дале, но зашагалъ медленно и все охалъ да вздыхалъ, да головой трясъ.
V
Среди приволья, но и глуши дикаго края, за тридцать и сорокъ верстъ отъ всякаго жилья, только и былъ одинъ этотъ поселокъ или «притонъ», какъ сказываютъ добрые люди про житье всякой вольницы, «сволоки» со всхъ краевъ матушки Руси. Поселокъ этотъ звался по имени атамана: Устинъ Вражекъ или Яръ. Прежде звали это мсто Стенькинъ Яръ за то, что любилъ здсь отдыхать и подолгу сиживать таборомъ, въ лтніе мсяцы самъ Стенька Разинъ со своими молодцами. Въ этомъ самомъ мст, сказываютъ, въ пучин рки бурливой утопилъ онъ свою любезную, красавицу, персидскую княжну родомъ. И этимъ возблагодарилъ, якобы отъ себя, матушку Волгу за все, что она дала казны золота да серебра.
— На, молъ, матушка, ничего я для тебя не жалю!..
Вотъ уже съ годъ, что проявился этотъ новый лихой атаманъ, именемъ Устя, сначала скитальничалъ съ ребятами своими и жилъ, гд случится, а теперь поселкомъ цлымъ примостились его молодцы по Яру межъ трехъ горъ, около древней развалины. Мсто прозвалось уже само собой по имени атамана. Да на долго-ли? Добжали уже всточки объ шайк атамана Усти и въ Саратовъ, и въ Камышинъ. Сначала концы хоронили, какъ слдъ былъ, да откупались отъ вора воеводы. А нын посмлли, концовъ не хоронятъ, да и воевода въ Саратовъ другой присланъ съ Москвы, откупа не беретъ, хоть Устя и засылалъ не разъ въ воеводское правленье по сту и боле рублей.
Прежде Устины молодцы за хлбопашцевъ выдаваемы были воеводой
— Знаемъ мы какой они хлбъ сютъ и жнутъ. Тотъ, что мимоздомъ подъ руку имъ попадается.
Хаты, избушки, да хибарки Устинова Яра разбросались середи зелени, кустовъ и деревъ. Поселокъ не вытянулся въ рядъ, какъ на Руси православные живутъ, костромичи, туляки или иные какіе. Здсь слободы иль улицы нтъ. Кто гд примостился, тамъ и спрятался: либо въ чащ ельника, либо на пригорк, либо на самомъ песк у берега. А кто залзъ выше всхъ и со двора его сотня-другая шаговъ подъему.
Строенье тоже плохое; не на долгій, а на короткій вкъ кладено и лажено было. Вдь не нын-завтра, надо собираться, придется и тягу дать съ насиженнаго мста на новыя мста, гд поглуше, иль гд начальство сговорчиве, гд войску царскаго меньше.
Около иныхъ хатъ есть и огороды. Гд баба есть, тамъ непремнно огородъ. Но большая половина молодцовъ холостая, не только женъ, но и любезныхъ нтъ. Да и атаманъ къ тому же этого не любитъ. Можно бы сейчасъ въ округ скрасть дюжины дв красныхъ двокъ и зажить по-христіански, смейно и любовно. Да атаманъ Устя не любитъ этого. Чуденъ онъ. Дтей, малыхъ ребятъ любитъ, завсегда ласкаетъ и сластями кормитъ. Махонькихъ чужихъ младенчиковъ на рукахъ няньчитъ, а красныхъ двицъ духу слышать будто не можетъ. Завелась одна такая, ворованная изъ Сенгилея, у молодца Ивана Чернаго, такъ атаманъ веллъ прогнать, а то утопить пообщался.
Однако въ нкоторыхъ хатахъ есть бабы, есть и молодухи и малыя ребята. Кто съ семьей своей пришелъ въ шайку, бжавъ изъ города, или изъ села какого, атаманъ запрета не кладетъ. Дочка при отц — иное дло.
Самъ атаманъ живетъ хорошо. Хата у него не простая. Онъ въ каменномъ дом, будто въ город. Такъ приладилъ онъ себ въ развалин жилье, что диво. Половина, что разрушена отъ времени, такъ и осталась, а другую, что еще стояла, поправили, окна да двери приладили и вышло у атамана три горницы. Ни дать, ни взять, Правленье городское какое, или Земскій Судъ, или домъ господскій.
Стны блыя, потолки высокіе, окна широкія. Свтлицы вышли — хоть самому воевод жить въ нихъ, а не атаману разбойниковъ.
Вокругъ дома подъ окошками и у крылечка, всякая лтняя забава — горохъ да бобы, арбузы да тыквы, подсолнухи высокіе, дв большія яблони, что сами ужь здсь выросли или еще отъ старыхъ временъ остались. Можетъ и впрямь когда тутъ монастырь былъ: пустынники насадили.
У атамана мордовка старая, да злющая, именемъ Ордунья, прозвищемъ Однозуба — все хозяйство ведетъ и обдъ стряпаетъ. Она и огородъ и бахчи развела на диво, она и въ горницахъ всему хозяйка. Бываетъ и на атамана наскочитъ со зла и крикнетъ, но атаманъ Устя ей не перечитъ. Она ругается, а онъ смется.
По дламъ атаманскимъ у Усти въ помощь есть молодецъ Орликъ или Орелка, да онъ все въ разъздахъ да въ розыскахъ. А во двор всегда при Уст старикъ Ефремычъ, прозвищемъ «князь», изъ солдатъ Пандурскихъ. Ефремычъ на мсто якобы эсаула помощника, если надо что кому приказать, взыскать, прослать куда. Онъ же и грамоту знаетъ, одинъ на весь поселокъ.
Если надо кому атамана просить о чемъ, разжалобить — то берися за Ефремыча. Ордунья много можетъ, да она злючая и дура и атаманскихъ разбойныхъ дловъ не понимаетъ. А Ефремычъ добрая душа и умница. Его смажешь ласковымъ словомъ, онъ и у атамана словечко замолвитъ, а когда захочетъ, все подлаетъ.