Без оглядки на богов. Взлет современной Индии

Льюс Эдвард

Наш разговор с Курианом постоянно прерывали телефонные звонки, будто кто-то заботился, чтобы его совесть не спала. Позвонил чиновник из другого управления, который хотел, чтобы Куриан использовал свое влияние и обеспечил ему на этот вечер место в бизнес-классе, а не в эконом-классе. Потом позвонил чиновник из печально известного управления таможенных и акцизных сборов, который хотел получить бесплатную парковку для себя и своих коллег, поскольку они запланировали вечеринку в ресторане аэропорта. Куриан всем обещал помочь. «А что тут поделаешь? – беспомощно спросил он. – Это ведь все сущие мелочи. Это не наносит вреда». Я рассмеялся – и над мизерностью просьб, и над честностью Куриана. Если ему и приходилось уступать «по мелочи», он по крайней мере не закрывал глаза на смысл происходящего.

И все же наш разговор прояснил, насколько трудно в Индии укротить чудовище, которое во многих отношениях остается неуправляемым, несмотря на то что после 1991 г., когда Манмохан Сингх начал ликвидацию системы лицензирования, многие полномочия центрального правительства были урезаны. Я также вспомнил о замечании Аруна Шоурьи, который в 1999–2002 гг. был министром по реформе административного аппарата. В связи с разговором о попытках

реформирования бюрократического аппарата Шоурьи сказал: «Это все равно что прорубать дорогу в джунглях Амазонки. К тому времени, как прорубишь сотню ярдов, за спиной уже вновь зеленеют джунгли».

Тот же Шоурьи привел пример того фарса, который разыгрывают противники реформ, чтобы не допустить даже малейшего изменения системы [47] . В апреле 1999 г. министерство сталелитейной промышленности Индии обратилось в министерство по реформированию административного аппарата с официальным запросом. Предметом запроса, на разрешение которого потребовался почти год и уйма ценного времени самых высокопоставленных должностных лиц, было следующее: позволено ли чиновникам административного аппарата делать пометки на документах зелеными и красными чернилами или только обычными синими или черными.

47

Aran Shourie, Governance and the Sclerosis That Has Set In (New Delhi: Rupa & Co., 2004), pp. 3–7.

После нескольких недель совещаний, консультаций и написания меморандумов эксперты из аппарата Шоурьи пришли к выводу, что вопрос могут решить только чиновники из управления по печати. Дело передали туда, и после трех недель обдумывания его вернули в министерство по реформе административного аппарата с рекомендацией запросить мнение министерства профессионального обучения. На передачу дела в министерство профессионального обучения ушло еще три недели, потому что бдительным специалистам из министерства по реформе административного аппарата потребовалось время для тщательного изучения соображений, представленных мудрецами из управления по печати.

И так этот вопрос государственной важности футболили из одного управления в другое, из министерства в министерство, обсуждали на внутриведомственных и межведомственных совещаниях, пока не нашли соломоново решение: «Проект решения должен быть исполнен черными или синими чернилами. Изменения в него могут вноситься зелеными или красными чернилами, чтобы сделать изменения более заметными», – таким был новый порядок вещей. При этом учли и соображения субординации: «Зеленые или красные чернила может использовать только должностное лицо в ранге секретаря межведомственной комиссии и выше, и только изредка». Шоурьи заметил: «Хорошее бюрократическое решение: разрешено действовать по собственному усмотрению, но только при четко определенных обстоятельствах!» Если бы эта история появилась в одном из романов Франца Кафки, критики обвинили бы его в том, что он слишком уж загнул.

Что касается Куриана, то он получал весьма привлекательные предложения о переходе в частные компании. Но это его не заинтересовало: «Пусть сегодня это звучит наивно, я хочу служить государству. И это правда». На том мы и расстались. Вдруг я подумал, а не попросить ли Куриана отправить меня завтра в Дели бизнес-классом. Но упустил момент.

* * *

Времени, чтобы привыкнуть к государству, у Индии было больше, чем у остального мира. По оценкам историков, государства начали формироваться в Индии не позднее VI в. до н. э., – в то самое время, когда в Северной Индии явился Будда как величайший представитель раннего философского скептицизма. «Артхашастра», или «Наука о богатстве» [48] , процитированная в начале этой главы, написана между 300 и 200 гг. до н. э. для династии Маурьев, один из правителей которой, буддистский царь Ашока, был, вероятно, величайшим правителем Индии. В своей краткой истории мира британский писатель Г. Уэллс отметил: «Среди десятков тысяч имен монархов, заполняющих исторические хроники, имя Ашоки сияет как почти одинокая звезда» [49] . По оценкам ученых, численность населения столицы Ашоки Паталипутры, на развалинах которой в Северной Индии стоит современный город Патна, была по меньше мере такой же, как в императорском Риме. Но до появления императорского Рима оставались столетия, а население Северной Европы еще не достигло даже той стадии развития, на которой римляне называли его «варварами», а Ашока уже опирался на мудрость «Артхашастры», руководства по управлению государством, которое, по мнению ученых, проницательностью и изощренностью не уступает «Государю» Макиавелли, написанному спустя семнадцать с лишним столетий.

48

В русском переводе: Артхашастра, или Наука политики. М.—Л.: Изд-во Академии наук, 1959. 793 с. (Серия: Литературные памятники). – Прим. ред.

49

Британские археологи, которые в XIX в. расшифровали знаменитые указы Ашоки, выбитые на колоннах по всей Индии, открыли миру практически забытую фигуру. Будучи последовательным и строгим буддистом, Ашока в своих указах советует своим подданным проявлять доброту к животным, воздерживаться от насилия и давать прибежище странникам. Это, пожалуй, самый ранний пример социальной рекламы.

От труда, автором которого считается Каутилья (о нем почти ничего не известно), читателя охватывает трепет узнавания реалий Индии начала XXI в. [50] Книга знакомит с идеей mandala, в соответствии с которой дипломатические интересы царства представлены концентрическими кругами, а союзнические отношения строятся «через уровень»: союзником против ближайшего круга является следующий за ним. Это, пожалуй, самая ранняя из версий известной доктрины «враг моего

врага – мой друг». Каутилья подробнейшим образом перечисляет обязанности каждой касты. Его описание вайшья, или касты торговцев, как «воров, которых не называют ворами», до сих пор царит в умах некоторых слоев общества. В другом месте Каутилья дает царю разумный совет: в налоговой политике он должен действовать подобно пчеле, собирающей цветочный нектар, – любой налог нужно собирать только единожды, чтобы предприятие могло процветать и приносить прибыль, и тогда на следующий день с него опять можно будет собрать налог (эта идея запечатлелась в сознании современной Индии не так хорошо). Он также предлагает подробные правила организации бюрократического аппарата. Недопустимо, чтобы государственное ведомство возглавлял один человек, потому что это создает условия для перехвата управления в своекорыстных интересах. По той же причине чиновников нужно часто переводить с одного поста на другой. И еще: чиновник не должен принимать решений, не посоветовавшись предварительно с вышестоящими начальниками. Еще более знаменит составленный им перечень сорока способов, используемых бюрократами для обворовывания царской казны.

50

Все нижеследующие примеры заимствованы из «Артхашатсры», хотя с большинством из них я познакомился при чтении следующих книг: Richard lannoy, Speaking Tree, а также a. l. basham, The Wonder That Was India, 3rd rev. ed. (london: Picador, 2004).

Много воды утекло с тех пор, как Каутилья изложил свое поразительно бесстрастное представление о том, что такое хорошее правление. Странно было бы пытаться спроецировать построения древнего политического наставления на современный характер нации, хотя бы в силу огромной временной дистанции. Однако Индии присуща не политическая, а культурная преемственность, подобную которой трудно найти где-либо еще, кроме Китая. Когда знаменитый британский историк А. Л. Башем в 1954 г. писал свою до сих пор популярную книгу «Чудо, которым была Индия» («The Wonder That Was India»), он попытался убедить своих американских издателей изменить название [51] . Книга издавалась в рамках серии, посвященной истории ацтеков, майя, древних египтян и прочих. Профессор Башем сказал тогда, что в случае Индии «была» нужно заменить на «есть», потому что в истории индийской цивилизации не было разрывов. Мысль хорошая, но издателей переубедить не удалось.

51

По свидетельству Томаса Р. Траутмена из Мичиганского университета в его предисловии к изданию 2004 г. книги basham, The Wonder That Was India.

История индийского государства после распада империи Ашоки, в противоположность предшествующему периоду, представляет собой почти непрерывный ряд дроблений, войн и распадов, длившийся до начала XVI в., когда Северную Индию захватила вторгшаяся из Центральной Азии династия Моголов. Только при падишахе Акбаре, правившем с середины 1550-х годов до своей смерти в 1605 г., – почти в точности тот же период, что королева Англии Елизавета I, – территории, входившие некогда в царство Ашоки и составляющие большую часть земель, образующих современную Индию, были вновь объединены под властью единого правительства. Разителен контраст с историей Китая, который на протяжении последних двадцати пяти столетий, с короткими перерывами, управлялся из единого центра. Столь же разителен контраст между индийской и китайской системами бюрократии. В Китае существовала общенациональная система экзаменов, открывавших возможность самому простому крестьянину стать мандарином, если его ученость давала ему на то право. А в Индии до установления британского владычества в XVIII–XIX вв. все посты в государственном аппарате были исключительно наследственными и занимали их по большей части представители высшей касты браминов. Наиболее сильное и устойчивое влияние на индийское государство оказала британская традиция – при сохранении некоторых следов традиций империи Моголов. Изолированные от народа на своем идеальном Олимпе, чиновники британской колониальной администрации стремились быть «безупречно честными и справедливыми в каждой мелочи» [52] . После получения Индией независимости среди западных и индийских историков стало модно третировать индийскую гражданскую администрацию викторианской эпохи за расовое высокомерие и откровенный империализм. Но такой подход игнорирует прогрессивное и во многих отношениях радикальное влияние, оказанное на менталитет индийцев этим административным аппаратом, преданным идеалам беспристрастного правосудия и равенства всех перед законом. Хотя судьям-индийцам почти никогда не позволяли вести дела, ответчиком в которых был британец, британское владычество ознаменовало первый в истории Индии период, когда все индийцы были признаны равными перед законом. Об этом свидетельствует и то, что в начале XXI в. в Индии все еще действует дискуссионное общество индусов из низших каст, носящее имя лорда Маколея, империалиста, составившего действующий по сей день индийский уголовный кодекс. Неудивительно и то, что принадлежавший к низшей касте составитель конституции Индии Б. Р. Амбедкар порой намекал, что больше опасается независимой Индии, руководимой выходцами из высших каст, чем продолжения британского владычества.

52

Philip Mason, introduction, The Men Who Ruled India (New Delhi: Rupa&Co., 1985).

На протяжении двух с лишним столетий британские окружные сборщики налогов считали себя «платоновскими стражами» [53] , элитой, которая сознательно поддерживает дистанцию между собой и массами, но правит в интересах последних. Такой подход в высшей степени соответствовал задачам империи, т. к. способствовал эффективному сбору налогов и поддержанию закона и порядка. Но наследием этого подхода является сохранившаяся и поныне традиция отстраненности и патернализма.

53

Ibid.