Божественная комедия

Алигьери Данте

₅₈

Их тело власяница облекла, Они плечом друг друга подпирают, А вместе подпирает всех скала.

₆₁

Так нищие слепцы на хлеб сбирают У церкви, в дни прощения грехов, И друг на друга голову склоняют,

₆₄

Чтоб всякий пожалеть их был готов, Подвигнутый не только звуком слова, Но видом, вопиющим громче слов.

₆₇

И

как незримо солнце для слепого, Так и от этих душ, сидящих там, Небесный свет себя замкнул сурово:

₇₀

У всех железной нитью по краям Зашиты веки, как для прирученья Их зашивают диким ястребам.

₇₃

Я не хотел чинить им огорченья, Пройдя невидимым и видя их, И оглянулся, алча наставленья.

₇₆

Вождь понял смысл немых речей моих И так сказал, не требуя вопроса: «Спроси, в словах коротких и живых!»

₇₉

Вергилий шел по выступу откоса Тем краем, где нетрудно, оступясь, Упасть с неогражденного утеса.

₈₂

С другого края, к скалам прислонясь, Сидели тени, и по лицам влага Сквозь страшный шов у них волной лилась.

₈₅

Я начал так, не продолжая шага: «О вы, чей взор увидит свет высот И кто другого не желает блага,

₈₈

Да растворится пенистый налет, Мрачащий вашу совесть, и сияя, Над нею память вновь да потечет!

₉₁

И если есть меж вами мне родная Латинская душа, я был бы рад И мог бы ей быть в помощь, это зная».

₉₄

«У нас одна отчизна — вечный град. [719] Ты разумел — душа, что обитала Пришелицей в Италии, мой брат».

₉₇

Немного дальше эта речь звучала, Чем стали я и мудрый мой певец; В ту сторону подвинувшись сначала,

₁₀₀

Я меж других увидел, наконец, Того, кто ждал. Как я его заметил? Он поднял подбородок, как слепец.

719

Вечный град — небо.

₁₀₃

«Дух, — я сказал, — чей жребий станет светел! Откуда ты иль как зовут тебя, Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?»

₁₀₆

И тень: «Из Сьены я и здесь, скорбя, Как эти все, что жизнь свою пятнали, Зову, чтоб Вечный нам явил себя.

₁₀₉

Не мудрая, хотя меня и звали Сапия, [720]

меньше радовалась я Своим удачам, чем чужой печали.

720

Не мудрая, хотя меня и звали Сапия — Игра словами: собственное имя Sapia сопоставлено с итальянским прилагательным savia (в староитал. также: sapia), то есть «мудрая».

₁₁₂

Сам посуди, правдива ль речь моя И был ли кто безумен в большей доле, Уже склонясь к закату бытия.

₁₁₅

Моих сограждан враг теснил у Колле, [721] А я молила нашего Творца О том, что сталось по его же воле.

₁₁₈

721

Колле ди Вальдельса — См. прим. Ч., XI, 109–113.

Их одолели, не было бойца, Что б не бежал; я на разгром глядела И радости не ведала конца;

₁₂₁

Настолько, что, лицо подъемля смело, Вскричала: «Бог теперь не страшен мне!». — Как черный дрозд, чуть только потеплело.

₁₂₄

У края дней я, в скорбной тишине, Прибегла к богу; но мой долг ужасный Еще на мне бы тяготел вполне,

₁₂₇

Когда б не вышло так, что сердцем ясный Пьер Петтинайо [722] мне помог, творя, По доброте, молитвы о несчастной. [723]

₁₃₀

Но кто же ты, который, нам даря Свое вниманье, ходишь, словно зрячий, Как я сужу, и дышишь, говоря?»

₁₃₃

722

Пьер Петтинайо — по ремеслу гребенщик, прослывший в Сьене святым.

723

Из Сьены я… — Сапия, знатная сьенская дама, тетка Провенцана Сальвани (Ч., XI, 109–142).

И я: «Мой взор замкнется не иначе, Чем ваш, но ненадолго, ибо он Кривился редко при чужой удаче.

₁₃₆

Гораздо большим ужасом смущен Мой дух пред мукой нижнего обрыва; Той ношей я заране пригнетен». [724]

₁₃₉

«Раз ты там не был, — словно слыша диво, Сказала тень, — кто дал тебе взойти?» И я: «Он здесь и внемлет молчаливо.

724

Данте сознает, что завистью он грешил куда меньше, нежели гордостью, и предчувствует муку «нижнего обрыва», того, где гордецы «пригнетены ношей».