Божественная комедия

Алигьери Данте

Я, отрывая взгляд мой созерцавший, Увидел за Марией, в стороне, Где находился мне повелевавший,

₅₂

Другой рассказ, иссеченный в стене; Я стал напротив, обойдя поэта, Чтобы глазам он был открыт вполне.

₅₅

Изображало изваянье это, Как на волах святой ковчег везут, Ужасный тем, кто не блюдет запрета.

₅₈

И на семь хоров

разделенный люд Мои два чувства вовлекал в раздоры; Слух скажет: «Нет», а зренье: «Да, поют».

₆₁

Как и о дыме ладанном, который Там был изображен, глаз и ноздря О «да» и «нет» вели друг с другом споры.

₆₄

А впереди священного ларя Смиренный Псалмопевец, пляс творящий, И больше был, и меньше был царя.

₆₇

Мелхола, изваянная смотрящей Напротив из окна больших палат, Имела облик гневной и скорбящей. [675]

₇₀

Я двинулся, чтобы насытить взгляд Другою повестью, которой вправо, Вслед за Мелхолой, продолжался ряд.

₇₃

Там возвещалась истинная слава Того владыки римлян, чьи дела Григорий обессмертил величаво. [676]

675

Второй барельеф изображает смирение библейского царя Давида, который, при перенесении «ковчега завета» в Иерусалим, «скакал и плясал перед господом», на что с негодованием смотрела из окна его жена Мелхола (Библия).

676

Григорий обессмертил величаво — Существовала легенда, что, по молитве папы Григория (умер в 604 г.), кроткий Траян, император-язычник, был освобожден из ада, жил вторично уже как христианин и достиг райского блаженства (Р., XX, 44–48; 106–117).

₇₆

Вдовица, ухватясь за удила, Молила императора Траяна И слезы, сокрушенная, лила.

₇₉

От всадников тесна была поляна, И в золоте колеблемых знамен Орлы парили, кесарю охрана.

₈₂

Окружена людьми со всех сторон, Несчастная звала с тоской во взоре: «Мой сын убит, он должен быть отмщен!»

₈₅

И кесарь ей: «Повремени, я вскоре Вернусь». — «А вдруг, — вдовица говорит, Как всякий тот, кого торопит горе, —

₈₈

Ты не вернешься?» Он же ей: «Отмстит Преемник мой». А та: «Не оправданье — Когда другой добро за нас творит».

₉₁

И он: «Утешься! Чтя мое призванье, Я не уйду, не сотворив суда. Так требуют мой долг и состраданье». [677]

₉₄

Кто

нового не видел никогда, [678] Тот создал чудо этой речи зримой, Немыслимой для смертного труда.

₉₇

Пока мой взор впивал, неутомимый, Смирение всех этих душ людских, Все, что изваял мастер несравнимый,

677

Третий барельеф воспроизводит легенду о том, как римский император Траян (с 98 по 117 г.) смиренно выслушал упрек вдовы и оказал ей правосудие.

678

Кто нового не видел никогда — то есть бог, которому открыто и прошлое и будущее.

₁₀₀

«Оттуда к нам, но шаг их очень тих, — Шепнул поэт, — идет толпа густая; Путь к высоте узнаем мы у них».

₁₀₃

Мои глаза, которые, взирая, Пленялись созерцаньем новизны, К нему метнулись, мига не теряя.

₁₀₆

Читатель, да не будут смущены Твоей души благие помышленья Тем, как господь взымает долг с вины.

₁₀₉

Подумай не о тягости мученья, А о конце, о том, что крайний час Для худших мук — час грозного решенья. [679]

₁₁₂

Я начал так: «То, что идет на нас, И на людей по виду непохоже, А что идет — не различает глаз».

₁₁₅

И он в ответ: «Едва ль есть кара строже, И ею так придавлены они, Что я и сам сперва не понял тоже.

679

Час грозного решенья — час Страшного суда.

₁₁₈

Но присмотрись и зреньем расчлени, Что движется под этими камнями: Как бьют они самих себя, взгляни!»

₁₂₁

О христиане, гордые сердцами, Несчастные, чьи тусклые умы Уводят вас попятными путями!

₁₂₄

Вам невдомек, что только черви мы, В которых зреет мотылек нетленный, На божий суд взлетающий из тьмы!

₁₂₇

Чего возносится ваш дух надменный, Коль сами вы не разнитесь ничуть От плоти червяка несовершенной?

₁₃₀

Как если истукан какой-нибудь, Чтоб крыше иль навесу дать опору, Колени, скрючась, упирает в грудь

₁₃₃

И мнимой болью причиняет взору Прямую боль; так, наклонясь вперед, И эти люди обходили гору.