Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Он нёс в руках букет светло-розовых лилий, она - жёлтых тюльпанов. Перед накренившейся часовенкой - поворот налево, потом ещё один, по заросшей траве, через гущу чахлых деревьев. Кажется, они почти забыли друг о друге - помнят только о небольшой могилке с белым мраморным надгробием, перед которой через несколько минут упадут на скамейку. Оба думают и ещё кое о чём: тропа к могиле скоро зарастёт, трава совсем заполнит эту часть кладбища, ведь могил всё больше, ведь идёт война… Но им дорогу никак не забыть.
Им
Когда перед ними возник белый надгробный камень, Мия положила голову на его плечо.
– Какое здесь всё чистое, - прошептала она.
Сердце сжала знакомая боль. Она и правда принесла облегчение. Значит, он ещё жив.
Цветы заняли законное место возле белого надтреснутого камня. Аккуратно наклоняясь и раскладывая их, Антон тихо, совсем неслышно, напел знакомый мотив и почувствовал, как голос уносит ветер. Неужели он ещё не разучился петь?..
Сидя на четвереньках и перебирая лепестки лилий, он поднял глаза.
Калужная Людмила Константиновна
20.11.1970 - 05.05.2001
– Здравствуй, мама.
– Ну, Милочка, он просто упал с дерева, с кем не бывает?
– смеётся отец, подхватывая Антона на руки и кружа по комнате. Семилетний Антон хохочет, за окном расцветает майская сирень, в комнате пахнет яблоками и цветами, и жизнь прекрасна, думает Антон, и прожить бы как можно дольше! Мама смотрит обеспокоенно, но улыбается тоже.
Отец заставляет много учиться и уезжать на всю неделю в этот ненавистный интернат и его, и Лёшку, но зато никогда не ругает за драки и выходки. Мама только всплескивает руками, и по выходным, когда они возвращаются домой, сажает Тошу к себе на колени и играет ему на большом белом рояле что-то печальное и светлое, и напевает колыбельную про Христа, ослика и Марию, а голубые занавески их загородного калининградского дома треплет весёлый весенний ветер.
Жизнь прекрасна, думает Антон. И у них она вся впереди.
– Её смерть убила папу, - тихо вздохнула Мия за спиной. Антон качнул головой.
– Он ошибся.
– Ошибся?.. В чём?
– Во всём, Мия, - отрезал он.
– Легко тебе говорить, - начала она чуть обиженно, и он развернулся слишком резко.
– Прости... Я слышала... Слышала, что из твоей роты в живых осталось одиннадцать...
– Он ошибся, Мия. Помнишь, что с ним стало?
– слабо улыбнулся он, закрывая глаза и касаясь рукой холодной земли.
– Он забыл её. Она для него умерла. Совсем. Её не стало, и он похоронил её не только в земле, но и в душе. Её не стало для него. Совсем. А она ведь есть...
– Это так серьёзно, Саша? Ты уверен, что нужно ехать? Мне жалко дом, - Антон стоит в дверях и видит, как напряжено мамино лицо.
– Боюсь, что да. На днях, Милочка. Я сейчас поеду, а за вами пока присмотрят ребята, они всё время рядом, -
– Да уж, мы точно подопытные крысы, - мама морщится.
– Я за детей боюсь... Когда же все это кончится?
– Скоро, Милочка, скоро. Всё пройдёт, родная.
У папы такая красивая форма! Антон тоже хочет работать в ФСБ, когда вырастет. В ответ на это папа смеётся, треплет его по волосам и говорит, что нужно учиться хорошо, очень хорошо.
Учиться Антон любит. Мальчишки в интернате весёлые, учителя строгие, но не злые, а ещё он учится играть на скрипке и скоро начнёт на фортепиано, как мама. Правда, зимой снова придётся лететь в далёкий и стылый Лондон, и жить там с другими мальчишками, и говорить с ними только по-английски, но ведь будет Лёшка. Лёшка не даст его в обиду.
– Можно, мы не поедем в Лондон зимой?
– плаксиво спрашивает он у отца.
– Ну, чего нюни распустил? Если хочешь работать, как я, ты обязательно должен знать английский, - папа щёлкает его по носу.
– А я и так его девять раз в неделю учу, - насупился он.
– Нужно говорить без акцента.
– Без чего?
– Ну, хватит, Саша, перестань, - мама встаёт с дивана, лёгкая, светлая, даже кофточка у неё белая с голубыми кружевами.
– Зима будет зимой, а сейчас ведь весна, дорогой мой, - она берёт его лицо в ладони.
– Давайте почитаем, хочешь? Где у нас Лёша и Мия?
Он большими скачками, сшибая мебель и вызывая отцовский смех, несётся по просторным комнатам, ища брата и сестру, но противная Мия сидит в детской, играя в своего пупса, и не желает никуда идти, а Лёшка умчался гонять в футбол, не взяв его, и Антон, немного обиженный, идёт к маме один.
Но от обиды скоро не остаётся следа. Папа уехал, а мама стоит посреди гостиной с книжкой, такая прекрасная, и кофточка на ней такая белая, и ветер так красиво колышет её тёмные волосы…
Антон улавливает едва слышный щелчок, но это, наверное, Мия возится, и бежит к маме, хочет забраться к ней на колени и послушать новую удивительную историю…
По белой маминой кофточке расползается страшное ярко-красное пятно, и она вдруг как-то разом стареет, бледнеет и оседает на пол. Двигает губами, но не произносит ни слова; глаза её не видят испуганного Антона.
– Мама, мама!
– он подбегает, и пачкает руки в этой страшной красной краске, и плачет, и зовёт, но мама закрывает глаза и уже не слышит его.
Она уже никогда не услышит.
Мия неожиданно вложила руку в его ладонь, и он совершенно рефлекторно дёрнулся, отшатнулся, избегая контакта кожи к коже; увидел потерянное лицо сестры, быстро встал, выныривая из омута воспоминаний, вытягивая себя из комнаты, наполненной звуками фортепиано, запахом сирени, майским свежим ветром и кровью.