Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Нажал на иконку. «Извините, абонент временно…» Сброс. Вызов. Сброс. Вызов.
И - на этот раз правда как удар:
ЗДЕСЬ ВООБЩЕ НЕВОЗМОЖНО ВЫЖИТЬ.
– Успокойся, Тон…
«Успокойся, Тон»?!
Вы, блять, серьёзно?!
Он сжал кулаки. И зубы. Несколько шагов к самым обломкам, не слушая криков за спиной. Что-что?
Опасно? Правда?! А ей ничего?
Он вообще не думал, что придётся прощаться… со всем этим. С этим идиотизмом. С ней. Нет.
Сброс. Вызов. Сброс. Вызов.
– О Господи, пожалуйста, пожалуйста...
– неслышное, захлёбывающееся, затихающее.
Он едва не задохнулся.
– Соловьёва?
– на выдохе прошептал он. Дыхание - прерывистое и поверхностное.
– Тон?
– рядом тут же возник Макс, но Антон только махнул рукой, прижав к уху трубку.
Тишина. Дыхание - чужое... Слишком, слишком тихое...
– Говори, Соловьёва, не молчи, ну же!!!
– рявкнул он. Внутри - ярость, гремящая, гремучая. На секунду замолчал. Она дышала в трубку оглушающе громко. Она здесь. Она жива.
Соловьёва шумно вздохнула, будто очнувшись, и вдруг заговорила, задыхаясь, как от быстрого бега:
– Это... вы?.. Скажите им, чтобы остановились, чтобы... Чтобы не копали!.. Этот шум… Я чувствую, как здесь дрожит воздух, и всё трясётся, я чувствую, и она сейчас взорвётся…
– Стой, тихо, тихо...
– прервал он её, пытаясь собраться с мыслями и заставить своё сердце стучать ровно. Нужно выудить из затухающей, сбивчивой речи отдельные слова...
– Что случилось? Что взорвётся?
Она молчала ещё несколько секунд, и Антон готов был поклясться: он слышит стук её сердца.
– Бомба.
– Что?
– Здесь бомба, и она не разорвалась, - Антон почти не слышал её голос. Угадывал.
– Прекратите копать! Немедленно!!!
– заорал он, прижав трубку к плечу. Не нужно, чтобы она слышала.
– Остановитесь, здесь всё к чертям взлетит на воздух!
К ним подбежал начальник смены. Взглянул деловито. Антон не знал, что он там увидел в его выражении лица, но старик побледнел, мгновенно махнул рукой рабочим, и непрерывный гул затих.
– Там неразорвавшаяся бомба. Ты уверена, Соловьёва?
– он снова прижал телефон к уху.
– Послушай меня, там темно, так что, может, ты ошибаешься? Ты можешь сказать точно, что видишь, что на ней написано? Как она выглядит? Может быть, это вообще не бомба?
– Это она, - снова неслышно и дрожаще выдохнула Соловьёва, не ответив ни на один вопрос.
– Хорошо, - он едва протолкнул это слово через свои связки. Потому что оно означало «я верю тебе».
– Подожди, Соловьёва. Сейчас. Подожди.
Снова быстро приложил трубку к плечу.
– Это бомба. Неразорвавшаяся бомба.
– В этом случае нужно объявить эвакуацию, - качнул головой Назар.
– Вызывать сапёров и продолжать
Секунда, чтобы понять.
– Объявляйте, - он сжал челюсти.
– И дайте нам помочь, - кивнул Назар.
Где-то заорал рупор, полицейские начали уже всерьёз оцеплять территорию, прогоняя столпившихся зевак. Кретины. Нашли, на что смотреть.
Он пошёл за Максом к тому месту, где по предположениям этих чёртовых рабочих должна была быть Соловьёва. Снова приложил телефон к уху.
– Давай, просто слушай меня, хорошо? Просто слушай мой голос.
– Это теперь… всё?
– затравленно прошептала она.
– Бомба… Как они будут… Вы же всё равно найдёте меня?
– Конечно. Конечно, найдём. А теперь послушай меня очень внимательно. Там есть хоть какой-то свет?
– он зажал телефон ухом, натягивая перчатки, поданные Назаром.
– Я ничего не вижу, здесь темно, здесь очень холодно… - снова начала задыхаться она. Не плакала... Лучше бы плакала.
– Стой. Нет, - сказал он слишком резко, вздохнул и продолжил спокойней: - Я понимаю, что тебе страшно, ты не хочешь ни о чём думать, ты хочешь только выбраться…
– Да, - она дышала в трубку, и ему казалось, что он слышит признаки приближающейся пневмонии.
– Тогда посвети мобильником вокруг, посмотри, что там, сколько вокруг тебя места. Ты можешь встать?
В телефоне раздались какие-то шорохи, и Соловьёва снова, будто с усилием, заговорила:
– Я… здесь темно, я не могу точно понять… Я… наверное, могу. Здесь немного места, но… Она здесь. Нет, слишком страшно… - в её голосе слышался ужас. Кристаллизованный ужас.
Она.
– Послушай меня. Бомба не взорвётся от твоего движения. Чтобы она рванула, её нужно хорошенько пнуть, и я сомневаюсь, что ты это можешь сделать. Просто не трогай её, попробуй встать, хорошо?
– выдохнул он, примеряясь к обломку бетонной плиты с торчащей арматурой, цепляя его поудобнее и оттаскивая в сторону, в общую кучу.
– Ладно, - отчаянно выдохнула она.
– Ладно, я… я сейчас. Ты только не уходи.
И он не смог выдавить из себя что-то вроде «не ты, а вы» или ещё какое-нибудь колкое замечание. Потому что у него сводило скулы. Потому что он так боялся. Потому что чёрт его знает, сколько ещё таких бетонных обломков здесь и сколько ещё воздуха у Соловьёвой.
– Я не знаю, не понимаю, кажется, не могу встать, у меня болит нога, но если встать на колени, то я дотягиваюсь рукой до чего-то. Мне страшно, это сейчас упадёт… - она сорвалась на шёпот.