Диверсия без динамита
Шрифт:
шарахались, но и, конечно, кепок по этому поводу в воздух не бросали.
Грустили недолго. Через неделю почти в каждом доме за печкой в подпрыгивающих
молочных бидонах стояла и веселилась брага. Милиция по наивности начала
бороться с этим стихийным явлением, даже выписали специальную собачку,
натасканную на сивушные масла. Но в первом же доме, куда пришли с обыском,
хозяева угостили четвероногого друга колбаской, и Мухтар ни с того ни с сего
перекусал
оружие. «Глядика, а мы едим и ничего» — почесал в затылке хозяин.
Зону трезвости огульно хвалили в областной газете и снимали для
телевидения (передача «Не все коту масленица») до того рокового вечера, когда
председатель поселкового общества трезвости Тартаковский Феликс Аркадьевич,
чтобы «догнаться», пропил казенный самовар для безалкогольных чаепитий и
печать, а на утро, продрав глаза, ужаснулся содеянному и скрылся в
«Пентагоне», где его не найдут до сей поры. Больше малопьющих, не говоря уже
о трезвенниках, в поселке не обнаружилось, и общество пришлось незаметно и
тихо прикрыть. А еще через год подули новые ветры, и в поселке вновь открыли
винно-водочную точку, которую в первую же ночь после завоза ограбили и взяли
все под метелку. В течение четырех дней все население употребляло
исключительно благородный напиток коньяк, а самогон даже упал в цене на две
позиции. Но посадили одного бомжа Фатова, который был совершенно не при чем.
Просто решили, что в тюрьме ему будет спокойней и теплее. Пользуясь случаем,
в милиции на него навесили все ограбления за последние полгода — все равно
человек болеет раком и вот-вот...
С начальством в поселке сильно не везло. Если пришлют старого, то
дурак, если молодого, то матерый бабник. Хапали же и молодые и старые. В
198.., когда спустили указание на демократию, послушавшись парторга, выбрали
директора из своих, но стало еще хуже — этот оказался все вместе: и дурак, и
бабник, и хапуга. В конце концов его от греха подальше выдвинули народным
депутатом и отправили заседать в Верховный Совет,
Здешние улицы назывались своеобычно и некоторые считали, что с
юмором. По порядку они выглядели так: Спортивная, Физкультурная, Футбольная,
переулок Бобслея (многие думали, что это в честь знаменитого еврейского
писателя, и жителей этого переулка дразнили жидами). Видимо, в исполкоме,
когда давали такие названия, рассчитывали, что благодаря этому здесь будет
что-то навроде олимпийской деревни. Но увы... Пятая и последняя улица,
несколько выбивавшаяся из этого спортивно-оздоровительного ряда, называлась
Кишечной (местные
Так как поселок за годы советской власти не асфальтировался, летом в нем
было пыльно, как на Луне, а в осенние дожди и весной грязи делались
совершенно непролазными. Ходили слухи, что однажды даже приезжал какой-то
военный генерал и хотел арендовать Кишечную под танкодром, но в исполкоме его
почему-то не поддержали. Вечерами по темным улицам шныряли одичавшие собачьи
стаи (из-за близости мяса собак водилось удивительное множество) и загоняли
на деревья одиноких путников. Днем же они играли в собачью «ромашку» на
площади перед гастрономом или несли дежурство около забора, в том месте, где
обычно перебрасывали ворованное мясо. Других животных, за исключением кошек,
в поселке не водилось.
В исполкоме одно время вентилировалась безумная идея — поселочек, это
осиное гнездо, сравнять с землей, а на его месте возвести новый и светлый
микрорайон. Но когда копнули поглубже, то выяснилось пугающее следующее: в
каждом доме прописано в среднем человек по десять, и все претендуют на
отдельную квартиру. Чтобы обеспечить жильем всех поселковых, нужно строить
небольшой город-спутник. И от идеи отступились, сказав: «Пес с ними. Пускай
как хотят, так себе и живут».
Вот они и живут.
ЛЮБОВЬ ПОСЛЕ ЖИТОМИРА
Робкие сумерки. В плацкартном вагоне до вони тепло, а дождик, брызгающий с
хмурых небес, размазывался ветром по оконному стеклу и усиливал томящее
ощущение быстротечности жизни и неясной печали. Покойно и тихо. Слышно
только, как проводник хриплым катарральным голосом потчует матом
оправившегося на стоянке пассажира.
В купе двое. Он — остроносый и молодой, костлявостью, нелепо
блестящими глазами и кудрями, как из-под рубанка, напоминал сказочного героя
Буратиио. Она сидя походила на равнобедренный треугольник с широким
основанием и полугодичной «химией» на вершине.
— А вы верите в свободную любовь на основе новых бисексуальных теорий
Спринцеттн? — горячо и мятежно спрашивает он, охватывая ее липким и алчным
взглядом.
Она густо загорается щеками и отвечает уклончиво и неопределенно.
— А я осень люблю... Когда листья, и грибами пахнет, а журавли —
курлы, курлы...
Молодой человек удивленно приподнимает бровь:
— Ну причем здесь курлы, курлы? Анечка, речь идет о вас.
Заклинаю, в час ночи, как проедем Житомир, у туалета. Договорились?