Диверсия без динамита
Шрифт:
амеба какая-нибудь. Хватит ему издеваться. Василий Семенович поднял над головой груженный
квартальным отчетом дипломат и замер. Шаги Бельчука все ближе... ближе. Вот из-за угла показалась его
тень, а вот и темная фигура с сопящим дыханием. Сысоев сделал вдох и, избычившись, ударил дипломатом
по ненавистной бельчуковской голове раз и другой. А, подумав, и третий. Бельчук три раза слабо ойкнул,
сделал два пьяных шага и тихо съехал по стеночке, раскинув ноги на
Сысоев даже сам удивился, как это у него ловко вышло. Закрепляя успех, он добавил Бельчуку пару пинков
и, удовлетворясь, спросил:
— Ну что, сволочь, доигрался? Это тебе за все, паскуда. Будешь в следующий раз знать, с кем
связываешься.
— Что я? Где я? Это вы, Василий Семенович? — вдруг голосом директора Фалалеева ответил на это
Бельчук и протяжно позвал милицию.
Сысоев окаменел, медленно, как удав, переваривая услышанное.
«Так, значит, это не Бельчук», — трепыхнулась окоченелая мысль. — Вот так-так. Ошибся, выходит. Мама
родная, что же теперь? Все псу под хвост? И работа, и карьера...
Бормоча извинения, он хотел помочь Фалалееву подняться, но тот визгливо заверещал:
— Не подходи ко мне, уголовник! Ну Сысоев, ну фрукт! Я этого так не оставлю. Ты у меня под суд за
миленькую душу пойдешь.
Протрезвевший Сысоев, не разбирая дороги и вычерпывая ботинками лужи, пришел домой и после всех
переживаний заснул как убитый. И всю ночь, звеня и сверкая орденами, за ним гонялся Фалалеев и,
размахивая огороднической мотыгой, восторженно кричал:
— Под корень его! Под корень!
ЧЕЛОВЕК ИЗ ГРУППЫ РИСКА
Барсуков, веселый, как канарейка, проникновенно мыча попурри из вчерашней
«Песни-89», вскрыл почтовый ящик и обнаружил конверт. С конверта на него
сурово глядело ученое лицо Михаила Васильевича Ломоносова, чем-то
смахивающего на тещу Барсукова — Полину Марковну Хаврину. Наверно, поэтому к
Ломоносову Семен Иванович относился скептически и даже фильм про него не
смотрел. Он повертел почтовое отправление и удивленно выгнул бровь. Обратный
адрес отсутствовал, а надпись выше гласила: «Барсукову С. И. (лично в руки,
служебное)». «Интересно» — хмыкнул Семен Иванович, разорвал склейку и
помертвел. То была повестка из вендиспансера.
«Мать моя — девушка, — ошеломленно думал Барсуков, вяло перебирая ногами по
лестнице и трогая руками холодную стенку. — С приездом вас, Семен Иванович. С
награжденьицем, выходит. Доигрался старый хрен на скрипке». В шедшей кругом
голове прорезалась хрестоматийная строчка поэта Маяковского: «Где б... с
хулиганом
Дома Семен Иванович взял лупу сына-школьника с пятикратным увеличением и
надолго затворился в туалете. Вышел он только перед ужином, несколько
успокоенный.
— Чего это ты вдруг выкобениваться начал, — сварливо поинтересовалась
жена, заметив, что Барсуков выскребает из сковороды картошку в отдельную
тарелку. — Ты мне эту тенденцию брось.
— Валька! — предостерег Барсуков.
— Чего Валька-то?!
— А ничего... — взорвался Барсуков, — привыкли со своей мамочкой, прости
господи, из одного корыта есть. Как свиньи, честное слово!
— А чьи сливки ты по утрам трескаешь, а? — привычно подоткнула толстые
бока жена. — Мама ему не нравится... Вон морду-то отъел. С каждым днем все
шире и шире...
— Замолчь! — страшным голосом закричал Барсуков, тряся щеками от злобы, и,
опрокинув тарелку, взволнованно вышел из кухни.
— Нормально поругались. Теперь минимум дня три никаких сближений, —
остывая на диване от стычки, подумал Семен Иванович и тревожно вслушался в
организм. В паху зачесалось. «Начинается, — понял Барсуков и, замычав, укусил
себя за палец. — Что делать? Что же делать!»
Собрав волю, он покинул нагретый диван, раздумчиво походил по периметру
комнаты, погрустил у темного окна, потом вырвал пять листочков из блокнота и
сел к столу. На листочках Барсуков изобразил в авангардистской манере пять
женских фигурок и обозначил каждую: «Танюха с перекачки», «Марго», «Елизавета
Петровна», «Бубенцова», а под самой толстой написал «Савельевна».
Разложив перед собой пасьянс из листочков, Барсуков прицелил в люстру
горестные глаза, и тяжкая дума взбороздила ему морщинами лоб. Сейчас
подозрительными казались все, особенно неутомимая Марго и «язва здешних мест»
Бубенцова. А Танюха с перекачки? Это же черт в юбке. Крым и грым, можно
сказать, прошла.
Мысли, одна страшней другой, щелкали в голове, как счетчик в такси.
Измаявшись, Барсуков так за анализом и уснул. Ночью его посетило глупое и в
высшей степени безнравственное сновидение, где главным действующим лицом была
теща Барсукова — Полина Марковна Хаврина. К сожалению, сновидение мы
вынуждены опустить, заботясь о том, чтобы чистую ткань нашего повествования
не замутила грязная волна порнографии.
Утром Семен Иванович проснулся в самом постном настроении и глубоко
разочарованный в себе. Приняв контрастный душ (в момент натирания шеи