Диверсия без динамита

Ладченко Владимир Анатольевич

— Ты, Петьк, чего это? Какую-то дуру гонишь?

Скворцов напрягся:

— Я вам, Жеребцов, во-первых, не Петька, а гражданин начальник, и попрошу.

А во-вторых, собирайтесь, можно с вещами.

Жеребцов долго поглядел на Скворцова. Чего это с ним?

— Собирайтесь, подозреваемый, собирайтесь, — повторил Скворцов, акцентируя

повелительное наклонение.

У Жеребцова настроение стало постепенно поворачиваться в обратную сторону.

Как самогон жрать, так «Геныч,

Гепыч», а сейчас не узнает. Он обозлился и

пообещал:

— Вот хрен, что у меня попросишь. Понял? Развелось вас, каждый суслик... А

если еще твоя курица пестрожопая мне в огород лазить будет, я ее ушибу к

едрене матери.

— Думаю, в ближайшие десять лет вам будет затруднительно ее ушибать, —

нехорошо усмехнулся Скворцов. Скрипнув сапогами, он сел на стул и снял

фуражку.

Из кухни высунула растрепанную голову жена Светка.

— Здравствуй, Петь. Чего это вы тут? Ребенка мне разбудите.

— Вот забирать меня пришел. В наручниках или как, господин урядник? —

ерничал и глумился над Скворцовым Жеребцов. Ему, дураку, все не верилось.

Светка поверила сразу. Она знала мужа лучше, чем он сам себя.

— За что же, Петенька? — отреагировала она мгновенными слезами, и

Жеребцову: — Признавайся, скотина, что натворил. С Клюкиным, наверно?

— А я откуда знаю? — слезы жены сделали Жеребцова серьезным. — Вот у него

спрашивай.

— Он, Светка, сейф в РСУ оприходовал. Тридцать тыщ как щучка откусила, —

скупо объяснил Скворцов и вздохнул, то ли завистливо, то ли осуждающе.

Светка нашла задом табурет и села.

— И когда успел, — только и смогла сказать. Жеребцов несколько секунд

стоял с бестолковымиглазами и вспоминал, может, и было когда по пьянке. А

потом заспал и не помнит. Да нет, не могло быть такого ни с пьяным, ни с

похмелья. И он пошел в атаку:

– — Да ты что, Петька, вообще; что ли уже ку-ку? Какой сейф, какие тридцать

тысяч? Подумай своей бестолковой! — Жеребцов энергично постучал кулаком по

лбу.

— Там разберутся, — осведомленно отвечал на все Скворцов и поторапливал. А

напоследок сказал:

— У вас, Светка, вестимо, обыск будет, так ты убери в сенцах самогонный

аппарат. Это дело незаконное.

Светка, завывая, собрала бледному Жеребцову кой-чего из еды, махорки и так

долго висла на муже у ворот, что он тоже едва-едва не прослезился. Жене,

обступившим соседям он говорил, что обычно говорится в подобных ситуациях, —

это, мол, какое-то досадное недоразумение, что он будет жаловаться и писать,

и что сейчас не 37-й. С этими словами его посадили в «Уазик», чтобы отвезти в

район для

ночевки в КПЗ.

* * *

В райотделе было накурено, шумно, пахло кирзой и носками. В кабинете под

портретом «железного Феликса» за столом, заваленным папками и вещественными

доказательствами, сидел и устало смотрел на Жеребцова полнеющий блондин с

правильным и неподвижным выражением лица. Главной достопримечательностью

последнего был крупный нос с красными подозрительного происхождения

прожилками. Человек за столом с минуту мрачно разглядывал Жеребцова и,

наконец, значительно произнес:

— Так вот ты какой... Давно мы тебя ищем. Прямо с ног сбились. Чего же ты,

наворочал дел да и скрылся? Ну, проходи, проходи.

Жеребцов окончательно потерялся и на всякий случай покаянно повесил голову.

Следователь тем временем порылся в папках на столе и, бросая на Жеребцова

быстрые оценивающие взгляды, раскрыл одну, другую. Но понравилась ему третья,

и он углубился в содержание. Внезапно блондин захлопнул папку и оптимистично

заключил: «Дело ясное, что дело темное», а потом с пугающей мягкостью и на

«вы» сказал:

— Садитесь, Гунько. В ногах-то правды нет. Да, опять вы у нас, Гунько, и

опять по той же статье. На путь исправления так и не встали. Свобода, видно,

не для вас.

— Извините, я не Гунько. Перепутали, наверно, — робко возразил Жеребцов и

извиняюще улыбнулся, дескать, бывает. Ему захотелось закинуть ногу на ногу,

но он не решился и только непритязательно задвинул сапоги под стул.

— Ну, разумеется, разумеется, вы не Гунько, — с сатирическими интонациями

согласился блондин, — и, конечно же, не вы зарезали у лесопилки гражданина

Панихидина.

— Не я, — подтвердил Жеребцов, разом вспотев. Следователь

рассыпчато засмеялся. Жеребцов из солидарности тоже заулыбался и,

обнадеживая себя, подумал: «Видно, добрый мужик». Не опуская улыбку и

покачивая головой, следователь щелкнул авторучкой, нацелился ею на чистый

лист бумаги и разрешил:

— Ну, рассказывайте.

— Чего рассказывать-то? — с готовностью спросил Жеребцов и даже напряженно

вытянул шею. Он решил, что так будет лучше. Чем скромнее, тем лучше. Поэтому

лучше скромнее.

— Не хотите, значится, — с огорчением догадался блондин, помолчал и вдруг

сорвался на крик. — Я же тебя, подонка, как облупленного, знаю! Говори, сука,

ты убил Панихидина?! Ты?! Говори, ты?!

— Я... — начал съежившийся Жеребцов. Следователь радостно замер. — Я