Должница
Шрифт:
– Он погиб при перелете из Швейцарии, когда нам было по пятнадцать. Он прилетал к вам с мамой?
И хоть я понимала, что помощи ждать было не от кого, я решила тянуть время до последнего. Теплилась надежда, что Руднев… жив. Правда теплилась. Честно.
– Да. Он часто прилетал, но в последний раз самолет разбился, и он погиб. Сучка ты, Аля!
А в следующую секунду я почти что задыхаюсь от пощечины, которую получаю от нее. Длинные ногти сильно царапают щеку. Чувствую привкус крови на губах.
Тотчас
– Виктория Алексеевна, прошу помнить, что она беременна, и ребенок нам нужен абсолютно здоровый.
– Жаль!
Вика тут же натягивает улыбку на свои губы, точно дьявол во плоти. Я облизываю губы, чувствуя металлический привкус. Она точно больна.
– Из-за тебя он сел в тот самолет. И разбился. Я потеряла отца, которого у меня и так почти не было…
Вика была сломана. Все детство она копила свою ненависть ко мне за то, что рядом с ней не было нашего папы. Но и у меня тоже - не было матери. Но говорить об этом я не решаюсь. Плохая была практика.
– Моя мамочка пыталась его уговорить перебраться вам в Швейцарию. Я тебя тоже ждала. А он из-за тебя все боялся и оттягивал. То климат не тот, то переезд из родного дома сильно ранит маленькую Алю, то еще всякая ересь.
– Винишь его?
– Виню тебя, - с ненавистью шепчет она, - и за это ты поплатишься.
Глава 22.
Я отшатываюсь от клубка внезапно вспыхнувшей агрессии. Связанные руки простреливает болью, но я упорно сжимаю челюсти.
Господи, малыш, мы обязаны выжить. Выжить и быть вместе.
Все будет хорошо. Непременно. Послушай свою маму.
– Одним выстрелом я убила двух зайцев. И мужа бывшего, и тебя убью. Только сначала ты выносишь ребенка, чтобы я получила все наследство.
Вика продолжает распаляться. Ее макияж течет от собственной возбужденности. Руднев не говорил, что она психически больна.
– Почему же ты сама не родила от него? И почему вы развелись?
– А ты не понимаешь?
Качаю головой. А затем замираю, прищурившись. Вика усмехается.
– Ты угадала. Он был жесток ко мне. Ревновал, приказывал, напирал. Я была марионеткой в его руках. Вы оба - были теми, кого я сильно ненавидела. И я вас свела, чтобы вместе убить. Это я подложила тебя под него, Аля.
– И неужели ты полюбишь этого ребенка так, как люблю его я?
– дергаю руки, но вновь обжигаюсь болью.
– Глупая! Да как ты можешь любить этого ребенка, зачатого по принуждению?!
– Разве ребенок в этом виноват? Не нужно губить его жизнь, одумайся...
– прошу я.
Ее лицо становится злым. Краски сгущаются. Меня бросает в дрожь.
–
В коридоре зазвонил мой телефон. И сердце сжалось в предвкушении. Это Артем. Он едет. Вот только почему-то Вика не спешит бежать отсюда.
Она подает знак, и телефон подносят к моему уху.
– Видишь, какая я у тебя добрая сестренка?
Закрываю глаза, а сердце бьется в ожидании быстро-быстро. Но надежда разбивается вдребезги сиюминутно.
Это не Руднев. В телефоне раздается возбужденный голос Вероники, и сердце снова сжимается. Почему Руднев больше не звонил? Неужели появление Вики в моей жизни ознаменовало его смерть?
– Да?
– Я беременна, Аля. Беременна от Макара…
– Ника, ты совсем не вовремя с этими шутками.
Шепчу на грани жизни и смерти.
– Какие шутки, Аля?.. Аля?
Я не успеваю ответить. С грохотом мой телефон разбивается об стену, заставляя меня зажмуриться. Это конец.
– Лимит доброты исчерпан. Не заслужила, дрянь. Герман, уходим отсюда.
Я вздрагиваю, когда на мою голову опускается темное полотно. На меня надели мешок.
Делаю глубокий вдох, а затем еще и еще…
Страшно. Куда она увезет меня? Смогу ли я сбежать или мой ребенок навсегда останется без матери, растущим с ненавидящей его тетей?
– Вика, ты не учла еще одного человека. Одумайся, - громко шепчу я.
– Ты о Давиде? Да чтобы он помог Артему, должна Земля перевернуться! – хохочет она.
Обстановка накаляется. Я зажмуриваюсь, глотая слезы. Чувствую мужские руки, которые хватают меня за плечи.
– Вставай! – грубо подталкивают.
– Запомни этот дом, сюда ты больше не вернешься, - хладнокровный голос сестры.
Не сестры. Дьявола.
Меня толкают в плечо, но я не вижу, куда иду. Шагаю, гонимая пистолетом и не чувствуя пола. Мне страшно не за себя. Страшно за ребенка.
Я спотыкаюсь, но вновь иду. Мы в коридоре. Понимаю это по телу – холодному и твердому, оно лежит на полу. Это был Михаил.
Тысяча вопросов роется в моей голове. Это правда, что между братьями Рудневыми есть война? Правда, что все кончено?
Холодный воздух простреливает меня насквозь. Только лицо не трогает, на нем плотный мешок. Я мелко дрожу, гонимая грубыми толчками в спину.
– Пошевеливайся!
И в один момент я не выдерживаю. Спотыкаюсь, теряя равновесие. Меня хватают за волосы, чтобы не упала, но эта боль - выше моих сил. Я вскрикиваю и балансирую на грани. Лишь бы не упасть на живот, лишь бы не...
Мой крик заглушается пулями. Несчетным количеством пуль, которые гуляют в стороне и рядом, пробирая меня до дрожи. До костей. Лишая дыхания.