Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:
Донъ-Кихотъ проводилъ ихъ глазами, и когда он скрылись у него изъ виду, сказалъ Санчо: «другъ мой! ты видишь теперь, до чего простирается ненависть во мн волшебниковъ. Ты видишь, въ какимъ презрннымъ уловкамъ прибгаютъ они, чтобы лишать меня того блаженства, которое могъ я испытать, созерцая красоту Дульцинеи. О, былъ ли на свт человкъ несчастне меня. Не служу ли я олицетвореніемъ несчастія? измнники! не довольствуясь превращеніемъ Дульцинеи въ грубую мужичку, не довольствуясь тмъ, что показали мн мою даму въ образ, недостойномъ ея званія и прелестей, они лишили еще ее того ароматнаго дыханія, которое отличаетъ дамъ высокаго происхожденія, не выходящихъ изъ міра духовъ и цвтовъ.
— Подлые и презрнные волшебники! воскликнулъ Санчо, неужели жъ не придется мн увидть васъ вздернутыми всхъ вмст за одной осин? Много вы можете и много творите вы зла, но разв мало было для васъ, презрнная сволочь, превратить жемчугъ очей ея въ козлиные глаза, нити золотыхъ волосъ во что-то похожее на хвостъ рыжей коровы, словомъ, все прелестное въ отвратительное; въ чему вы лишили ее еще того природнаго аромата, который могъ бы напоминать нсколько о томъ, что скрыто подъ ея отвратительной наружностью; я, впрочемъ, продолжалъ онъ, видлъ въ ней только одну красоту, не помрачавшуюся никакими пятнами, а усиленную еще родимымъ пятномъ надъ верхнею губою, покрытымъ семью или осмью рыжими волосами, которые казались мн нитами чистйшаго золота.
— Судя по отношенію, существующему между родимыми пятнами на лиц съ пятнами на тл, замтилъ Донъ-Кихотъ, у Дульцинеи должно быть такое же родимое пятно на правомъ бедр, только мн кажется, что такіе большіе волосы, какъ ты говоришь, не могутъ рости на родимыхъ пятнахъ; это не въ порядк вещей.
— Клянусь Богомъ! они чрезвычайно идутъ къ ней, отвтилъ Санчо.
— Въ этомъ я увренъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, потому что природа не дала Дульцине ничего, что не было бы олицетвореннымъ совершенствомъ; и эти родимыя пятна, о которыхъ упомянулъ ты, конечно, не составляютъ недостатковъ, а напротивъ, усиливаютъ еще ея ослпительныя прелести. Но скажи мн, Санчо, какого рода у нее было сдло?
— Арабское, съ такимъ богатымъ чепракомъ, что, право, оно стоитъ половины королевства.
— И я ничего этого не могъ видть! воскликнулъ Донъ-Кихотъ. О, я не перестану повторять, что я несчастнйшій изъ людей.
Оруженосецъ нашъ, восхищенный такъ хорошо удавшимся ему обманомъ, съ трудомъ удерживался отъ того, чтобы не захохотать во все горло, видя сумазбродство своего господина, поврившаго такому грубому обману. Поговоривъ еще немного, наши искатели приключеній сли верхомъ и направились по Сарагосской дорог, надясь поспть во время въ Сарагоссу на торжественный праздникъ, устраивавшійся ежегодно въ стнахъ этого города. Но пока до Сарагоссы, имъ суждено было встртить столько удивительныхъ и разнообразныхъ приключеній, что ихъ стоитъ описать и прочитать, какъ это читатель увидитъ изъ слдующихъ главъ.
Глава XI
Молча халъ Донъ-Кихотъ, не переставая думать о волшебникахъ, превратившихъ даму его въ грубую крестьянку, — несчастіе, которому онъ увы! не находилъ средствъ помочь. Погруженный въ свои мечты, рыцарь безсознательно выпустилъ изъ рукъ узду, и Россинантъ, чувствуя себя свободнымъ, останавливался на каждомъ шагу, принимаясь уничтожать свжую траву, которая росла въ изобиліи по дорог.
— Господинъ мой! сказалъ ему Санчо, видя его уныніе и задумчивость, груститъ, конечно, свойственно людямъ, а не животнымъ, и однакожъ тотъ, кто вчно тоскуетъ, становится похожимъ на животное. Перестаньте къ кручиниться, возьмите въ руку узду и явите твердость, достойную странствующаго рыцаря. И изъ-за какого чорта вы сами себя обезкураживаете? Провалъ возьми всхъ
— Молчи, Санчо! не изрыгай хулы противъ Дульцинеи, отвчалъ Донъ-Кихотъ. Ты видишь, я не порицаю мою очарованную даму; къ тому же я одинъ виновникъ всхъ ея несчастій. Она никогда не испытала бы преслдованій волшебниковъ, еслибъ они не завидовали моей слав.
— Оно такъ, сказалъ Санчо; въ самомъ дл, сердце надрывается при мысли, чмъ была она прежде и чмъ стала теперь.
— О, Санчо, ты можешь это говорить, — видвъ Дульцинею во всей ослпительной красот ея, потому что очарованіе, омрачившее мои взоры, не омрачало твоихъ. Мн кажется, однако, что ты дурно обрисовалъ красоту ея, сказавъ, что у нее жемчужные глаза. Жемчужные глаза встрчаются у рыбъ, а никакъ не у женщинъ. Глаза же Дульцинеи должны быть двумя прекрасными изумрудами, осненными бровями, подобными радугамъ. Другъ мой! сохрани жемчугъ для зубовъ, а не для глазъ; въ своемъ сравненіи, ты, кажется, смшалъ зубы съ глазами.
— Очень можетъ быть, сказалъ Санчо, потому что я также отуманенъ былъ ея красотой, какъ вы ея безобразіемъ. Но предоставимъ все вол Бога. Онъ одинъ знаетъ, чему случиться въ этой юдоли слезъ, въ этомъ безрадостномъ мір, въ которомъ все ложно, все полно злобы и коварства. Меня, правду сказать, безпокоитъ теперь только одно: гд найдетъ побжденный вами рыцарь или великанъ вашу даму, когда вы велите имъ явиться къ ней. Мн кажется, я вижу ужъ, какъ одинъ изъ этихъ несчастныхъ бродитъ по улицамъ Тобозо, съ раскрытымъ ртомъ и выпученными глазами, не зная, гд найти Дульцинею, которая, быть можетъ, неузнавная имъ, сто разъ пройдетъ мимо его.
— Можетъ быть она не такъ очарована, чтобы ее не могли узнать побжденные мною рыцари и великаны; впрочемъ, надъ первыми двумя или тремя мы сдлаемъ опытъ, приказавъ имъ возвратиться въ намъ съ отчетомъ о своихъ дйствіяхъ.
— Вотъ что умно, то умно, отвчалъ Санчо. Этакъ мы узнаемъ то, что намъ нужно. Если она очарована для васъ однихъ, тогда горевать объ этомъ нужно вамъ, а ни ей, впрочемъ, о чемъ намъ кручиниться, если мы будемъ знать, что госпожа Дульцинея пребываетъ здорова и невредима. Покамстъ же, не будемъ падать духомъ, ища по свту приключеній, и предоставимъ всеизцляющему времени позаботиться объ остальномъ.
Донъ-Кихотъ собирался отвчать, когда за поворот дороги неожиданно показалась повозка съ разными странными фигурами. Существо, исправлявшее должность кучера, походило на чорта, и такъ вамъ повозка была открыта, поэтому можно было легко разсмотрть все, находившееся внутри ея. Прежде всего взоры Донъ-Кихота поразилъ образъ смерти въ человческомъ вид. Рядомъ съ смертью возсдалъ ангелъ съ большими разноцвтными крыльями. По правую руку ея помщался императоръ, украшенный внцомъ, казавшимся золотымъ, а у ногъ смерти сидлъ купидонъ съ своими атрибутами: колчаномъ, лукомъ и стрлами, но съ непокрытыми глазами. На заднемъ план виднлся украшенный всевозможными доспхами рыцарь, не имвшій только шлема, но взамнъ его шляпу съ разноцвтными перьями затмъ еще нсколько странныхъ фигуръ завершали собою описанную нами группу.
Это неожиданное зрлище почти что устрашило самаго Донъ-Кихота и переполнило ужасомъ душу Санчо; но рыцарь скоро опомнился и мгновенный страхъ его быстро смнился живою радостью, когда онъ вообразилъ себя лицомъ въ лицу съ какимъ то опаснымъ приключеніемъ. Преисполнившись мужества, готоваго все преодолть, онъ поскакалъ къ повозк и гордымъ и грознымъ голосомъ закричалъ: кучеръ, или, чортъ! кто ты, куда дешь и кого везешь въ этой телг, похожей боле на лодку Харона, чмъ на обыкновенную повозку»?