Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

Глава XIV

Исторія передаетъ, что въ разговор, завязавшемся между двумя случайно встртившимися рыцарями, рыцарь лса сказалъ Донъ-Кихоту: «я долженъ признаться вамъ, наконецъ, благородный рыцарь, что судьба указала моему сердцу на несравненную Кассильду Вандалійскую; называю ее несравненной потому, что она дйствительно несравненна, по стройности своего стана и блеску красоты. Эта Кассильда, въ награду за мою чистую любовь къ ней, повелла мн, какъ некогда мачиха Геркулеса, совершить цлый рядъ самыхъ опасныхъ подвиговъ, постоянно общая, что въ конц каждаго изъ нихъ меня ожидаетъ исполненіе моихъ надеждъ. И что же? количество моихъ подвиговъ, выходящихъ одинъ изъ другаго, превосходитъ уже всякую мру и вроятіе, а все таки не знаю, когда наступитъ наконецъ тотъ, посл котораго меня ожидаетъ общанная награда Однажды Кассильда велла мн поразить славную севильскую великаншу Гиральду [5] , твердую и крпкую какъ металлъ, которая

не двигаясь съ мста можетъ быть названа самой измнчивой и подвижной женщиной въ мір. Послушный слову моей повелительницы я пришелъ, увидлъ и побдилъ; я заставилъ славную великаншу стоять неподвижно цлую недлю, потому что въ теченіи недли дулъ сверный втеръ. Въ другой разъ она велла мн поднять и взвсить старинный гранитъ страшныхъ быковъ Гизандо, подвигъ боле приличный носильщику, чмъ рыцарю. Мало того: она велла мн кинуться въ пещеру Кобра, осмотрть ее и сдлать ей потомъ полное описаніе всего, что содержитъ въ себ эта глубокая и мрачная пропасть. Я останавливалъ движеніе Гиральды, взвсилъ быковъ Гизандо, — подвергая себя неслыханной опасности, опустился въ страшную пещеру, и описалъ моей дам все, что скрыто въ мрак этой бездны, и однако я нее еще не перестаю питаться однми надеждами, а она не становится мене требовательна и недоступна. Теперь, по ея приказанію, я долженъ объхать всю Испанію, и заставить всхъ странствующихъ рыцарей признать, что она прекрасне всхъ красавицъ міра, а я самый мужественный и наиболе влюбленный рыцарь. Я уже объздилъ половину Испаніи, побдилъ великое число дерзавшихъ противорчить мн рыцарей, но подвигъ, которымъ я особенно горжусь, это поединокъ съ знаменитымъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, котораго я побдилъ и заставилъ признать Кассильду Вандалійскую прекрасне Дульцинеи Тобозской. для меня довольно этой одной побды, чтобы признать себя побдителемъ рыцарей всего міра, потому что Донъ-Кихотъ побдилъ ихъ всхъ, и теперь, по слову поэта, сказавшаго, что чмъ славне побжденный, тмъ больше славы побдителю его, вся громкая слава Донъ-Кихота и переходящая изъ устъ въ уста молва о безчисленныхъ подвигахъ его принадлежитъ всецло одному мн.»

5

Гиральда — большая бронзовая статуя, служащая флюгеромъ на мавританской башн Севильскаго собора.

Услышавъ это Донъ-Кихотъ чуть не остолбенлъ отъ удивленія. Не разъ порывался онъ изобличить наглую ложь рыцаря лса, и даже чуть было не проговорилъ роковой фразы: «ты лжешь,» но удержался, съ намреніемъ заставить самаго рыцаря лса обличить себя во лжи. Подъ вліяніемъ этой мысли, онъ спокойно сказалъ ему: «очень можетъ быть, благородный рыцарь, что вы побдили большую часть не только испанскихъ; но даже рыцарей цлаго міра; но чтобы вы побдили Донъ-Кихота, въ этомъ позвольте мн усумниться. Не побдили-ль вы какого-нибудь рыцаря, похожаго на Донъ-Кихота? хотя, правду сказать, онъ знаетъ мало себ подобныхъ.»

— Какъ, воскликнулъ рыцарь лса. Клянусь освщающимъ насъ небомъ я сражался съ Донъ-Кихотомъ, и побдилъ его, и онъ былъ въ моей власти. Это худой, высокій, длинноногій господинъ, съ желтоватымъ лицомъ, съ волосами съ просдью, съ орлинымъ носомъ, съ большими черными, падающими внизъ усами и немного искривленнымъ станомъ. Онъ извстенъ подъ именемъ рыцаря печальнаго образа, и держитъ при себ оруженосцемъ крестьянина Санчо Пансо. Онъ странствуетъ на славномъ кон Россинант и избралъ своей дамой Дульцинею Тобозскую, называвшуюся нкогда Альдонзо Лорензо, подобно тому, какъ я называю свою даму Кассильдой Вандалійской, потому что крестное имя ее Кассильда, и она андалузская уроженка. Если все, что я сказалъ вамъ въ подтвержденіе моихъ словъ, не въ силахъ убдить васъ, въ такомъ случа зову въ свидтели мой мечъ, который, надюсь, разсетъ ваше сомнніе.

— Сдлайте одолженіе успокойтесь и выслушайте меня хладнокровно, отвчалъ Донъ-Кихотъ. Нужно вамъ сказать, что Донъ-Кихотъ, лучшій мой другъ, который также дорогъ мн, какъ я самъ себ. По сдланному вами чрезвычайно точному и врному описанію этого рыцаря, я принужденъ врить, что вы побдили именно его, но съ другой стороны я вижу собственными глазами и осязаю, такъ сказать, собственными руками, полную невозможность того, что вы сказали, если только какой-нибудь врагъ его волшебникъ, — ихъ у него много, одинъ въ особенности преслдуетъ его, — не принялъ образа Донъ-Кихота съ намреніемъ заставить побдить себя, и тмъ поколебать славу врага его, стяжавшаго себ своими великими рыцарскими подвигами всемірную извстность. Чтобы окончательно убдить васъ въ этомъ, скажу вамъ, что враги его, волшебники, не боле двухъ дней тому назадъ, преобразили очаровательную Дульцинею Тобозскую въ грязную и отвратительную крестьянку; согласитесь, что они точно также могли преобразить и самого Донъ-Кихота! Если, однако, все это не въ силахъ убдить васъ въ истин сихъ словъ, то узнайте, что Донъ-Кихотъ, это я самъ, готовый съ оружіемъ въ рукахъ, верхомъ или пшій, или какъ вамъ будетъ угодно, подтвердить слова мои. Сказавъ это, онъ всталъ, гордо выпрямился, и взявшись за эфесъ меча ожидалъ отвта рыцаря лса.

Соперникъ его отвчалъ столь же спокойно: «хорошій плательщикъ не страшится срока уплаты, и тотъ, кто могъ побдить кого то, принявшаго вашъ образъ, можетъ надяться побдить и васъ самихъ. Но рыцарямъ неприлично сражаться

во тьм и устроивать ночные поединки, подобно татямъ и разбойникамъ; поэтому обождемъ зари, и тогда сразимся съ такимъ условіемъ, что побжденный долженъ исполнить все, что прикажетъ ему побдитель, если только въ приказаніи этомъ не будетъ ничего противнаго чести рыцаря.»

— Согласенъ, вполн согласенъ, отвчалъ Донъ-Кихотъ. Въ ту же минуту рыцари отправились къ своимъ оруженосцамъ, которыхъ и нашли въ томъ положеніи, въ какомъ мы ихъ оставили. Разбудивъ ихъ, рыцари велли имъ держать коней на готов, и объявили, что на зар они готовятся вступить въ ужасный поединокъ. При этомъ извстіи Санчо съ перепугу затрясся всмъ тломъ. Посл того, что онъ слышалъ о храбрости рыцаря лса отъ его оруженосца, онъ сильно побаивался за Донъ-Кихота. Оруженосцы, не сказавъ ни слова, отправились выполнить данное имъ приказаніе. Дорогою оруженосецъ рыцаря лса сказалъ Санчо: «нужно теб, братъ, сказать, — въ Андалузіи есть такой обычай, что лица, находящіяся свидтелями при поединкахъ, не должны сидть сложа руки, когда другіе дерутся. Поэтому когда господа наши вступятъ въ бой, намъ тоже предстоятъ имть маленькое дло на ножахъ.»

— Таковскіе обычаи, быть можетъ, существуютъ между какими-нибудь хвастунишками, отвчалъ Санчо, но только не между настоящими оруженосцами странствующихъ рыцарей; по крайней мр господинъ мой никогда не говорилъ мн ни о чемъ подобномъ, а ужъ ему ли не знать обычаевъ странствующаго рыцарства. Во всякомъ случа, я то ужъ никакъ не намренъ слдовать такому дурацкому обычаю, драться салону, изъ-за того только, что господинъ мой дерется. Я лучше приму на себя вс тягости миролюбивыхъ оруженосцевъ, он не превзойдутъ двухъ фунтовъ церковнаго воска; это обойдется мн дешевле, чемъ корпія для перевязки моей башки, которую я считаю уже разломленной на двое. Къ тому же мн очень трудно сражаться безъ шпаги, которой у меня нтъ и никогда не было.

— Ну этой бд есть у меня чмъ помочь, возразилъ другой оруженосецъ. Есть у меня два одинаково длинныхъ холщевыхъ мшка; ты бери одинъ, а я возьму другой, и оба мы будемъ, значитъ, драться равнымъ оружіемъ.

— Изволь, братъ, на это я согласенъ, воскликнулъ Санчо. Этакое сраженіе, пожалуй, что запылитъ насъ, но ужъ ни въ какомъ случа не окровавитъ.

— Да, но вотъ видишь ли, для всу и для сопротивленія втру мы набьемъ ихъ одинаково плотно острыми камешками. И тогда мы буденъ фехтовать ими, какъ намъ будетъ угодно, остерегаясь только, чтобы не оцарапать себ кожи.

— Провалъ меня возьми! воскликнулъ Санчо, чтобы я сталъ набивать мшки такими нжностями, изъ-за того только, чтобы легче раскроить себ черепъ и переломать кости. — Дудки! не стану я драться, хотя бы ты набилъ твои мшки моткани шелку. Пусть себ господа наши дерутся, сколько имъ угодно, а мы станемъ лучше сть, пить, веселиться, потому что жизнь наша коротка, и нужно ею путно воспользоваться, а не самимъ пріискивать случая, какъ бы поскоре свихнуть себ шею.

— Все таки мы подеремся, по крайней мр съ полчаса, возразилъ оруженосецъ рыцаря лса.

— Нтъ, братъ, сказалъ Санчо, я не такое неблагодарное животное, чтобы сталъ драться съ человкомъ, который меня напоилъ и накормилъ. Да и съ какой стати драться намъ? что мы имемъ одинъ противъ другаго? Слава теб Господи, кажется ничего.

— Ну, за этинъ дло, пожалуй, не станетъ. Передъ битвой я готовъ влпить теб нсколько такихъ оплеухъ, которыя сшибутъ тебя съ ногъ. Этимъ я пожалуй разбужу твой гнвъ, хотя бы онъ спалъ, какъ сурокъ.

— Противъ этого есть у меня лекарство, отвтилъ Санчо. Стоитъ мн только выломать здоровую дубину, и прежде чемъ ты разбудишь мой гнвъ, я своей дубиной усыплю твой собственный такъ, что онъ не пробудится, пожалуй, и до втораго пришествія, потому что я малый, непозволяющій зазжать въ мою физіономію всякому встрчному. Пусть каждый оглядывается на то, что онъ длаетъ, и всегда лучше никому не трогать чужихъ гнвовъ, такъ какъ никто не знаетъ на кого онъ наткнется, и куда какъ часто того, кто собирается стричь — подстригаютъ самого. Богъ благословилъ миръ и проклялъ брань, и если разъяренный котъ длается львомъ, то я, какъ человкъ, а не котъ, одинъ Господь вдаетъ, чмъ могу стать разъярясь. По этому на васъ, ваша милость, я возлагаю съ этой минуты отвтственность за все послдствія, которыми можетъ окончиться наше побоище.

— Ладно, сказалъ оруженосецъ рыцаря лса, утро вечера мудрене — и завтра мы ужъ разсудимъ, что длать намъ.

Въ эту минуту защебетали и заблистали на деревьяхъ тысячи сіяющихъ птичекъ, которыя своими радостными, разнообразными гимнами привтствовали пришествіе свжаго, еле заалвшаго на восток дня. На золотистомъ фон его блестли крупныя капли росы и обрызганныя ею травы казались сіяющими брилліантами. Зажурчали ручьи, зашевелились луга и развернули свои изумрудные ковры. Но первымъ предметомъ, который озарили въ глазахъ Санчо лучи восходящаго солнца — былъ безпримрный въ исторіи носъ оруженосца рыцаря лса, скрывавшій въ тни своей все его тло. И говорятъ, что это, дйствительно былъ какой-то сверхъестественный, по величин своей, носъ, съ горбомъ по средин, усянный багровыми прыщами и опускавшійся пальца на два ниже рта. Этотъ то носъ съ его горбомъ и прыщами красно-фіолетоваго цвта придавалъ физіономіи новаго оруженосца отвратительный видъ, испугавшій Санчо до того, что его всего покоробило, какъ ребенка въ припадк падучей болзни, и онъ ршился лучше позволить отсчитать себ двсти оплеухъ, чмъ драться съ этимъ вампиромъ.