Её Сиятельство Графиня

Вериор Лика

— Ну что вы, — княгиня покачала головой, хотя прекрасно знала, какое впечатление произведут её слова. — Я о бытности вдовы! Уверена, в этом качестве наша прекрасная Лизавета пробудет недолго. Знаете, у меня появилось новое увлечение — читать стихи, которые господа посвящают этой пташке. Иногда довольно недурные.

— Где же вы их берёте? — удивилась жена князя Мещерского.

— Вы знаете, это вовсе не трудно, я ведь покровительствую творческим людям, да и мой племянник… — княгиня заговорщически понизила голос, — без стыда выдаёт мне все имена, а его память позволяет ему цитировать то, что влюблённые сердца изволят

декламировать на мужских встречах. Конечно, наиболее встречающаяся рифма — это «пали и вуали».

— Надеюсь, они не слагают стихи о том, как я лишаюсь одежд! — возмутилась.

— Ну что вы, обыкновенно «пали» касается непосредственно влюблённых, как, например «к ногам мы раболепно пали, в надежде — наградят вниманием вуали», — процитировала княгиня.

— Ваша светлость выбрали самый посредственный из всех вариантов, я надеюсь, — ужаснулась Тютчева.

— Отнюдь, — хохотнула княгиня.

— Господам стоит преподать уроки поэзии!

— А мне думается, и неприличные стихи они пишут, только вот князь, скромная душа, не решается вам это цитировать! — заговорщически отметила Буткевич.

Я покраснела. Господи-прости, что ни делай, а эти мужчины всегда найдут повод опошлить твоё существование…

— А ведь вы наследница Вавиловых, не так ли? Это ведь был прямой указ почившего императора? — вспомнила вдруг Мельникова. — Дамы ведь не наследуют вовсе, разве что получают приданное…

— Как видите, бывают исключения — и не одно, — кивнула. — Видимо, их величество предполагали худшее, что Фёдор так и не оставит наследников. Потому — высочайшим указом — на данный момент я первая в очереди на наследство. В противном случае могло выйти так, что наследником станет кто-то из иностранных родственников. Но, конечно, будь у меня брат, мне бы не досталось абсолютно ничего.

— А вы знали, у горцев и женщины наследуют? — осведомила всех Буткевич, удивив меня познаниями. — Я была поражена! Каждой отведена часть имущества — будь она в браке или нет, единственной наследницей или одной из многих. Муж рассказывал, что они называют это… как-то на «ш». Шами… Шари…

— Шариат, — подсказала, улыбнувшись. — Это законы магометанства, среди горцев они введены не так давно, насколько я знаю, и пока не полностью. В их писании подробно описано, сколько наследства полагается женщине, поразительно, правда? Магометане, мусульмане, оказались первыми, кто описал и узаконил женские права.

— Трудно поверить! — восхитилась Тютчева. — Уверена, и в нашем обществе этот вопрос скоро решится. В Европе, говорят, женщина всё чаще становится «во главе».

— О-о, ну это сугубо европейское веяние, да и то во многом — сплетни. В той же Германии у мужа — все права на жену, будь она даже успешной купчихой, всё ею заработанное — принадлежит ему. Абсурд! А у горцев… У них, конечно, свои особенности, нам во многом непонятные, но никогда мужчина не посмеет посягнуть на имущество жены — это считается страшным позором. Конечно, всегда есть исключения, но то, что доводилось видеть мне… Впрочем, и «во главе» горянка встать не может, разве что над другими женщинами, но никогда — над мужчинам, — показалось, я рассказываю слишком уж путанно, потому поспешила добавить: — По правде, Толстой, Лев Николаевич, хорошо разбирается в этом вопросе. Если вам выдастся спросить…

— Обязательно.

— По правде, будь у меня шанс отказаться от управления

семьёй — я бы тут же это сделала, — призналась. — У женщин от природы слишком много хлопот, чтобы напрямую управлять и править. Мне всё ближе тихое существование, когда все заботы ограничены детьми и супругом, но, увы…

— Иногда это кажется увлекательным, — Мельникова вздохнула. — Мысль, что ты можешь приказывать, повелевать…

— В истории России была не одна императрица, каждая хороша по-своему, но чего им стоило это правление? — Елена Павловна покачала головой. Она не понаслышке знала о тяжести власти. — Были ли они счастливы? Скажу прямо — нет. Да и императоры едва ли «счастливы», но такова их участь, от которой женщина, по Божьей милости, освобождена, — она улыбнулась. — Что же, mes belles fleurs, — «мои прекрасные цветы». — Il est temps, — «Уже пора…» — княгиня поднялась. Тут же — все остальные. — Au revoir! — «до новых встреч».

— Ну что вы, останьтесь ещё ненадолго! — запричитали дамы. Едва ли хоть кому-то из них доводилось побывать в столь приватной обстановке с монаршей особой, потому расставаться они совсем не хотели.

— Нет-нет, старость…

— До старости вам ещё далеко, ваша светлость… Я провожу вас, — проговорила. Княгиня кивнула и, под руку, мы вышли из гостиной.

— Чудесный вечер, дорогая.

— Спасибо, ваша светлость.

— Очень хитро было показать себя именно таким образом.

— Никаких хитростей, ваша светлость.

— Предположим. Как твой муж?

— Без изменений.

— Говорят, он в сознании, но слабоумен?

Посмотрела на княгиню. Интересно, где это такое говорят? Хотя, в любом случае, это правда. Именно так — в сознании, но слабоумен. Не может даже испражняться без помощи, вечно улыбается и пускает слюни. Блаженный!

— Мой племянник заинтересован тобой.

— Едва ли, — выдавила улыбку. — Мы имели несколько оживлённых бесед — и только.

— А как же прогулки?

Ничего-то от вас не скроешь, княгиня!

— Да, его светлость изволили показать мне Петербург.

— И как?

— Красивый город, но душа к нему не лежит.

— Чего не сказать о князе?

— Ваша светлость, — я позволила себе укоризненный взгляд. — Будьте так добры избавить меня от подобных разговоров.

Княгиня тонко улыбнулась, но в этой улыбке не было прежней отеческой теплоты — ей определённо не понравилось, что её ткнули носом в нарушенные границы.

— Как скажешь, ma chere.

Я сопроводила княгиню до самого экипажа, чувствуя стыд за резкий ответ. И всё же я не собираюсь терпеть подобные разговоры. Зачем лезть в душу? Мы не так близки и едва ли даже самый близкий человек имел бы на это право.

В пурпурной гостиной разговор, как ни странно, тоже шёл о князе — он словно преследовал меня. Теперь, после ухода княгини, дамы могли с чистой совестью пообсуждать её племянника.

— Ваше сиятельство, — обратилась ко мне Мельникова, — говорят, вы в хороших отношениях с Воронцовым.

— Мало ли что говорят, — ответила довольно грубо.

— Ах, всё ясно. Кажется, и княгиня изволили с вами об этом поговорить? Не серчайте, тема крайне животрепещуща, — я ничего на это не ответила. — Вы знаете, князь редко бывает в обществе дам. Обычно — среди родственниц. До брака с Таней, моей кузиной, все думали, он до конца жизни будет холостым — никакого интереса к женщинам.