Её Сиятельство Графиня
Шрифт:
Никогда и никто не бывает один. И это я обязана помнить.
Глава 16
Санкт-Петербург
В один день, не удержавшись, я выписала средства на поддержание мирного горского населения. Это могло стать большой проблемой, но, в связи с тем, что ситуация на Кавказе вновь обострилась, я не могла поступить иначе. Более того, существует организация, занимающаяся подобными вопросами и одобренная самим их императорским величеством. Это позволяет
И всё же, если я окажусь неугодна их величеству, именно подобные мелочи станут хорошей почвой для обвинений. Но я точно знаю, что зло никогда не приходит ответом на добрые дела, даже если многие уверены в обратном. «Не оскудеет рука дающего» и прочее, прочее…
Дела шли своим чередом. Шереметев на предложение ответил согласием — он не был заинтересован в развитии кружевного дела, но прибыльность осознавал, а потому затребовал на каждую душу баснословную цену, которую я, впрочем, приняла — было бы глупо после всего отказываться от задумки.
В нашем с Безруковым и Подземельным деле тоже имелись значительные подвижки. В семи уездах уже вовсю работали школы, открылось целых три больницы, графская казна пустела на глазах, но я не жалела, надеясь на прибыль со следующего сезона.
Так прошёл первый год в Петербурге. Феденька не становился лучше, но и на тот свет отчего-то не спешил, существуя моим клеймом и гарантом некоторой личностной свободы. Как чья-то жена я определённо обладала большими правами, чем любая девица или вдова, и я без зазрения совести этим пользовалась. Однако и в этом положении присутствовали неоспоримые минусы, кои я ни в коем случае не могла признать, лишь изредка, ночами, плача или грезя.
Как же тонок был Островский с его замечанием — ум с сердцем не в ладу! Моё сердце местами сходило с ума, но, к счастью, те места были на невидной чужому глазу стороне. Или же видной? Иначе почему всё чаще мне намекали на близкие отношения с князем?..
Определённо верным решением было бы оборвать с ним всякие связи, пусть и не было в нашем общении ничего греховного. Он и понятия не имел про тот мрак, что творился в моём сердце, про то периодическое отчаяние, накрывающее меня из-за запретных чувств. Князь же и вовсе не видел во мне женщины, принимая за младшего товарища, что делало ему честь, и должно было меня радовать, но глубоко внутри я прятала обиду.
Да, определённо, ему не стоило бы так хорошо ко мне относиться — каждому известно о слабости девичьего сердца, теперь было известно и мне.
И всё же поддаваться этим позорным чувствам не было никакого смысла — и я не поддавалась. Только вот и сил отказать в очередной прогулке не находила.
—
— Да, ваша светлость.
— Позволите сопроводить вас?
— Если пожелаете, ваша светлость.
— Вы знаете, возможно, у вас получится побеседовать с ним о Кавказе — вы читали его работу об Армении?
— Не имела чести. А вы?
— Не читал, — князь сконфуженно улыбнулся. — Обыкновенно меня не интересуют подобные вещи, но, зная вашу любовь к Кавказу, навёл некоторые справки.
— Вы чрезвычайно милы, ваша светлость, — стало неловко. Ну вот скажите — скажите! — зачем он так добр?
— Вы плохо себя чувствуете?
— Нет, что вы? С чего вы взяли?
— Кажетесь более сонной, ваше сиятельство.
Нервно улыбнулась. Как же, интересно, он это разглядел?
— Мучают дурные сны.
— О чём же? Я могу вам помочь?
— Уже помогли, — проговорила.
— Да? Видимо, поневоле, но я рад…
— Вы сняли мундир.
— И это помогло вам?
— Да.
— Ваши кошмары?.. — он помолчал, размышляя. — Они о войне?
— Скорее об убийствах.
— Вы всё о своём, — догадался князь. — Война есть война…
— И убийство — есть убийство, — процедила. — Не будем об этом. Я не хочу злиться на вас.
— Что вы видели? — продолжал упорствовать князь.
— Вы правда хотите знать?
— Да, — твёрдый ответ.
На секунду прикрыв глаза, набрала в лёгкие побольше воздуха.
— Я видела сожжённые аулы — не единожды, — не стала отпираться. — Видела десятки убитых — даже детей. Горец становится мужчиной рано — и каждый рвётся защищать свои земли. Я видела наши, российские войска, каждый с ружьями, и их — разве что с кинжалами, но с такой верой… Разве не удивительно, что до сих пор — до сих пор! — они ещё не подчинились? Разве это не говорит о том, что их дело — правое? Не наше? Что Господь — на их стороне?
— Не говорите так, — князя передёрнуло. — За такие речи не то, что каторга…
— Но ведь это правда!
— Правда или нет — не так важно.
— Вот видите! Вы сами признали! Вам не важна истина — лишь слепое следование жестоким приказам! Да всякий, кто хоть раз бы взглянул в стеклянные глаза солдата, умирающего на поле боя, подумал бы сто раз прежде, чем начать войну.*
— Я видел и не раз, — князь сжал челюсти. — Столь патетичные цитаты не имеют смысла в нашей ситуации. Видел, — повторил.
— И вам не снятся кошмары?.. — спросила.
— Каждую ночь.
Мой пристальный взгляд он не заметил — хмуро смотрел куда-то мимо меня.
— Я провожу вас, ваше сиятельство, — сказал через время. Уже у экипажа напомнил: — До встречи у Нефедьева.
Кивнула. В глубине души всё это время мне было страшно. Страшно, что мои слова задели его, отдалили. Но не это было бы лучше? Отвратить его, разочаровать, распрощаться навсегда? Он зол на меня, я — на него, но почему же мне так плохо от его недовольства?