Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
— Да, да… Такое — знаете? — Я щелкнулъ пальцемъ, потомъ сдвинулъ шляпу.
Мозгъ шуцмана слабо скрипнулъ.
— Вы не умете объяснять, Сандерсъ, — выстуступилъ нетерпливо Мифасовъ. — Херръ шуцманъ!.. Пикантность?.. А? херръ шуцманъ! Ну-ну… Люстигъ, херръ шуцманъ, люстигъ… Вотъ, вотъ…
Онъ дергалъ колнками, трясъ головой съ видомъ шутника, стаскивавшаго съ мста пьянаго… Шуцманъ не двигался.
— Можетъ быть, ткнуть пальцемъ? — предложилъ Южакинъ. — Держись, Мифасовъ, держись… херръ шуцманъ! Зеръ
Онъ схватилъ пьянаго за другой бокъ.
— Зеръ пикантишь, херръ шуцманъ… Сандерсъ, подсказывай…
— Сандерсъ!
— Этвасъ, Южакинъ, этвасъ… — Что нибудь.
— Этвасъ зеръ пикантишь! — бодро закричалъ онъ, и оба они со свжими силами набросились на шуцмана.
Они фальшиво смялись, длали заманчивыя гримасы, щелкали себя по воротничкамъ и танцовали матчишъ, образуя группу, похожую, со стороны, на искушеніе св. Антонія.
Наконецъ, онъ понялъ. Съ удовольствіемъ взглянулъ на изогнутую фигуру Южакина, и его строгое лицо озарилось плутоватой улыбкой.
— А, — сказалъ онъ. — Теперь я понимаю. Молодые люди хотятъ повеселиться? Что нибудь такое?.. Острое!.. Пикантное!.. О, да… Молодымъ людямъ это всегда забавно…
Онъ тихо засмялся и подмигнулъ Южакину.
— Вторая улица — направо. Кабарэ.
— А весело? — переспросилъ осторожный Мифасовъ.
Шуцманъ съ трудомъ удержался, чтобы не потрепать его по плечу, и успокоительно сказалъ:
— Очень… О, очень… Немного того… вы понимаете? — Не совсмъ… гм! Кабарэ… съ дамами.
— Много дамъ? — освдомился подозрительно Южакинъ.
— Хватитъ, — многозначительно хихикнулъ шуцманъ.
— И тамъ… весело?
Онъ загадочно улыбнулся.
— Идите, будете довольны. Лучшее кабарэ… Немного… этого, гм!.. но для молодыхъ людей… Понимаете?..
Онъ не хотлъ больше объ этомъ говорить и, скромно прикрывъ ротъ, сдлалъ подъ козырекъ.
— Тонкая бестія! — одобрилъ Южакинъ. — Знаетъ, гд раки зимуютъ… Данке, херръ шуцманъ!
— Битте-дритте, — отвтилъ за него Крысаковъ.
Смыслъ этого гармоничнаго сочетанія навки остался его секретомъ.
Мы вступили въ большой, накуренный залъ и выбрали себ столикъ противъ небольшой, но уютной эстрады.
— Наконецъ-то мы попали, куда нужно, — воскликнулъ просіявшій Мифасовъ. — Кабарэ — моя стихія.
— Повеселимся! — потерь руки Южакинъ. — Господа, кто что будетъ сть?
— Я — ничего, — сказалъ Крысаковъ…
— Съли бы, — жалобно попросили мы. — Очень сть хочется… Закажите для себя. Крысаковъ… Что такое?!
Со стороны Мифасова раздался тихій, болзненный стонъ.
— Дти, — еле проговорилъ онъ. — Здсь дти…
Мы задрожали.
— Гд? — Спросилъ хрипло Южакинъ. — Всякія шутки имютъ свои границы, Мифасовъ.
— И солдаты, — прибавилъ Крысаковъ.
Это была правда.
Тутъ и тамъ виднлись маленькія головы, скрытыя большими пивными
— Однако, на эстрад женщина, — стараясь быть сдержаннымъ, сказалъ Южакинъ.
Только врный инстинктъ этого человка могъ угадать полъ бднаго созданія въ большомъ декольтэ и короткой юбочк.
< image l:href="#"/>— Однако, на эстрад женщина, — стараясь быть сдержаннымъ, сказалъ Южакинъ.
Словно въ благодарность за это опредленіе созданіе запло легкую шансонетку, маленькимъ, но пріятнымъ голоскомъ, задвигало короткими ножками и руками.
— Уйти бы, братцы, — несмло прэдложилъ Крысаковъ. — Разжалобитъ она насъ. Ей-Богу.
— Кажется, сейчасъ будетъ неприлично, — предупредил я.
Маленькое существо приподняло юбочку и высоко выкинуло одну изъ булочекъ, замнявшихъ ей ноги.
Два солдата стыдливо прыснули въ кружки, а одинъ изъ малышей разразился радостнымъ воплемъ.
— Мама! — жалобно позвалъ Крысаковъ. — Дтство, чего то, вспомнилъ, — конфузливо пояснилъ онъ.
Мифасовъ, взволнованный, поднялся изъ за стола.
— Сирота, — шепнулъ мн Южакинъ и мягко сказалъ. — Посидите съ нами, Мифасовъ. — Видишь, какъ славно — чисто въ дтскомъ саду.
Онъ смахнулъ непрошенную слезинку.
— Мама! — Снова позвалъ Крысаковъ.
Растроганные, обновленные, шли мы домой. По дорог завернули въ какой то пассажъ, гд светились панорамные ящики-автоматы.
— Сандерсъ! — закричалъ Южакинъ. — Сандерсъ!
За большимъ стекломъ покоился на трав маленькій, пухлый амуръ. Онъ спалъ. Чтобы разбудить чуткій сонъ ребенка, достаточно было «опустить монету въ 10 пфениговъ».
— Господа! Смотрите! Онъ открылъ глазки!
— А вонъ индіанка лежитъ, — показалъ Мифасовъ. — Какъ живая!
— Богъ съ ней, съ индіанкой, Мифасовъ. Смотрите лучше на мальчика, — ласково сказалъ Крысаковъ. — Вы самый младшій.
— Она одта, — возразилъ тотъ обиженно, но послушался и сталъ смотріть на амура.
Меня, какъ боле взрослаго, поставили передъ индіанкой, а старшіе стали смотрть въ закрытые ящички.
Позже они признались, что видли женщину въ корсет и нижней юбк.
— Ночью я проснулся отъ внезапно прекратившагося храпа. Крысаковъ стоялъ передъ кроватью, на колняхъ, и молился.
Тмъ странне показались мн слова одного стараго знатока Дрездена, который, выслушавъ нашъ разсказъ, воскликнулъ: