Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
— Стопъ! — закричалъ Крысаковъ. — Ни съ мста, Сандерсъ!.. Разв вы не видите, что у него проказа?! Все лицо въ струпьяхъ — заразите себя и другихъ.
Я подошелъ къ изувченному юнош и спросилъ:
— Будьте любезны, милостивый государь, — гд здсь улица Унтерденлинденъ?
Юноша смрилъ меня холоднымъ, насмшливымъ
— Съ русскими я не разговариваю.
— Почему? — полюбопытствовалъ я.
— Изъ принципа. Прощайте.
Онъ дотронулся до козырька смшной обкусанной шапочки и прослдовалъ дальше, выпятивъ скудную грудь, украшенную узенькой цвтной ленточкой.
— Строгій народецъ, — проговорилъ озадаченный Южакинъ. — Можетъ быть, ему больно было разговаривать?
— Вамъ же говорятъ, что изъ принципа, — отвтилъ корректный Мифасовъ.
Мн кажется, что со стороны Сандерса было, действительно, не совсмъ скромнымъ приступать прямо къ такому щекотливому вопросу… Молодежь надо щадить.
— Варвары мы еще, господа, — вздохнулъ Крысаковъ. — Россійскія привычки: человкъ весь въ крови, а мы съ разспросами.
Всмъ стало неловко.
— Мн стыдно, — признался я тихо. — Еще на прошлой недл я ругалъ за одно съ другими нмецкаго доктора Петерса. Это очень ученый человкъ, насаждавшій культуру среди темныхъ дикарей. Его обвиняли въ необычайныхъ жестокостяхъ, приводили факты, когда ученый разстрливалъ беззащитныхъ чернокожихъ десятками, взрывалъ ихъ патронами; подвергалъ всякимъ мученіямъ и издвательствамъ. Теперь, посл того, какъ я увидлъ этого мужественнаго израненнаго юношу, я понялъ, почему великая нація отнеслась сочувственно къ смлымъ начинаніямъ ученаго. Вдь нельзя же, въ самомъ дл, обращать вниманіе на вой дикаря, которому, почему бы тамъ ни было, ученый отрзалъ ухо, разъ любой нмецкій юноша готовъ имъ пожертвовать чуть ли не изъ вжливости.
— И потомъ, разъ это сдлано ученымъ, значитъ, такъ нужно, — подтвердилъ Крысаковъ. — Не совать-же ему подъ микроскопъ цлаго дикаря. У одного ухо, у другого ногу, глядишь, и набжитъ нсколько.
— Странно было бы примнять къ дикарямъ иную тактику, чмъ къ себ, разъ ея достоинства на лицо, — согласился Мифасовъ. — Вы только полюбуйтесь, какая здсь чистота, какой порядокъ!
— Смотрите, смотрите, — городовой въ золотыхъ очкахъ! — вскрикнулъ вдругъ Южакинъ. — Вотъ это страна, вотъ это нація!
— Кажется, что дальше идти некуда, — обратился къ намъ Мифасовъ взволнованно. — Могли-бы вы себ представить нашего городового, выбирающимъ хризантемы или читающимъ «Портретъ Доріанъ Грея?» Приблизительно — это одно и тоже. Позвольте, позвольте! Носки — сорокъ пять пфениговъ. Стойте!! Рубашки — дв марки!! Воротнички… Даромъ!
— Господа! Бумажникъ — одна марка!.. Чемоданъ!! Крысаковъ, Сандерсъ, — да что-же это такое?! Господа… Даромъ вдь, даромъ… Голубчики… Родненькіе!..
— Можетъ, дальше еще дешевле, — прохриплъ осатанвшій Мифасовъ. — Три воротника — марка! Пятіалтынный штука! Южакинъ — сюда! Южакинъ — галстуки… Панама — восемь марокъ, о-о-о!..
— Берлинчикъ, голубчикъ… — плакалъ
— Сначала посмотримъ городъ, — слабо проговорилъ я.
Это было послднее сопротивленіе.
Шатаясь, мы вышли изъ магазина и побрели дальше, останавливаясь передъ витринами, захлебываясь въ этихъ каскадахъ марокъ и пфениговъ, превращенныхъ въ неособенно изысканныя, но невроятно дешевыя драгоцнности.
— Вотъ это такъ чистота!
— Вотъ такъ магазинчикъ!
— Господа! — снова закричалъ Южакинъ. — Живыя куклы!.. На той сторон… Напротивъ, Сандерсъ.
— Манекены для солдатскаго платья? Дйствительно, изумительно, ребята. Подойдемте поближе, Южакинъ.
— Осторожне, господа, — испуганно закричалъ Мифасовъ. — Не трогайте! Они живые!
— А, ччортъ, — пробормоталъ близорукій Южакинъ, быстро отдергивая руку, — въ самомъ дл… Что это они? Ай!
— Да не кричите вы, Южакинъ… Просто пріемы длаютъ, вотъ и все. Офицеръ идетъ.
И Крысаковъ указалъ на странную фигуру проходившаго человка, сдланнаго изъ дерева и кожи, при участіи военной формы.
Живыя куклы дернули ружьями, судорожно выкинули ихъ впередъ и снова перехватили, медленно погасивъ мелькнувшій въ глазахъ невыразимый ужасъ.
— Господа! — снова закричалъ Южакинъ. — Живыя куклы!.. На той сторон…
— Страшно что-то, — проговорилъ Южакинъ растерянно. — Вы видли? — Онъ длительно посмотрлъ вслдъ деревянному, обрубленному неровными плоскостями, человку въ форм. — Ужасная дисциплина!
— А замтили, что у лваго на рук? Подъ большимъ пальцемъ, куда бьютъ прикладомъ? — спросилъ наблюдательный Мифасовъ. — Набилъ, вроятно… Течетъ… Чисто длаютъ!
— Мощная нація, — задумчиво проговорилъ Крысаковъ. — Желзный кулакъ…
— А ты Вертеровъ боялся, слезъ, — мягко укорилъ Мифасовъ. — Посмотри, какой памятникъ — ужасъ!
Онъ указалъ на громадный, тяжелый памятникъ и сталъ небрежно перелистывать «Спутникъ туриста».
— Мн кажется, — скромно сказалъ Крысаковъ, — намъ слдовало бы здсь сняться. Дворецъ напротивъ едва ли намъ помшаетъ? Памятникъ Вильгельму?
— Фридриху В., — поправилъ Мифасовъ. — Или Великому, или Вильгельму, если ни то и другое вмст. Вы думаете, что намъ слдуетъ сняться у подножия, Крысаковъ?
— Не знаю, какъ вы, а я бы предложилъ воздержаться отъ проявленія лести передъ человкомъ, заслуги котораго недостаточно освщены, — возразилъ я.
— Передъ покойникомъ, я думаю, можно, — отвтилъ небрежно Крысаковъ, бгая глазами по окнамъ дворца.
Южакинъ угадалъ его мелочное желаніе покрасоваться передъ царственными обывателями зданія и замтилъ:
— Кажется, дворецъ необитаемъ.
— Дворецъ этотъ, — твердо объяснилъ Мифасовъ, — принадлежалъ покойному Вильгельму I. Внутри очень простъ. Интересенъ тмъ что въ немъ все сохранилось въ томъ же вид, какъ было при жизни императора и его супруги.