Еловые Боги
Шрифт:
Повинуясь его словам, из темноты за кружением лент выступила худенькая рыжеволосая девушка в одеждах алой ветви Культа. Глаза ее скрывала узкая повязка - девушка была слепа, но шла легко, не задевая ни одну из лент-ловушек, и не оступаясь.
Даже будучи незрячей, она видела.
– Это одна из самых одаренных Матерью Незрячих. Она будет вашим передатчиком. Располагайте ею, - Гранд-Мастер сделал радушный жест, а девушка, остановившись перед Лексом, грациозно опустилась на колени - и склонилась в низком поклоне, уткнув лицо в пол.
– Ну, знаете ли...
– Лекс, кажется, был раздосадован, - мне ни к чему такие почести. Скажите ей подняться. Слышишь, девочка? Встань. Тебе не нужно кланяться
– Слушаюсь, солнце над миром, - прошептала девушка, поднимаясь, - С вашего позволения, я отправлюсь на корабль?.. Через час вы соберетесь отбывать с "Анойи", а мне еще необходимо найти техников, чтобы перенастроили рабочую капсулу Незрячего на "Унзинн"...
– Э-э... я позволяю, но скажи, пожалуйста, почему ты назвала меня "солнцем над миром"?..
– Потому что так вижу. Вы - новое солнце над миром, - тихо ответила юная Незрячая, перед тем, как скованно кивнуть в намеке на запрещенный поклон, - и затеряться меж лент.
Гранд-Мастер усмехнулся:
– Незрячие говорят то, что видят. Если эта девочка назвала вас "солнцем над миром" - значит, так и будет.
– Не будет.
– Ну, как знаете, - глубокомысленно крякнул седой толстячок.
– Попытайтесь... поспорить с судьбой. Может быть, вам и удастся - быть может, удастся как раз-таки именно вам.
...Вот уж с неделю по стандарту Сальватерры наша шикара медленно шла вдоль покинутого в результате маневра течения инфры, не приближаясь к нему, но и не отдаляясь. Куда вело течение, известно было, верно, только Отто, - но пообщаться с пилотом по понятным причинам не представлялось возможным. Большую часть времени я проводил здесь, в рубке, - сидя возле "яйца" пилотской капсулы, глядя на его обитателя, укрывшегося от всех бед мира и всех неудобных вопросов в объятиях навигационного транса и перебирая пальцами низку костяных бус, найденных в шкатулке у Лаури. Другие предметы, что были в шкатулке - еловая шишка и баночка с черной пахучей смолой, якобы новейшим биостимулятором, на деле же черт знает чем, исчезли. Я теребил изжелта-белые бусины, изрезанные сложным узором - еловые ветки, странные существа, похожие на рыб, поросших шерстью, многоголовые змеи, - и предавался унынию. Бусы, похоже, были чем-то вроде четок, с привеской в виде крошечного черепа, вроде, мышиного. Кто-то из биологов, верно, мог бы сказать точнее, но я не хотел делиться единственным, что мне осталось от Лаури - от того, кто называл себя Лаури Карьялайненом. Мне удалось, потратив три с лишним часа, отыскать его личный файл в базе данных сотрудников "Нексуса", когда-то выигранной в карты у вдребезги пьяного Ито, - и чем дольше я глядел на голографию улыбчивого коротышки-талассианина, тем больше убеждался, что запечатлен на ней хоть и очень похожий, но несомненно другой человек.
О том, почему этого простого факта не заметил никто до меня, думать не слишком хотелось.
...Рубка оказалась отличным местом для уединенных размышлений - после случившегося неделю назад Фрэйзер, кажется, задался целью не замечать существования Криса Русланова, а кроме белобрысого генетика и молчаливого верзилы Рихарда, бортмеха, больше в рубку никто не захаживал. Все мы в эти дни вели себя странно, - мало говорили, в прошлое ушли веселые посиделки с гитарой, и даже если и собирались по условным вечерам в кают-кампании - то и там обычно сидели молча, уткнувшись в планшетки. Только свита Фрэйзера - генетики, биологи и безопасники - о чем-то тихо переговаривалась в облюбованном ими углу. Я таки одолжил у кого-то из этнографов большой иллюстрированный альбом, озаглавленный "Народные промыслы Хель", и нашел в нем раздел, посвященный резьбе
Лаури был хелийцем.
...Я перебирал пальцами четки, задумчиво повторял про себя "черной ели кровью, и озер корнями..." - и раз за разом прокручивал в голове то, что пригрезилось мне, пока я валялся в беспамятстве.
И я до сих пор сомневался, что видел всего лишь причудливый сон.
"Черной ели кровью, и озер корнями, бледной рыбы шерстью, да змеи слезами..."
Костяные бусины в пальцах - щелк, щелк.
...Темнота.
Тишина.
Запах хвои - и мерзлой земли...
Что-то смутно блеснуло меж веками. Я медленно открыл глаза, с удивлением озирая склонившиеся над собою еловые лапы, все в капельках дождя, - и хмурое, затянутое осенней серостью небо за ними.
Лес. Не сальватерранский, ухоженный и приглаженный, где каждая травинка растет под бдительным приглядом ландшафтных дизайнеров. Нет - другой... дремучий, северный, и...
Первобытный - вот было, кажется, верное слово для этого леса.
Под ногами хрустел валежник, одуряюще пахло прелью, грибной сыростью и еловой смолой. Да, проснулся я определенно не в хорошо знакомом лесу Сальватерры, - там не было и не могло быть поросших мхом гнилых пней с озерцами воды в них, липких паучий сетей меж деревьями... и уж конечно, не было полчищ жужжащего гнуса. Впереди, меж елями, показался просвет - и я рванул туда, отмахиваясь от озверелой мошкары обломанной на бегу веткой. Кое-как миновав бурелом, продравшись через ягодные заросли и чуть не наступив в них на змеюку, и перебравшись через овраг с журчащим по дну ледяным ручейком, я, чертыхаясь на стандарте с добавлениями байкальского, вышел к... болоту.
Не болоту Топи, полному буйной (и нередко плотоядной) зелени, агрессивно настроенной живности и наркотического аромата цветов, - а мертвому, мертвому и безмолвному. Заросшие мхом стволы елей тут и там поднимались из черной стоячей воды... было холодно, и над гладью болота молоком растекался туман.
И - тишина... глубокая, гулкая, белая как туман тишина. Даже птицы не пели.
Позади меня хрустнула ветка.
Я обернулся - рывком, до боли в пальцах зажимая подобранный по пути острый сук, готовый мысленно к встрече с волком, медведем, а то и чем хуже - кто знает, что может водиться в столь гиблых местах?..
На поваленном стволе мертвой ели стоял, держа в руке посох - кривую корягу, увенчанную чьим-то козлорогим черепом...
Лаури?
Почему... почему я решил, что это... существо, в жутковатого вида лохмотьях, пошитых как будто из шкур, со спутанной копной седых волос, перемазанным чем-то черным, вроде болотного ила, и связанных прядью сухого плюща, - Лаури?..
Но это - вне всяких сомнений - был Лаури.
– Уходи, - голос у этого Лаури был низкий и скрипучий, как будто его обладатель уже долгое время не говорил, - Тебе не место здесь. Пока - не место...
– Лаури?..
– прошептал я, делая шаг к тому, что принял вначале за морок - и проваливаясь по колено в поросшую ряской болотную зыбь, - Это ведь... ты?
– Уходи, - проскрипели в ответ, - Тебе еще слишком рано... сюда. Уходи!
Второй рукой существо, прикинувшееся Лаури, потянуло из-за пояса костяной нож. Обмакнуло тот в черную неподвижную воду у ног.
– Уходи!
– оно взмахнуло рукой, и - я с изумлением уставился на рукоять ножа, вырезанную в виде головы какого-то неведомого зверя - не то волка, не то совы, трехглазого и рогатого. Я видел детали грубой резьбы очень ясно, - ведь торчала рукоять у меня из груди...