Еловые Боги

Мох Сфагнум

– Ясно, - я постарался не слишком скрежетать зубами, выговаривая это. Фрэйзер хлопнул меня по плечу:

– Вот и отлично, вот и замечательно. А сейчас отправляйтесь-ка баиньки - завтра вам нужно быть в форме, а сейчас вы, извините, похожи на снулую рыбу.

В ответ я вяловато огрызнулся:

– Да идите вы...

– Иду, уже иду, и вам советую, - меня вновь подцепили под локоть, выпроваживая из лаборатории. В коридоре наши пути разошлись - Фрэйзер отправился куда-то восвояси, не исключено, что в поисках кого-нибудь посимпатичней, кто благосклонно отнесется к приглашению в каюту, - я же потопал к себе. По пути нащупал в кармане призму передатчика, выданного в поместье Флемингов на Сальватерре. Наконец-то я знал, что именно ищет гендиректор Шанкар на Хель - и мог рапортовать на Сальватерру об успехе... в том, что главе Семьи не составит труда вытащить меня из цепких лап Фрэйзера и вернуть на Сальватерру даже при проблемах с навигацией, можно не сомневаться. Возможно, меня даже спасли бы состоявшие на службе Семьи эскулапы - как было обещано.

Меня.

Спасли бы.

Но не Лаури. Не Лаури - и не Хель, на которую нацелился гендиректор Шанкар.

Так что в каюте, раскрыв призму, я не нажал на кнопку вызова - вместо

этого, резким движением разломил пополам передатчик, и отправил обломки устройства дальней связи в утилизатор, для пущей надежности.

Прости, Луиза. Обещаю, что, покончив с заданием Фрэйзера, я не вернусь на Сальватерру.

Никогда.

...Близилась к концу первая неделя моего пребывания на заповедной планете Хель, в наречее местных - Манале. С "Кумари" мы улетели на маленькой, аккурат на двоих, "стрекозе" - кораблике, приспособленном, помимо основной своей функции шаттла, для полетов в атмосфере. Отто не мог нарадоваться на послушную и маневренную машинку, и все время трещал о том, как хорошо наконец побывать на Хель. Ему, как (официально) и мне, допуск на планету был выдан впервые - ученых возили туда и обратно пилоты "Кумари", обычные, не сайоники-Дитмары. Я пребывал в мрачном настроении, и без особого интереса глядел на разворачивающийся перед нами лик Хель. Планета-заповедник чем-то походила на Байкал - весьма суровый климат, долгая зима, короткое и холодное лето. Государств, как таковых, на Хель так и не сложилось за шесть веков истории здешней колонии. То, что заменяло местным государство, именовалось Серединной Землей, занимало весь север главного континента и противопоставлялось, в мировоззрении хелийцев, южной его части, Жестокой Земле. Граница пролегала в основном по цепочке озер, между которыми не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего пограничные вешки, - но при этом каждый карапуз, только недавно научившийся ходить, не цепляясь за мамкин передник, назубок знал, за каким пеньком начинаются табуированные территории. Впрочем, это было не единственной странностью здешних краев. Если в столице имелись школы и университеты, и обитатели ее, в общем и целом, представляли, что такое "планета", "орбитальная станция", "инфра", а также имели некоторое представление о том, как устроена Федерация, - то здесь ходили легенды о предках, приплывших на Маналу с островов за Межзвездным Океаном. Нашу стрекозу именовали "железною птицей", и косились на нее опасливо, на нас самих - еще опасливей, но хоть камнями не бросались, - и то хлеб, как, кажется, говорят на Байкале. Помимо прочего, была еще и проблема с общением. Если на севере говорили пусть и на несколько искаженном и архаичном, но все же стандарте, то здесь в ходу было довольно странное наречие, являвшее собой дикую смесь стандарта, финского и какого-то вовсе неведомого языка, - рай для лингвиста, и только. Так что изъясняться с местными нам с Отто удавалось с заметным трудом, полагаясь скорее на жесты, чем на слова, - благо, хоть в последней деревеньке нашелся староста, владевший худо-бедно и чистым стандартом. Добраться сюда, на крайний юг Серединной Земли, оказалось довольно непросто. До сих пор мы с Отто полагались на сведения, предоставленные мистером Рейнхардом. По утверждениям его источников, некто, весьма похожий на Лаури, пять стандарт-месяцев назад объявился в столице, откуда направился на юг, и последним пунктом на его пути была как раз крохотная деревушка Барсучий Лог, затерявшаяся среди крутых холмов, поросших черным лесом. Свою "стрекозу" нам пришлось оставить за деревенской околицей, чтобы не слишком нервировать местных (и без того приютить нас согласились только лишь в доме того самого деревенского старосты - как выяснилось, в далекой юности учившегося в одном из университетов столицы). По меркам Хель бодрый старичок считался просвещенным человеком, - знал худо-бедно историю Федерации, Хель именовал планетой, а не островом, однако носил те же одежды из вышитой шести, что и его соплеменники, точно так же верил в силу амулетов из рыбьих костей, и точно так же, как другие жители приграничья, расписывал лицо затейливым черным узором. Дом, в котором мы нашли пристанище, был сложен из красного камня и крыт соломой, имел низкий (проползать внутрь приходилось на четвереньках) вход, занавешенный медвежьей шкурой (не сохранения тепла ради, но охраны от злых духов для) и несколько крохотных оконец, затянутых рыбьим пузырем. На Хель стояла глубокая осень, ночь выдалась студеной, - и мы с Отто жались к ревущему очагу, над которым кипела в котле рыбная похлебка. Сердобольный староста оделил нас одеялами, в которые мы кутались, стараясь не слишком заметно кривиться (те были не слишком чистыми, да и душок шерсть неведомого животного имела... специфический), и сунул в руки каждому по кружке обжигающе-горячего взвара, о которые мы грели зябнущие пальцы. В порыве благодарности мы было попытались отплатить хозяину нашему и супруге его мешочком местных денег, которыми нас щедро снабдил Рейнхард, - но оказалось, что по меркам Хель платить за гостеприимство не только не полагается, но и считается довольно нешуточным оскорблением (благо, наше положение чужаков позволяло рассчитывать на некоторое снисхождение в таких щекотливых вопросах). Так вот, коротая время за взваром, а потом за наваристой рыбной похлебкой, мы беседовали с добрыми хозяевами, и я пытался осторожно расспросить тех, не появлялся ли в деревне незадолго до нас незнакомец - вначале просто описав внешность Лаури, потом, не найдя понимания, продемонстрировал несколько голографий. Ни Вилле Лейно, ни супруга его, ни семья их сына, живущая тут же, не признали изображенного на тех коротышку-талассианина, - категорично заявив, что мы с Отто тут первые чужаки за столетие. Отчаявшись, я вытянул из кармана низку костяных четок с подвешенным к ним черепом какого-то мелкого грызуна, и показал те хозяевам. Оглядев вещицу явственно хелийского происхождения, они дружно пожали плечами.

– Знать не знаем, гости любезные, что это за штука такая, - проворчала супруга старосты, сухонькая старушка в многослойных одеждах из вышитой шерсти, с трудом, но говорившая на архаичном варианте стандарта, что был в ходу в северных областях Серединной Земли. Трясущимися руками Марика Лейно разливала по мискам остатки похлебки из закопченного котелка над огнем.
– Не знаем, и слыхом не слыхивали ни

о каком Лаури. Не там вы ищите. Все ваши, люди с Небесного Дома (так тут прозывалась "Кумари"), редко дальше столицы заходят. А уж в нашу-то глушь и обычные-то купцы заезжают раз в год...

Ворчала она складно, хорошо ворчала. Да только вот я был эмпатом-сайоником - и от меня не укрылась, что любезная наша хозяюшка лжет.

Лжет, а еще боится. И не она одна - и супруг ее, и сын, и невестка, и внуки, общим числом в пять голов - все до дрожи в коленях, до липкого пота боятся... низки пожелтевших от времени костяных бусин, покрытых причудливо-витьеватой резьбой. Знать бы еще, почему - но не допрашивать же приютившее нас семейство, в самом деле, хотя мелькнула у меня, грешным делом, подобная мысль. Перед отбытием с Кумари мистер Рейнхард выдал мне полный "набор диверсанта", включающий в себя и аптечку с довольно сомнительной химией... Мелькнула, но тут же пропала - следовало смотреть правде в глаза: я был типичным "штатским", слабаком и рохлей, и хладнокровием, потребным для того, чтобы тайком подлить хозяевам нашим в их ягодный взвар пару капель "наркотика правды", похвалиться не мог, - да и совесть, опять же, не позволяла подобным образом "отблагодарить" за проявленное к нам гостеприимство. И даже не страдай я лишним гуманизмом, момент был к тому времени безнадежно упущен, кружки из-под взвара вымыты, и железная длань Марики Лейно разогнала по постелям малолетних внуков - а также нас с Отто, коим достались в качестве ложа накрытые шкурами сундуки. Сами хозяева, их сын и невестка тоже в скором времени улеглись спать - ложились тут, в деревне, непривычно рано для нас, едва только спускались в долину вечерние сумерки. Мне спалось неспокойно, все-таки жесткий сундук, накрытый вытертой медвежьей шкурой, был не самым привычным ложем для любого сальватерранина. Под утро сон был прерван чьей-то рукой, осторожно подергавшей меня за рукав (спал я в куртке):

– Господин... господин!

Это оказалась старшая из трех внучек хозяина, - имени сей юной леди я, ко стыду своему, не запомнил. Пухленькая девушка с дюжиной длинных кос цвета меди, перевитых по здешнему обычаю разноцветными обережными нитями, поманила меня за собой прочь из дома. Солнце еще не встало, холодно было так, что зуб на зуб не попадал, - я ежился, кутаясь в прихваченное из дома одеяло, девушка же, кажется, вполне комфортно чувствовала себя в спальной рубашке до пят да тоненькой вышитой шали:

– Вы... говорить...
– стандартом она почти не владела, и слова подбирала с трудом, - что искать... человек.

Я удивленно посмотрел на собеседницу - а та неловко перемялась с ноги на ногу...

– Я... рассказать... мочь сказать.

– М-м... не пойми меня неправильно, но с чего вдруг?.. Вы ведь все его, - Лаури - кажется, до полусмерти боитесь.

– Я хотеть...
– щеки девушки вспыхнули, она затеребила конец шали тоненькими пальчиками - Хотеть уехать отсюда. В столицу. Отец не пускать... А вы... вы вчера предлагать денег...

А-а, ну теперь все понятно.

– Тот человек... что вы искать... имя - Лауфья.

Меня словно током ударило.

– Лауфья?!

Это имя... да, точно, я слышал уже это имя - несущее в себе вкус холодной золы, яблоневой падалицы, мерзлой осенней земли. Когда я мог слышать его?..

– Где мне найти его? Я дам тебе денег, много, - я торопливо вытащил из кармана два мешочка, набитых монетами - по местным меркам, небольшое состояние, - Только скажи, как его отыскать!..

Девушка облизнула губы, глядя на мешочки. Ее пальцы уже растрепали конец шали так, что ту вряд ли удастся заштопать:

– Сначала вы обещать мне, что вы не хотеть ему зла!

Однако... я изумленно присвистнул:

– Я не желаю ему зла, я его друг! А ты... ты же вроде боишься его?..
– не смог закончить фразу, но девушка поняла, что я имею в виду. Потупилась:

– Он... он святой человек. Он защищать нас... нашу семью и деревню. Господин Лауфья здесь родиться, давно-давно - и до сих пор... защищать нас от гнева Еловых Богов. Он спасти мою сестру, когда та потеряться в лесу за Медвежьим Горбом... перед Ночью Праздника, он привести Туули обратно в деревню. Мы думать, что сестру забрать в жертву Еловые Боги... но господин Лауфья не тронуть ее.

– Постой, - я потряс головой, потерев виски пальцами, - Ничего не понимаю. Кто эти Еловые Боги, о которых ты все время говоришь? И при чем тут Лаури... тьфу ты, Лауфья? Он что, один из этих...
– я зажмурился, силясь припомнить слово, что помянул при мне Фрэйзер, говоря о группе каких-то шаманов-отшельников, - Егерей?

Девушка закусила губу:

– Он... господин Лауфья, он с Егерями, но сам не из них. Он родится тут, в нашей деревне. Давно, тогда дед Вилле только-только уехать учиться в столицу. Я точно не знать, что тогда быть, - дед не рассказывать, но тогда Егеря забрать господина Лауфья и дедушки сестру, и с тех пор дед не видеть ту... Господин Лауфья не как мы, - она, кажется, отчаянно пыталась отыскать нужное слово, распустила уже конец шали на ниточки беспокойными пальцами, - Не как человек. Он... не знать, какое слово... он не совсем человек. Он защищать нас, он спасти Туули, он дать мне вот это, - она показала мне один из своих амулетов - обломок бесцветного кварца на крученом кожаном шнурке, - Я болеть, когда быть девять года, болеть сильно, долго - гнилица-костеломка, это когда кости крошиться, как будто труха. Лекарь наш говорить, - мне жить год, два. А это - это меня вылечить, - она благоговейно стиснула в ладони амулет. Я слушал ее, задумчиво разглядывая кусок мутноватого кристалла, которому приписывались столь чудодейственные свойства, и пытался разобрать, чего больше в голосе моей собеседницы, когда та говорит об этом здешнем Лаури по имени Лауфья - страха? Восхищения? Может - того и другого, а может - чем черти не шутят - и первой наивной влюбленности?..

– Поэтому я не говорить вам, где господина Лауфью искать, пока вы не сказать - вы не делать к нему зла!..

– Правильно будет не "к нему", а "ему", барышня. Нет, я не замышляю зла против... твоего господина Лауфьи, - я не единым словом не соврал, давая эту клятву, - но все равно на душе сделалось гадко. Я-то, может, и не умышляю, а вот Ллойд Фрэйзер и царственный гендиректор Шанкар - очень даже, а я их невольный пособник, - Я просто хочу отыскать... друга, - ну, хоть в этом не было сомнений. Даже после того, что видел я тогда в рубке шикары, даже после того, что узнал я от Фрэйзера, - Лаури Карьялайнен оставался моим другом... сейчас вот, например, мне очень хотелось б набить ему морду при встрече - по-дружески, - Клянусь!