Ган Исландец
Шрифт:
Безстрашный юноша сталъ прислушиваться, наклонившись надъ бездной. Отдаленный шумъ голосовъ достигъ его слуха. Онъ боле не сомнвался, что существа, столь чуднымъ образомъ явившіяся и исчезнувшія въ его глазахъ, скрылись въ эту пропасть, и почувствовалъ непреодолимое желаніе спуститься туда за ними, если бы даже эти призраки привели его въ самый адъ. Къ тому же буря разыгралась не на шутку, а въ пропасти можно было найти убжище.
Но какъ спуститься туда? Какой путь избрали его предшественники, если только то не были призраки? Новый блескъ молніи подосплъ на выручку, освтивъ у ногъ Орденера первыя ступени лстницы, исчезавшей въ глубин колодца. Это было толстое вертикальное
Орденеръ не колебался ни минуты, и смло ступивъ на опасную лстницу, сталъ спускаться въ пропасть, не зная даже, доведутъ ли ступени его до конца, не думая, что можетъ быть ему не суждено уже еще разъ взглянуть на солнце. Скоро во мрак, обступившемъ его со всхъ сторонъ, онъ могъ различать небо только при голубоватомъ блеск молніи, то и дло прорзывающей тучи. Проливной дождь, затоплявшій поверхность земли, падалъ на него тонкой туманной росой. Порывы втра, стремительно врывавшіеся въ колодецъ, съ протяжнымъ свистомъ бушевали надъ его головой. А онъ спускался все ниже и ниже, медленно приближаясь къ подземному свту, и остерегаясь лишь смотрть въ глубину, чтобы не упасть отъ головокруженія.
Между тмъ воздухъ становился все удушливе, голоса слышне и красноватый отблескъ, дрожавшій на стнахъ колодца, возвщалъ близость дна пропасти. Спустившись еще нсколько ступеней, Орденеръ могъ наконецъ различить внизу лстницы входъ въ подземелье, освщенный красноватыми дрожащими лучами, и услышалъ слова, приковавшія все его вниманіе.
— А Кеннибола все еще нтъ! — нетерпливо говорилъ кто-то.
— Чтобы это могло задержать его? — спросилъ тотъ же голосъ посл минутнаго молчанія.
— Сами не знаемъ, господинъ Гаккетъ, — послышалось въ отвтъ.
— Эту ночь онъ хотлъ провести у сестры своей Маасъ Брааль въ деревн Сурбъ, — замтилъ другой голосъ.
— Вы видите, — вовразилъ первый: — я сдержалъ свои общанія… Я обязался привести вамъ предводителя, Гана Исландца, и привелъ…
При этихъ словахъ поднялся шумъ, значеніе котораго трудно было бы угадать. Любопытство Орденера, пробудившееся при имени Кеннибола, столь удивившаго его вчера, удвоилось при имени Гана Исландца.
Тотъ же голосъ продолжалъ:
— Ну, друзья мои, Джонасъ, Норбитъ, отсутствіе Кеннибола не составляетъ большой важности. Насъ теперь такъ много, что намъ уже нечего бояться. Нашли вы знамена въ Крагскихъ развалинахъ?
— Да, господинъ Гаккетъ, — отвтило нсколько голосовъ.
— Ну, такъ теперь пора поднять знамя возстанія! Вотъ вамъ деньги! У васъ есть непобдимый предводитель! Смле! Идемъ освободить благороднаго Шумахера, несчастнаго графа Гриффенфельда!
— Ура! Да здравствуетъ Шумахеръ! — закричала толпа и тысячи отголосковъ повторили имя Шумахера подъ сводами подземелья.
Орденеръ, изумленіе и любопытство котораго росли съ каждой минутой, слушалъ затаивъ дыханіе. Слушалъ, не смя врить и не отдавая себ отчета въ слышанномъ. Имя Шумахера въ связи съ именемъ Кеннибола и Гана Исландца! Что за мрачная драма, которой онъ, тайный зритель, видлъ лишь одну сцену? Кого хотли защищать? О чьей голов шло дло?
— Слушайте! — продолжалъ тотъ же голосъ: — передъ вами другъ, довренный другъ благороднаго графа Гриффенфельда…
Орденеръ въ первый разъ слышалъ этотъ голосъ. Тотъ продолжалъ:
— Положитесь на меня вполн, какъ онъ; друзья, все вамъ благопріятствуетъ; вы достигнете Дронтгейма, не встртивъ ни одного врага.
— Такъ пойдемте же, господинъ Гаккетъ, — перебилъ чей-то голосъ: — только вотъ Петерсъ увряетъ, что видлъ въ ущельяхъ Мункгольмскій
— Лжетъ онъ, — увреннымъ тономъ отвтилъ Гаккетъ: — правительству еще ничего не извстно о вашемъ возмущеніи; его невдніе таково, что даже тотъ, кто отвергъ ваши справедливыя требованія, вашъ притснитель и гонитель знаменитаго несчастнаго Шумахера, генералъ Левинъ Кнудъ отправился изъ Дронтгейма въ столицу присутствовать при бракосочетаніи своего воспитанника Орденера Гульденлью съ Ульрикой Алефельдъ.
Можно представить себ изумленіе Орденера, когда онъ слушалъ такую рчь. Въ дикой, пустынной стран, подъ сводами подземной пещеры, какіе-то незнакомцы произносили имена близкихъ ему людей, даже его собственное! Мучительное сомнніе запало въ его душу. Возможно ли это? Неужели тотъ, чей голосъ онъ слышалъ, дйствительно агентъ графа Шумахера? Неужели Шумахеръ, этотъ почтенный старецъ, благородный отецъ его дорогой Этели, возмутился противъ короля, своего монарха, подкупилъ разбойниковъ, зажегъ пламя междоусобной войны? И для этого лицемра, для этого бунтовщика онъ, сынъ вице-короля Норвегіи, воспитанникъ генерала Левина, пренебрегъ своей будущностью, рисковалъ своей жизнью! Ради него розыскалъ и вступилъ въ борьбу съ исландскимъ разбойникомъ, съ которымъ, повидимому, Шумахеръ самъ имлъ сношенія, если вручалъ ему предводительство надъ этими бандитами!
Кто знаетъ, можетъ быть тотъ ящикъ, изъ-за котораго Орденеръ едва не поплатился жизнью, заключалъ въ себ какія нибудь гнусныя тайны этого низкаго замысла? Не насмхался ли надъ нимъ мстительный узникъ Мункгольмской крпости? Быть можетъ, онъ узналъ въ немъ сына вице-короля; быть можетъ — какъ мучительна была эта мысль великодушному молодому человку! — склонивъ его предпринять это роковое путешествіе, онъ разсчитывалъ только на гибель сына своего врага!..
Увы! Когда къ какому нибудь несчастливцу долгое время питаемъ мы уваженіе и любовь, когда мысленно въ глубин души поклялись въ неизмнной преданности гонимому судьбой, — какъ ужасна бываетъ горечь той минуты, въ которую онъ окажется неблагодарнымъ и когда намъ приходится разочаровываться въ своемъ великодушіи и проститься съ чистымъ, прекраснымъ наслажденіемъ самопожертвованія. Въ одно мгновеніе старемъ мы самой печальной старостью, старемъ опытностью, теряемъ самыя чудныя иллюзіи жизни, которая и привлекательна-то только своими иллюзіями.
Эти горькія мысли безпорядочно толпились въ ум Орденера, который хотлъ бы умереть въ эту роковую минуту. Ему казалось, что все счастіе его жизни теперь рушилось навсегда. Многое въ увреніяхъ того, который выдавалъ себя довреннымъ агентомъ Гриффенфельда, казалось ему ложнымъ и сомнительнымъ, но такъ какъ все это клонилось къ тому, чтобы обмануть несчастныхъ поселянъ, Шумахеръ еще боле являлся виновнымъ въ его глазахъ: и этотъ Щумахеръ былъ отцомъ его Этели!..
Эти размышленія мучительно волновали его душу. Онъ дрожалъ, держась за ступени лстницы, и продолжалъ слушать. Иной разъ съ невыразимымъ нетерпніемъ, съ страшной жадностью ждемъ мы несчастій, которыхъ наиболе страшимся.
— Да, — продолжалъ голосъ посланца, — теперь вами предводительствуетъ страшный Ганъ Исландецъ. Кто теперь осмлится съ вами сражаться? Вы боретесь за своихъ женъ, за дтей, у которыхъ столь низко отнимаютъ наслдство, за благороднаго несчастливца, который вотъ ужъ двадцать лтъ несправедливо томится въ позорной тюрьм. Идемъ, васъ ждетъ Шумахеръ и свобода! Смерть притснителямъ!
— Смерть притснителямъ! — подхватила тысяча голосовъ.
Стукъ оружія и хриплые звуки горныхъ рожковъ огласили своды подземелья.