Ган Исландец
Шрифт:
— Стой! — закричалъ Орденеръ, поспшно соскочивъ съ лстницы.
Мысль избавить Шумахера отъ преступленія, а отечество отъ столькихъ бдствій совершенно овладла его душой. Но лишь только переступилъ онъ порогъ подземной пещеры, страхъ необдуманнымъ вмшательствомъ погубить отца его Этели, а быть можетъ и ее самое, заглушилъ въ немъ всякое другое чувство. Поблднвъ, остановился онъ у порога, съ изумленіемъ смотря на странное зрлище, открывшееся его взорамъ.
Пещера похожа была на обширную площадь подземнаго города, границы которой терялись въ масс столбовъ, поддерживавшихъ своды.
Поднялись оглушительные крики:
— Незнакомецъ! смерть! смерть ему!
Сто рукъ поднялось надъ Орденеромъ, который схватился за свою саблю… Благородный юноша! Въ своемъ великодушномъ порыв онъ забылъ, что онъ одинокъ и безоруженъ.
— Стой! стой! — вскричалъ голосъ, по которому Орденеръ узналъ посланца Шумахера.
Низенькій толстякъ, въ черной одежд, съ проницательными коварными глазами, приблизился къ Орденеру.
— Кто ты такой? — спросилъ онъ.
Орденеръ не отвчалъ. Его такъ стиснули со всхъ сторонъ, что на груди его не осталось мста, въ которое бы не опиралось оружіе сабли или дуло пистолета.
— Что, струсилъ? — спросилъ усмхаясь толстякъ.
— Если бы вмсто этихъ шпагъ рука твоя лежала на моемъ сердц, - хладнокровно отвтилъ Орденеръ, ты убдился бы, что оно бьется не скоре твоего, если только у тебя есть сердце.
— О! о! Да ты еще храбришься! Ну, такъ спровадьте его! — сказалъ толстякъ, повернувшись къ нему спиною.
— Убей меня, — замтилъ Орденеръ, — это все, чмъ я буду теб обязанъ.
— Позвольте, господинъ Гаккетъ, — сказалъ старикъ съ густой бородой, опиравшійся на свой длинный мушкетъ, — вы здсь у меня, и одинъ я имю право отправить этого христіанина къ мертвецамъ разсказать имъ, что онъ у насъ высмотрлъ.
Господинъ Гаккетъ расхохотался.
— Какъ угодно, милйшій Джонасъ! Мн все равно, кто станетъ судить этого шпіона, лишь бы засудить его.
Старикъ обернулся къ Орденеру:
— Ну, скажи-ка намъ кто ты такой, зачмъ это понадобилось теб узнать, что мы за люди?
Орденеръ хранилъ молчаніе. Окруженный странными защитниками Шумахера, ради котораго онъ готовъ былъ пролить свою кровь, Орденеръ въ эту минуту желалъ одной лишь смерти.
— Ваша милость не хочетъ удостоить насъ отвтомъ, — сказалъ старикъ. — Лиса тоже молчитъ, когда попадетъ въ капканъ. Прикончите съ нимъ!
— Послушай, Джонасъ, — замтилъ Гаккетъ, — пусть Ганъ Исландецъ покажетъ намъ свою силу надъ этимъ шпіономъ.
— Да, да! — съ живостью подхватило нсколько головъ.
Изумленный, но не терявшій мужества Орденеръ сталъ искать глазами Гана Исландца, противъ котораго такъ храбро защищалъ свою жизнь въ это утро и еще съ большимъ удивленіемъ увидалъ, что къ нему приближался человкъ колоссальнаго тлосложенія, одтый въ костюмъ горцевъ.
Гигантъ
— Ты не Ганъ Исландецъ, — твердо сказалъ Орденеръ.
— Убей его! Убей его! — яростно вскричалъ Гаккетъ.
Орденеръ зналъ, что всякое сопротивленіе будетъ безполезно. Желая въ послдній разъ поцловать локонъ волосъ Этели, онъ поднесъ руку къ груди и при этомъ движеніи изъ за пояса его выпала бумага.
— Что это за бумага? — спросилъ Гаккетъ: — Норбитъ, подними-ка ее.
Норбитъ, молодой человкъ, загорлыя грубыя черты лица котораго дышали благородствомъ, поднялъ и развернулъ бумагу.
— Боже мой! — вскричалъ онъ:- это охранительная грамота бднаго Христофора Недлама, злополучнаго товарища, котораго недлю тому назадъ казнили на Сконгенской площади за поддлку монеты.
— Ну, возьми себ этотъ клочекъ бумаги, — сказалъ Гаккетъ тономъ обманутаго ожиданія: — я думалъ, что это какой нибудь важный документъ. А ты, Ганъ, расправься-ка поскорй съ этимъ молодчикомъ.
Молодой Норбитъ сталъ передъ Орденеромъ.
— Этотъ человкъ подъ моей защитой, — вскричалъ онъ: — пока голова моя на плечахъ, ни одинъ волосъ не упадетъ съ его головы. Я не допущу, чтобы издвались надъ охранительной грамотой моего друга Христофора Недлама.
При вид столь неожиданнаго защитника Орденеръ съ умиленіемъ потупилъ голову; онъ вспомнилъ какъ надмнно принято было имъ трогательное пожеланіе священника Афанасія Мюндера, чтобы даръ умирающаго оказалъ благодяніе путнику!
— Ба! Что за вздоръ, Норбитъ! — возразилъ Гаккетъ: — Этотъ человкъ шпіонъ и долженъ умереть.
— Дайте сюда топоръ, — повторилъ гигантъ.
— Онъ не умретъ! — вскричалъ Норбитъ: — Это возмутитъ духъ бднаго Недлама, котораго подло вздернули на вислицу. Говорю вамъ, онъ не умретъ, таково было предсмертное желаніе Недлама.
— Дйствительно, Норбитъ правъ, — вмшался старый Джонасъ. — Какъ можете вы требовать смерти этого незнакомца, господинъ Гаккетъ, когда у него охранная грамота Христофора Недлама.
— Но вдь это шпіонъ, соглядатай, — возразилъ Гаккетъ.
Старикъ сталъ возл Норбита передъ Орденеромъ и оба твердили упрямо:
— У него охранная грамота Христофора Недлама, повшеннаго въ Сконген.
Гаккетъ понялъ, что придется уступить, когда вся толпа заволновалась, крича, что незнакомца нельзя убивать, когда при немъ охранная грамота фальшиваго монетчика Недлама.
— Ну, какъ знаете, — пробормоталъ онъ сквозь зубы съ затаенной яростью: — будете пенять на себя.
— Будь онъ самъ дьяволъ, я и то не убилъ бы его, — замтилъ Норбитъ съ торжествующимъ видомъ.
Затмъ онъ обратился къ Орденеру.
— Послушай, — продолжалъ онъ: — ты должно быть добрый товарищъ, если злополучный Недламъ передалъ теб свою охранную грамоту. Мы королевскіе рудокопы и бунтуемъ теперь, чтобы освободиться отъ опеки. Господинъ Гаккетъ, котораго ты видишь предъ собой, говоритъ, будто мы бунтуемъ за какого то графа Шумахера, но я и въ глаза его не видалъ. Послушай, дло наше правое; отвчай мн, какъ отвтилъ бы своему святому покровителю. Хочешь идти съ нами за одно?