Где апельсины зреют
Шрифт:
— Еще-бы… Хмельныя слова я отлично знаю по французски… похвастался Николай Ивановичъ. — Мн трудно насчетъ чего-нибудь другого спросить, а что насчетъ выпивки я въ лучшемъ вид. Только ты, Глаша, смотри не зарвись… Не больше маленькаго золотого.
— Нтъ, нтъ. Какъ золотой проиграю — довольно.
— Ну, то-то. Пойдемъ, Иванъ Кондратьичъ, хватимъ по чапорушечк.
Супруги разстались. Глафира Семеновна осталась у игорнаго стола, а Николай Ивановичъ и Конуринъ отправились спросить себ коньяку.
Спустя часъ Николай Ивановичъ пришелъ къ
— Вообрази, я больше двухсотъ франковъ проиграла… — выговорила она наконецъ.
— Да что ты!
— Проиграла. Нтъ, здсь мошенничество, положительно мошенничество! Я два раза выиграла на Лисабонъ, должна была получить деньги, а крупье заспорилъ и не отдалъ мн денегъ. Потомъ опять выиграла на Лондонъ, но подсунулся какой-то плюгавый старичишка съ козлиной бородкой, сталъ уврять меня, что это онъ выигралъ, а не я, загребъ деньги и убжалъ. Вдь это-же свинство, Николай Иванычъ… Неужто на нихъ, подлецовъ, некому пожаловаться? Отнять три выигранные кона! Будь эти выигранныя деньги у меня, я никогда-бы теперь не была въ проигрыш двсти франковъ, я была-бы при своихъ.
— Но откуда-же ты взяла, душечка, двсти франковъ? Вдь у тебя и двадцати франковъ отъ утренняго выигрыша не осталось, — удивлялся Николай Ивановичъ.
— Да Ивана Кондратьича деньги я проиграла. Чортъ меня сунулъ взять давеча у него его кошелекъ на сохраненіе!
— Конурина деньги проиграла?
— Въ томъ-то и дло. Вотъ всего только одинъ золотой да большой серебряный пятакъ отъ его денегъ у меня и остались. Надо будетъ отдать ему. Ты ужъ отдай, Коля.
— Ахъ, Глаша, Глаша! — покачалъ головой Николай Ивановичъ.
— Что Глаша! Пожалуйста не попрекай. Мн и самой горько. Но нтъ, каково мошенничество! Отнять три выигранные кона! А еще Ницца! А еще аристократическій городъ! А гд-же Конуринъ? спросила вдругъ Глафира Семеновна.
— Вообрази, играетъ. Въ покатый бильярдъ играетъ и никакъ его оттащить отъ стола не могу. Все ставитъ на тринадцатый номеръ, хочетъ добиться на чортову дюжину выигрышъ сорвать и ужъ тоже проигралъ больше двухсотъ франковъ.
— Но гд-же онъ денегъ взялъ? Вдь его кошелекъ у меня.
— Билетъ въ пятьсотъ франковъ размнялъ. Кошелекъ-то онъ теб свой отдалъ, а вдь бумажникъ-то съ банковыми билетами у него остался, отвчалъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Брось игру, наплюй на нее, и пойдемъ оттащимъ отъ стола Конурина, а то онъ ужасъ сколько проиграетъ. Онъ выпивши, поминутно требуетъ коньяку и все увеличиваетъ ставку.
— Но вдь должна-же я, Николай Иванычъ, хоть сколько-нибудь отыграться.
— Потомъ попробуешь отыграться. Мы еще придемъ сюда. А
Глафира Семеновна послушалась и, поправивъ на голов шляпку, отошла отъ стола, за которымъ играла. Вмст съ мужемъ она отправилась къ Конурину.
XVIII
Оттащить Конурина отъ игорнаго стола было, однако, не легко и съ помощію Глафиры Семеновны. Когда Ивановы подошли къ нему, онъ уже не стоялъ, а сидлъ около стола. Передъ нимъ лежали цлыя грудки намненнаго серебра. Сзади его, опершись одной рукой на его стулъ, а другой ухарски подбоченясь, стояла разряженная и сильно накрашенная барынька съ черненьнымъ пушкомъ на верхней губ и въ калабрійской шляпк съ такимъ необычайно громаднымъ плюмажемъ, что плюмажъ этотъ змей свшивался ей на спину. Барынька эта распоряжалась деньгами Конурина, учила его длать ставки и хотя она говорила по французски, онъ понималъ и слушался ее.
— Voyons, mon vieu russe… apresent № 3… говорила она гортаннымъ контральтовымъ голосомъ.
— Нумеръ труа? Ладно… Будь по вашему, отвчалъ Конуринъ. — Труа, такъ труа.
Шаръ покатаго бильярда летлъ въ гору по зеленому сукну и скатывался внизъ. Конуринъ проигралъ.
— C’est domage, ce que nous avons perdu… Mais ne pleurez pas… Mettez encore.
Она взяла у него дв серебряныя монеты и швырнула ихъ опять въ лунку номера третьяго. Снова проигрышъ.
— Тьфу ты пропасть! плюнулъ Конуринъ. — Не слдовало ставить на тотъ-же номеръ, мадамъ-мамзель. Вали тринадцать… Вали на чертову дюжину… Вдь на чертову дюжину давеча взяли два раза.
— Oh non, non… Laissez moi tranquille… ударила она его по плечу и снова бросила ставку на номеръ третій.
— Въ такомъ раз хоть выпьемъ, мадамъ-мамзель, гршнаго коньячишку еще по одной собачк, для счастья… предлагалъ ей Конуринъ, умильно взглядывая на нее.
— Assez… сдлала она отрицательный жестъ рукой.
— Что такое ace? Ну, а я не хочу асе. Я выпью… Прислужающіи! Коньякъ… Давай коньяку… поманилъ онъ гарсона, стоящаго тутъ же съ графинчикомъ коньяку и рюмками на тарелк.
Гарсонъ подскочилъ къ нему и налилъ рюмку. Конуринъ выпилъ.
— Perdu… произнесла барынька.
— Опять пердю! О, чтобъ теб ни дна ни покрышки! воскликнулъ Конуринъ.
Въ это время къ нему подошла Глафира Семеновна и сказала:
— Иванъ Кондратьичъ… Бросьте играть… Вдь вы, говорятъ, ужасъ сколько проиграли.
— А! Наша питерская мадамъ теперь подъхала! проговорилъ Конуринъ, обращаясь къ ней пьянымъ заскраснвшимся лицомъ съ воспаленными узенькими глазами. — Постой, постой, матушка… Вотъ съ помощью этой барыньки я уже отыгрываться начинаю. Пятьдесятъ два франка давеча на чертову дюжину мы сорвали. Ну, мамзель-стриказель, теперь катръ… на номеръ катръ… Ставьте своей ручкой, ставьте… обратился онъ съ накрашенной барыньк.