Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

— Я очень счастлива, — выпаливает Ния.

— И я, — киваю в знак поддержки и согласия.

— Не хочу ни с кем делиться настроением.

— Все-таки боишься порчи?

— Не в этом дело, — опустив глаза, мне говорит.

— А в чем?

— Не могу сформулировать, это нужно чувствовать. Понимаешь?

Возможно! Вполне! На все чертовы сто процентов!

Я точно так же не хочу делить ее ни с кем. Она мое счастье, мое спокойствие и порядок. Она мой верный друг, соратник, иногда противник, а временами несгибаемый сильный

враг. Это все Антония, всегда была она, всегда есть — здесь, рядом, возле, тут, со мной, и всегда, уверен, будет.

— Ребята ждут, — ослабляю руки. — Поедем?

— Да, конечно. Только! — под нос мне выставляет указательный левый пальчик. Это-то и понятно, ведь правый на той руке, которая теперь навечно связана со мной.

— Только? — предупреждаю и невежливо перебиваю, добавляя свой вопрос в формате уточнения. — Что только, Тос?

— Не хочу визгливых поздравлений, причитаний, слез, рукоплесканий. Да и еще, — тянет меня, а я послушным увальнем иду за ней, — никакого риса, конфет, денег, надкусанных краюшек хлеба, полотенец под ногами и воровства. Что там с тамадой?

Уволен, если честно! Юмор Тонечка совсем не оценила, а забавы будущей Велиховой пришлись не по душе. Пришлось от «аниматора» избавиться.

— Его не будет, — хмыкнув, сообщаю.

— Отлично. Теперь я окончательно спокойна и полностью удовлетворена, — шагает, немного выступая вперед.

— Антония! — вдруг резко торможу, веревка, конечно же, натягивается, а маленькая жена почти заваливается на спину, но падает на меня.

— А? — прыснув, задушенно хохочет.

— Не высовывайся. Всегда помни о том, кто в доме хозяин. Иди, пожалуйста, рядом со мной.

— Хозяин, да? — сильно округляет лучистые глаза.

Да! Это я!

Один обычай я все-таки хотел бы отстоять. Невесту, а теперь уже законную жену, из такого места принято выносить на руках. А посему:

«Нет, нет, и еще раз нет! Веревочку до выбранного пункта назначения ни за какие денежки не развяжу».

Вальсирую с ней в пустом просторном холле, а она, выставив мне на обозрение шелковое декольте, и сильно выгнув шею, глазеет в потолочную лепнину; при этом созерцая хрустальную безвкусную люстру, смешным, как будто детским, голосом поет:

— Gelato al cioccolato dolce e un po' salato. Tu, gelato al cioccolato*, Петруччио! Ай лав ю!

— Итальянский, что ли?

— Не знаю. Свой собственный, наверное, — возвращается ко мне, укладывает одну ладошку мне на щеку, большим пальцем массируя кожу. — Едем уже, Велихов! Веди меня, мой сильный муж!

Какой тяжелый вечер… Боже-Боже! Антония практически не стоит на своих ногах. Она заваливается мне на плечо, потом зевает, раскрывая рот, потом блаженно улыбается и, еле-еле ворочая языком, что-то отвечает еще оставшимся, но основательно уставшим родственникам — гостям в одном лице.

— Мне кажется, Тонечке пора в кровать, — Ярослав подходит со спины ко мне, одной рукой он опирается на спинку моего стула,

а второй о чем-то сигнализирует Дашке. — Транспорт подан, если что.

— Воспользуемся твоей любезностью, — ловлю Нию и сразу же тяну за хвостик, распутывая узы счастья. — Щенок? — прикасаюсь к теплой щечке.

— А? — ноет мне в лицо.

— Поедем-ка. Там нас Яр зовет.

— Наконец-то, — бухтит и довольно быстро принимает вертикальное положение. — Я думала, что ты никогда не предложишь. Всех утешили и ублажили? Я устала танцевать.

— Устала?

— Да. Но…

— Скучно?

— Нет. Но…

— Хочется побыть со мной?

— О, Господи! — подкатывает глазки. — Сомневаюсь, что от меня сейчас будет какой-то толк, Петя. Успокойся. Хорошо?

— Уже заигрываешь?

— Просто говорю.

— Предупреждаешь?

— Ставлю перед фактом, сообщаю по селектору. Ау?

— Тихо-тихо. Надо снять твои путы.

— Сделай одолжение. Тем более что я никуда не убегу. Но…

— Но?

— Мне чертовски приятно было твое рвение и нервное состояние, в котором ты находился там, а потом и здесь.

— Ну что ж, я очень рад, что доставил тебе удовольствие.

— Еще не доставил… — шепчет мне на ухо, а пальцами свободной руки проводит по ширинке.

— Ты… — сжав резко бедра, как пойманный на чем-то нехорошем, оглядываюсь вокруг себя.

Сдернув веревку, освобождаю наши руки. Теперь смотрю за тем, как сильно Тоня растирает и расчесывает запястье, при этом выпученно смотрит на странно красный цвет, в который окрасила веревка ее кожу.

— Некачественный товар? — подмигиваю.

— Хочешь, видимо, оформить возврат? — быстро огрызается.

— Если возможно.

— Магазин давно закрыт, а двухнедельный срок, естественно, истек.

— Да вы, сударыня, подкованы.

— А то! У меня муж — юрист, парниша, — вскидывает подбородок и встает со своего места. — Идем? — протягивает мне руку.

Идем… Конечно…

Прощаемся с родителями, немного утешаем мам, смеемся с выпивших отцов, обнимаемся с сестричками и братьями, друг друга хлопаем по плечам, по-стариковски гладим поясницы, талантливо раздаем советы, а после, помахав всем на прощание, загружаемся в карету Ярослава.

— Домой, — шумно выдыхаю и откидываюсь на сидении. — Иди ко мне, — подтягиваю жену к себе и принудительно укладываю себе на плечо. — Поспи, малыш.

— Не называй меня так, — прикладывает кулачок в живот.

— М-м-м, — вздрагиваю, но моментально затыкаюсь.

Ярослав, перегнувшись через свое кресло, показывает мне знак на соблюдение громкоговорящего молчания. Оказывается, Дари, обняв беременный живот и уткнувшись лбом в свое стекло, прикорнула сладенько на пассажирском кресле. С нескрываемым облегчением улыбаюсь и, приложившись подбородком о макушку Нии, прикрываю наконец-таки глаза, но моментально оживаю, по ощущениям, где-то через час от легкого толчка в плечо.