Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
"О Боги, что он делает?! Зачем он это делает?"
За плечом заухал филин, и в этом уханье Элимеру почудился ответ: "Баюкает мертвое дитя".
"Что?"
Но уханье повторило: "Качает мертвого ребенка".
Словно ощутив чужое присутствие, Аданэй – или его призрак – обернулся. И вот тут Элимер не совладал с охватившим его ужасом, ибо не глаза смотрели на него, а пустые провалы глазниц, черные ямы. Он услышал глухой, словно доносящийся из-под земли голос: "Убей меня, Элимер. Убей. Я и так уже мертв".
И
Но тропа куда-то исчезла или закончилась, а перед ним распростерлась широкая неторопливая река. И тут же пропали нехорошие видения, замолкли голоса и всхлипы, а застывший воздух пришел в движение. Дохнуло свежестью реки, ароматом трав и сосен – теми запахами, которые он любил больше всего. А вслед за запахами преобразилось и все остальное. Река, деревья, небо (или нечто, напоминающее его) окрасились в сочные цвета. Элимер рассмеялся, потому что со всей отчетливостью осознал – там, за Рекой, еще лучше. Надо только переплыть ее. Он уже сделал шаг к воде, но мощный порыв ветра отбросил его назад. А в следующую секунду Элимер понял, кто вызвал этот ветер: в воздухе медленно воплощалась женщина. Она запрещающим жестом раскинула руки и крикнула:
– Стой! Не смей! Тебе нельзя туда! Рано! С той стороны даже я не смогу тебя вернуть!
В глазах незнакомки Элимеру почудилась явная тревога.
– Кто ты? – нахмурившись, спросил.
– Мое имя тебе ни о чем не скажет, – отозвалась она. – Но ты должен послушать. Ты не можешь уйти, – кажется, женщина немного успокоилась, когда поняла, что Элимер не перейдет реку прямо сейчас, а сначала поговорит с ней.
– Даже я не могу предвидеть все… – пробормотала она. – Если бы я знала, что все получится именно так… так глупо… то я бы не стала… – она оборвала сама себя, и голос ее вновь обрел твердость:
– Ты не можешь уйти сейчас, Элимер. Сначала ты должен выполнить предначертанное.
– Откуда ты знаешь мое имя?
– Мне известно о тебе многое, кхан Отерхейна. И я говорю – ты должен вернуться к своим людям, в свою страну.
– Нет. Я ухожу за реку. Так я решил.
Он шагнул вперед, лицо женщины перекосилось в болезненном беспокойстве, она снова воскликнула:
– Стой!
– Ты не можешь мне помешать. Я вижу, в этом месте даже ты не в силах удержать меня.
– А ты сообразительней своего брата, – она мимолетно усмехнулась и задумчиво добавила. – Один умный, другой красивый – совсем как в старых сказках.
Но тут же отмахнулась от своих же слов:
– Однако не о том речь. Вспомни, своего врага – Аданэя! Неужели ты допустишь, чтобы он торжествовал? Чтобы смеялся над тобой? Он будет гаденько ухмыляться этой своей усмешкой, но ты не сможешь стереть ее с его лица.
– Мне нет до него дела, – пожал плечами Элимер, но уже без прежней уверенности.
Заметив его колебания, незнакомка продолжила еще воодушевленнее:
– А что он сделает с твоей женой? Ты ведь помнишь ту, которая зовется Белой Кошкой? Стоит тебе уйти – и всему придет конец. Ты больше никогда не обнимешь ее. Никогда не возьмешь на руки своего сына, а он никогда не назовет тебя отцом. Впрочем, если тебя это утешит, Аданэй не убьет твою жену – он ее очарует. Ты ведь знаешь его силу? И твоя айсадка не только забудет тебя, но и проклинать начнет. А что он сделает с твоим сыном? Может, обратит в раба. А может, умертвит. Тебя и
Элимер молчал. Женщина какое-то время настороженно наблюдала за ним, а потом осторожно продолжила:
– Тебе нужно встретиться с Аданэем и убить его! Ведь он не заслужил жизни! Но вместо этого ты бежишь, словно трус. Хотя должен исполнить назначенное, избавить мир от этого мерзавца. И вот тогда сможешь уйти, никто тебя не задержит. Исполни – и обретешь свободу.
Элимер все еще молчал, когда почувствовал пристальный взгляд женщины, а вслед за этим легкий толчок в голове, который расставил по местам перепутанные мысли. И когда он в следующий раз взглянул на реку, то обнаружил, что она вовсе не так прекрасна, какой казалось, а над поверхностью ее стелется туман – белесый, промозглый, неприятный. И воспоминания – все, до последней мелочи, – вернулись.
Незнакомка стояла напротив и довольно улыбалась.
– Кто ты? – спросил Элимер. – Зачем тебе мое возвращение?
– Я просто хотела помочь, – она снова улыбнулась. Впрочем, у Элимера возникли сомнения в ее честности, наверняка эта женщина преследовала какие-то свои цели. Но он уже и сам принял решение: Аданэй должен умереть. А значит, нужно вернуться. Вот только как? Вряд ли у него получится идти, идти – и дойти до привычного мира.
– Я помогу тебе. Если ты действительно желаешь вернуться. Только в этом случае я смогу тебе помочь, кхан Отерхейна, – ответила женщина на его мысли.
– Благодарю… – Элимер замялся, не зная, каким титулом величать могущественную незнакомку: госпожа, царица, богиня?
– Шаазар. Меня называют Шаазар. Это мое имя.
– Шаазар… – вторил Элимер задумчиво, и быстро добавил. – Спасибо, Шаазар.
– Не стоит благодарности, – на губах собеседницы проскользнула лукавая усмешка.
А потом Элимер почувствовал упругую волну вливаемой в него силы. Это походило на глоток студеной ключевой воды после того, как долго изнемогал от жажды!
– Дыши, мальчик, – шептала Шаазар, хотя Элимер уже не видел ее, только слышал: – Дыши, я даю тебя силы. Я возвращаю тебя в жизнь. А ты за это даруешь мне смерть. Мне и всему миру.
Когда последние слова дошли до сознания Элимера, он понял, что поторопился с возвращением, и стоило бы еще подумать, но было уже слишком поздно. Свежая мощная струя, словно воздух входила в легкие, пламенем разливалась по венам, наполняла все тело горячей как солнце жизнью. И вот еще один толчок, еще один вздох – и река пропала, растворилась в серой пустыне, а скоро исчезла и сама пустыня, растаяла, словно мираж, и вместо нее Элимер увидел чье-то обеспокоенное лицо, склонившееся над ним. Понимая, что вернулся, закрыл глаза, и забылся целительным сном, наполненным заемной силой. В уголок сознания еще пробивались суматошные крики: "Кхан очнулся! Великий кхан очнулся!" Но потом погасли и они – Элимер окончательно провалился в глубокий сон без сновидений. Обычный человеческий сон.
***
Тардин, стоя в пустыне, вглядывался в ту даль, что открыта лишь мудрым. Несколько раз порывался он сплести чары, и несколько раз Калкэ останавливал его.
– Нет, – говорил он. – Не надо. Так лучше. Так будет лучше. Если он умрет не от руки брата…
– Я не могу, Калкэ, я не могу просто так смотреть и ничего не делать.
– Тогда не смотри.
– И этого не могу!
– Придется. Ты жалеешь не его, ты жалеешь себя, свою жизнь, в которой его не будет. А он… что ж, у него впереди еще много, очень много жизней.