HistoriCity. Городские исследования и история современности
Шрифт:
Конечно, нельзя сказать, что характеристика Парижа в тексте Листера исчерпывается этим специфическим взглядом. Как любая метафора, образ кунсткамеры и коллекционирования позволяет выделить лишь некоторые значимые взаимосвязанные особенности. Учитывая, что образ города Листер связывает с особенностью «своевольной» абсолютистской власти и со специфическим характером французской нации, которые, в свою очередь, осознаются в противопоставлении английскому правлению (в особенности после Славной революции 1688 г.) и английскости, безусловно, видение Парижа обусловливалось не только особенностями культуры любопытства. К примеру, Листер обращает внимание на примечательное дисциплинирование:
Приятно наблюдать, как король дисциплинирует этот великий город, требуя повиновения в мелочах. Он повелел разом снять все вывески и не устанавливать их далее одного или двух футов от стены, а также не превышать этих незначительных размеров, что и было охотно выполнено. Так что теперь вывески вовсе не заслоняют улицу и, будучи очень малы и повешены так высоко, они оказываются столь незначительными, что их могло бы и не быть вовсе 359 .
И эта характеристика в гораздо большей степени определяется политическими
359
Lister M. A Journey to Paris in the Year 1698. P. 16.
Его сопряжение ощущения театральности, зрелищности города с идеями коллекционирования, конечно, возникло не случайно. Театральная репрезентативность была свойственна и науке раннего Нового времени – и анатомические театры, и коллекции и музеи служили своеобразной сценой для представления знания и перформативным пространством создания новых значений 360 . В рамках европейской и особенно британской культуры конца XVII столетия образы, связанные с производством знания, оказались очень удобными для формулирования позиции активного, заинтересованного исследователя города. Хотя новая зрелищность города и является необходимым условием для возникновения фланера, в условиях, когда было очевидным, что она создается усилиями властей, перестраивающих город и наполняющих его объектами, предназначенными для разглядывания и восхищения, его появление едва ли было возможным. Взяв на себя функции режиссера и постановщика в этом спектакле, власть оставляла прохожему только роль вовлеченного зрителя. И напротив, идея ученого-коллекционера, присваивающего зрелищную находку, выявляющего и описывающего те ее свойства, которые не бросаются в глаза, а затем вновь выставляющего ее на всеобщее обозрение в другом контексте и другой системе значений во второй половине XVII в. была расхожей метафорой, которая и за пределами научного познания позволяла обозначать разные активные властные позиции. Листеру, вовлеченному не только в культуру коллекционирования, но и в дискуссии о любопытстве и его познавательных возможностях, стоило только выйти за рамки научного дискурса, чтобы привычный ему образ приобрел новое значение. Его коллекционера можно считать предшественником фланера, но предшественником, которого стоит оценивать в другой системе координат.
360
См. об этом: Theatrum Scientiarum: Band 1 Kunstkammer – Laboratorium – Buhne. Schauplatze des Wissens im 17. Jahrhundert / Hrsgb. von H. Schramm, L. Schwarte, J. Lazardzig. Berlin: De Gruyter, 2003.
Петр Резвых
От мира соблазнов к аттракциону: трансформация образа города в немецких путеводителях первой половины XIX века
Задача нашего исследования – проследить многообразные трансформации образа города и городской среды, произошедшие в течение сравнительно небольшого исторического периода, с конца XVIII до середины XIX в., опираясь на анализ форм репрезентации городского пространства в путеводителях – особом жанре литературной продукции, ориентированном именно на создание медийного образа определенного географического локуса. Для того чтобы правильно понять логику этих изменений, необходимо принять во внимание несколько общих соображений, касающихся происхождения самого жанра путеводителя в связи с социокультурными процессами, определившими развитие европейской идеологии и практики путешествий.
В течение первой половины XIX в. в представлениях о целях путешествий произошли важные изменения: на смену модели образовательного путешествия (Grand Tour, Cavaliersreise), в которой ключевую роль играло приобретение знаний и социальных навыков, необходимых для последующей успешной социализации, пришла модель путешествия-переживания, где на первый план стали выдвигаться гедонистические и прежде всего эстетические компоненты. Этот процесс нашел свое отражение и в эволюции литературных жанров; одним из важнейших ее результатов стало возникновение в середине XIX в. современного путеводителя, ставшего одним из главных медийных средств кодификации и трансляции моделей туристического опыта.
В то время жанр путеводителя еще находился в процессе формирования, он окончательно сложился лишь к середине века. Предшественниками жанра туристического путеводителя и важнейшими источниками его формирования были, с одной стороны, жанр описания путешествия или путевых записок, сочетавший систематизацию разнообразных сведений с рефлексией субъективных переживаний путешественника, а с другой стороны – жанр путевого справочника, содержавшего нормативные и практические рекомендации по организации путешествий вообще и указания по подготовке и осуществлению путешествий по конкретным маршрутам. Основным вектором трансформации обоих протожанров, приведшей впоследствии к возникновению путеводителя в его современной форме, было постепенное вытеснение нормативных компонентов, почерпнутых из традиции так называемой аподемики (науки об искусстве путешествий) и ориентированных на модель образовательного Grand Tour, все более субъективированными нарративами, искусно инсценирующими непосредственное восприятие и формирующими у читателя/пользователя специфические паттерны преимущественно эстетически окрашенного субъективного восприятия 361 . Стремительная диверсификация этих нарративов была связана с постепенной демократизацией самой практики путешествий по мере развития транспортной техники и инфраструктуры, а также с диверсификацией целей, на которые путешествие могло быть направлено, то есть с распространением, наряду с практикой образовательных путешествий, также и широкого спектра путешествий-переживаний, от увеселительных поездок до
361
Подробнее об этом см.: Резвых П. В. Романтические истоки туристической практики // Сад ученых наслаждений / под ред. А. Н. Дмитриева, Н. В. Самутиной, Е. А. Вишленковой. М.: ИД НИУ ВШЭ, 2017. С. 259–274.
Сентименталистский нарратив: город как мир соблазнов
Наш анализ мы начнем с рассмотрения одного из типичных образцов сентименталистской литературы путешествий – «Писем об Эрлангене», изданных анонимно в 1792 г. Автором сочинения был молодой юрист Иоганн Андреас Георг Фридрих Ребман (1768–1824), приобретший впоследствии широкую литературную известность как публицист прежде всего именно благодаря книгам о путешествиях. «Письма об Эрлангене» стали для Ребмана весьма успешным дебютом: удачное сочетание сентименталистской эстетики инсценированной непосредственности с просветительским социально-критическим пафосом и искусный монтаж развлекательных, морально-назидательных и публицистических пассажей обеспечили книге коммерческий успех и довольно широкий публичный резонанс (популярности «Писем…» во многом способствовала болезненная реакция жителей самого Эрлангена, расценивших некоторые наблюдения автора как оскорбительные для горожан), что обеспечило автору довольно быстрое продвижение на литературном поприще. О том, что рецепт оказался на редкость удачным, свидетельствует то обстоятельство, что за этим первым опытом незамедлительно последовали сначала «Письма о Йене» (1793) 362 , а затем и «Космополитические странствия по одной части Германии» (1793) 363 , также приобретшие широкую популярность. Именно медийный успех побуждает присмотреться к «Письмам об Эрлангене» повнимательнее.
362
[Rebmann J. A. G.] Briefe uber Jena. Frankfurt und Leipzig. 1793.
363
[Idem.] Kosmopolitische Wanderungen durch einen Theil Deutschlands. Leipzig. 1793.
Основную цель своего сочинения сам автор в первом письме, играющем роль предисловия, формулирует следующим образом:
Время студенчества – тот период в жизни человека, когда юноша, впервые предоставленный сам себе, все еще открыт для любых впечатлений природы, все еще совершенно изолирован и не знаком со всеми теми отношениями, которые впоследствии формируют его политическое и моральное существование в качестве зрелого мужа. Юноше прощается много такого, что было бы совершенно неподобающим для мужчины. Конечно, зачастую этот период жизни разрушителен для неопытного, невоздержанно предающегося своей воображаемой свободе, но тот, кто умеет вести себя мудрее и с рассудительным воздержанием, смакует преподносимый ему кубок радости, не доводя себя в этом удовольствии до исступления, – о, тот всегда может вспоминать о годах студенчества с блаженным чувством […] Стало быть, не ненависть, не какой-либо злобный умысел, не ипохондрический сплин, не ворчливая страсть всё принижать тому причиной, если я тут и там браню изъяны и недостатки и вольнодумно осуждаю там, где не мог бы хвалить, не погрешая против истины! Напротив, мое желание – чтобы Эрланген, находящийся в средоточии Германии […] и имеющий множество прочих преимуществ, возвысился, во исполнение пророчества автора «Писем о Гёттингене», до положения короля среди немецких университетов 364 .
364
[Rebmann J. A. G.] Briefe uber Erlangen. Bd. 1. Frankfurt/Leipzig. 1792. S. 5–7.
Таким образом, автор «Писем…» ставит перед собой две цели: с одной стороны, рекламную (продемонстрировать преимущества Эрлангена и привлечь туда больше студентов), с другой – морально-воспитательную (предложить потенциальным студентам ряд советов и рекомендаций практического характера, предостерегая от возможных искушений). Для решения обеих задач важным оказывается позиционирование фигуры автора как умудренного опытом наставника, знающего особенности городской и университетской среды изнутри:
Сообразно с нравами нашей земли я поступал в университеты не рано, не безбородым, студентом в обычном смысле слова я никогда не был, ранее я посещал Йену, Гёттинген и Лейпциг и производил свои наблюдения, будучи мужем в довольно зрелых летах. Все же иному из тех, кто учится в Э[рлангене], я мог бы быть полезен, мог бы дать намеки, за которые он будет мне благодарен, показал бы ловушки, коих он не избежал бы, если бы я не обратил на них заблаговременно его внимание! 365
365
Ibid. S. 7–8.