Хозяйка расцветающего поместья
Шрифт:
— Теплый! — донеслось снизу.
— Дышит? — спросила я.
— Не пойму…
— Тяните! — скомандовал Виктор.
Ворот заскрипел. Показалась голова Федьки, за ним — бессознательное тело Митьки. Мужики подхватили их, вытащили на траву.
Я кинулась к пострадавшему. Пульс нитевидный, дыхание…
Дыхания не было.
— Настя? — напряженно произнес муж.
— Потом, — выдохнула я, начиная непрямой массаж сердца. Выдернула из кармана носовой платок, накрывая им рот мужика.
— Настя?!
Два вдоха.
— Лежи спокойно. — Я удержала его, помогая принять полусидячее положение. Сунула под плечи скинутый кем-то армяк. — Дыши глубже.
— Ожил! От барыниного поцелуя ожил! — прошептал кто-то.
Среди людей пробежал возбужденный шепоток.
— Про Сидора-то, значит, не враки! — прогудел еще один голос.
— Какого еще Сидора? — резко спросил Виктор.
Мужики запереглядывались, не решаясь говорить.
— Ну! — Голос князя хлестнул, будто хлыст.
— Да который в избе тогда угорел, — нашелся храбрец. — Парни говорили, будто барыня его поцеловала и он ожил. Думали, враки, а оно вона как!
Глава 26
— И правильно, что не поверили. — Я поднялась, отряхивая юбку. — Во-первых, не оживила, а не дала помереть. Мертвых воскрешать одному господу дано, да святым его.
Мужики загудели, запереглядывались.
— Во-вторых, — я повысила голос, — это не чудо, а новейший лекарский способ заставить человека задышать. Я вдохнула воздух Митьке в грудь, и этот воздух из моей груди вытолкнул удушливый, который собрался на дне колодца, только и всего.
— И чтобы я больше не слышал ни о каких поцелуях, — отчеканил Виктор. — Матушка княгини сама лечила и семью, и дворню, и дочери свое умение передала. Слыхали, небось, как Анастасия Павловна кучера обмороженного вылечила, так что ни одного пальца у того не отсохло?
Мужики закивали.
— Вот то-то же. А теперь… — Он шагнул к Никифору, в очередной раз бухнувшемуся на колени, и мужики вокруг расступились. — Как ты осмелился ослушаться приказа?
— Прощенья просим, барин. Хотел быстрее сделать. Сами ж знаете, работы сейчас невпроворот, пахать да сеять.
— Быстрее? — В голосе князя прорезался металл. — А если бы помер Митька? Много бы он напахал? Или ты бы его семье мужа да отца заменил? Сам бы потом как с таким грехом на душе жил? Или тоже бы сказал: бабская дурь?
Никифор осенил себя священным знамением.
— Виноват, барин.
Я наклонилась проверить, как там пострадавший. Дышал ровно, щеки порозовели. Глядел, правда, ошалело, но это неудивительно.
— У княгини прощенья проси.
— У меня-то что, — пожала я плечами. — Вон он едва не погиб, потому что ты себя самым умным возомнил. И это еще не все. Не приедь мы вовремя, что бы было? Кого бы ты следующим в колодец послал Митьку вызволять? Так же, ни свечой не проверив воздух, ни веревкой для страховки не обвязав?
Работники притихли, похоже, представив такой исход. Никифор посерел.
— Да я никогда… Никогда больше… Я ж о мужиках думал, чтобы лишней работы…
— Охлоренную известь в колодец засыпали перед тем, как воду выбирать? — перебила его я.
— С вечера еще. Воняло — жуть.
Один из работников дернулся, но промолчал. Так…
— Засыпал или опять по-своему сделал? — переспросила я.
— Да разве ж я супротив барского… — Он осекся, сообразив, что говорит.
Виктор зло рассмеялся.
— Врешь, подлец.
— Прощенья просим, барин, и у вас, барыня. Подумал, раз все равно потом выливать, так чего барскому добру пропадать?
— Когда его самому к рукам прибрать можно, так? — усмехнулся князь.
— Да разве ж я… Да никогда…
— Ладно. Мешки я пересчитаю, и, если успел стащить…
— Господом богом клянусь, все в целости!
— Проверю, — отрезал Виктор.
Едва заметно поморщился, а в следующий миг и я уловила вонь, которую принес ветер. Трупную вонь. Из колодца? Или…
— Воду куда вылили? — шагнула я к Никифору. — В яму, как я велела? Или тоже по-своему сделал, чтобы побыстрее?
— Прощенья просим, барыня!
— Куда? — переспросила я.
— Да в канаву придорожную. Вон там.
— В сад воду носили, — подал голос оклемавшийся Митька.
Никифор зыркнул на него, но пострадавший молчать не стал.
— Я тут послушал, что господа говорили. Выходит, ежели бы не барыня, быть бы мне на том свете. Так что не буду я тебя покрывать.
— Да я ж вам, неблагодарным, хотел работу облегчить! — взвился Никифор.
— Облегчил, благодарствую!
Виктор оглядел мужиков.
— В сад воду вытаскали?
Те закивали.
— Ясно, — процедила я. — Убирайся с глаз моих!
Никифор глянул на князя, видимо, собираясь в очередной раз просить прощения, и сник.
— Как прикажете, барыня.
Хорошо, что сейчас ранняя весна, впереди дожди и яркое солнце. Бактерии, размножившиеся в падали, погибнут в непривычной среде, запах тоже должен выветриться. А пока придется засыпать сад сеном, опилками, перегноем — всем, что хоть как-то сойдет за мульчу и не даст разлететься заразе. Не засыпать же весь сад хлоркой, в самом деле!
— Работнички! — прорычала я.
Заставить бы самого Никифора исправлять результаты его командования! Так ведь опять подумает, что бабская дурь! Наворотит — не разгребешь!
— Я все расскажу Егору Дмитриевичу, он решит, как тебя наказать, — сказал князь. — Убирайся. Вы… — Он повернулся к мужикам. — Подите в людскую избу, выберите себе старшего. Через час возвращайтесь, княгиня снова объяснит, что делать.
Митька тоже поднялся, пошатнулся.
— Помогите ему кто-нибудь, — приказала я.