Хозяйка расцветающего поместья
Шрифт:
— Петр безоговорочно мне верен. И его появление в усадьбе не вызовет подозрений. Ночью он подкинет шкатулку в колодец. Камни на дне крупные, лежат рыхло, под какой-нибудь и завалится. Вода прибывает быстро, я сама видела, так что к утру все будет выглядеть естественно. Пока ее выберут, пока начнут камни доставать — как раз к находке мы и подъедем.
— Нет, милая. — Свекровь покачала головой. — За вами должны прислать. Пусть Петр за этим приглядит.
— А если ему просто голову проломят да клад заберут? — встревожилась
— Для этого и нужна охрана. Сторожей нужно предупредить. Чтобы утром приглядели и чтобы ночью не повязали, когда он к колодцу пойдет.
— Они послушают Петра?
— Петра — нет. Виктор охранять не кого попало послал, а доверенных людей, которым, кроме самого барина, никто не указ. Похоже, дорога ты ему.
Не знаю почему, я смутилась, в груди разлилось тепло. Свекровь сделала вид, будто не заметила моей реакции, и продолжала:
— Так что нужно с ним все обговорить, чтобы письмо написал. Старший его руку знает.
— И чтобы Виктор очень натурально удивился, когда за нами все же пошлют, — улыбнулась я.
— И это тоже, — согласилась свекровь. — Потом, после того как кто-нибудь из дворни съездит в город по поручению барина, расскажем всем, что сокровище лежит в банке.
Она еще раз оглядела сверкающую груду на секретере.
— Выглядит достаточно впечатляюще, чтобы пошли разговоры. Будь добра, сложи все это в шкатулку и отнеси Петру.
Даже зная, что это подделки, я все же любовалась, собирая шкатулку. Так красиво играл свет на стразах, настолько изящной выглядела резьба на камнях. Даже если забыть о том, что шкатулка и камни дороги свекрови как память о покойных предках, все равно жаль будет, если эта красота попадет в чужие недобрые руки.
Я думала, что полночи проворочаюсь, беспокоясь, удастся ли наша затея. Поднимаясь по лестнице в спальню, я мысленно перебирала все возможные варианты провала, пока не почувствовала теплые руки мужа на плечах. У Виктора нашлись способы заставить меня забыть о всяких глупостях. Утром он отправился на свой «моцион», не дождавшись, пока я проснусь, а я решила прогуляться вместе со свекровью.
Если бы я сама не видела, как она двигалась всего лишь пару дней назад, ни за что бы не поверила в такое быстрое улучшение.
— Ты не представляешь, какое это счастье — возможность двигаться днем и спать по ночам. — Княгиня сжала мою руку. — Ты просто кудесница, Настенька.
— Думаю, это все же заслуга благословения, а не моя.
— Не говори глупостей, — отмахнулась княгиня. — Благословение благословением, но без твоего желания вряд ли бы оно подействовало.
— Не знаю, — вздохнула я. — А так хотелось бы разобраться… Я вообще слишком мало знаю об этом даре.
— Как и все мы.
— Барыня! Милостивица! — донеслось от ворот.
— Куда! Куда ломишься! — Я узнала голос сторожа. — Скажи, чего надобно, да я попрошу господам доложить как полагается.
Свекровь
— Что там такое?
Всклокоченный мужик в распахнутом армяке вцепился в кованую ограду, заорал во всю глотку:
— Дозвольте в ноги пасть! Не оставьте благодатью своею!
— Пойду узнаю, что ему от вас нужно. — Я осторожно высвободила локоть, но княгиня опять подхватила меня под руку.
— Не одна ты тут любопытная. Может быть, он к тебе прибежал.
— Барыня! — Он стащил с головы шапку, снова вцепился в ограду, пытаясь просунуть голову между прутьями. — Матушка, помогите! Акулька моя…
— Что случилось? — подобралась я.
— Так преставилась давеча. Завтра хоронить понесут. — Он продолжал голосить: — А я как же? Хозяйство? В хозяйстве без бабы никак! Сделайте божеску милость, оживите ее, как Митьку да Савелия оживили!
— Я не могу… — начала было я.
— Я заплачу! — затараторил он. — Телушку дам. Акулька, она по хозяйству справная. Дочек нам господь не дал, одни парни, они с хозяйством не управятся. Надо новую бабу искать, а когда? Пахать, да потом сеять, да косить, только успевай! Да и свадьба — немалый расход.
— Да ты никак рехнулся, мужик! — Сторож попытался отпихнуть его от ограды. — Акульку твою еще вчера в гроб положили. Где это видано, чтобы обратно вставали!
— Это ты рехнулся, — огрызнулся проситель. — Вся округа только о том и твердит, как Митька в колодце задохся, а барыня его поцелуем оживила!
— Настя, о чем он? — полюбопытствовала свекровь.
— Ох, маменька… — вздохнула я, не зная, как объяснить.
Как же быстро разлетаются слухи! И каждый перескажет по-своему, добавит свое… И вот уже просьба оживить мертвую. Что дальше — начнут выкапывать покойников из земли?
— Княгинюшка, милая! Пяток курей добавлю. Рука-то у нее хоть и тяжелая была, да все своя баба, привычная. Другую-то пока еще найдешь!
— Я никого не оживляла. — Сочувствие, которое поначалу проснулось во мне, улетучилось. — И Митька, и Савелий были живы, просто один дыма надышался, другой ядовитых газов… смрада ядовитого, и я им только помогла задышать.
— Поцелуем? — едва слышно вставила свекровь.
— Да какое там! — возмутилась я. — Князь рядом стоял, позволил бы он своей жене мужиков целовать!
— Так все ж говорят…
— Говорят, в Ильмени курей доят, а петухи несутся, — проворчал сторож. — Ступай себе, болезный.
— Я не умею оживлять людей, — уже мягче сказала я. — Господь жизнь дает, он ее и забирает. Пришел, значит, срок твоей Акулине.
Мужик зло махнул рукой, нахлобучил на голову шапку и побрел прочь. Шарахнулся, когда из-за деревьев вылетел всадник. Сторож, видимо, узнал его, потому что распахнул ворота, не дожидаясь просьбы. Всадник осадил коня, спешился, кланяясь нам, и я узнала одного из сторожей моей усадьбы.